Германское главное командование потеряло самообладание, и хотя такое состояние длилось всего несколько дней, этого было достаточно, чтобы уже нельзя было поправить дело. Днем 29 августа Людендорф изучал создавшееся положение в своей комнате в британском отеле в Спа.
Чем больше генерал углублялся в обстановку, тем казалась неразрешимее стоявшая перед ним задача. В порыве отчаяния и ярости от своего бессилия Людендорф сетовал на свои несчастия (главным образом, отсутствие у него танков) и вымещал свою злобу на тех, кто, как он полагал, разрушали его усилия. Досталось тут и ревнивым штабам, пораженческому рейхстагу, слишком гуманному кайзеру и одержимому подводной манией флоту. Постепенно он себя взвинтил до такой степени, что с ним случился эпилептический припадок. Внезапно, с выступившей на губах пеной, Людендорф упал на пол и судорожно забился…
В этот же день вечером Людендорф, физически и нравственно сломленный человек, принял решение просить о перемирии, говоря, что развал болгарского фронта опрокинул все его расчеты и предположения:
«Войска, предназначенные для Западного фронта, пришлось отправить туда… [Это] коренным образом изменило обстановку на Западном фронте, где как раз стали развиваться атаки противника… [Хотя пока] атаки эти удалось отразить, необходимо все же считаться с их продолжением».
Эти слова Людендорфа относятся к общему наступлению, предпринятому Фошем.
Американская атака на участке Маас-Аргонны началась 26 сентября, но фактически к 28 сентября выдохлась. Франко-бельгийско-британская атака началась во Фландрии 28 сентября, но хотя она и была неприятна противнику, все же не казалась слишком серьезной угрозой. Утром 29 сентября Хейг начал свой главный удар по позиции Гинденбурга, и первые же известия об этом вызвали у германцев большую тревогу.
В этой опасной и напряженной обстановке, требовавшей немедленных действий, канцлером был назначен князь Макс Баденский – в расчете, что его международная репутация умеренного и честного человека облегчит возможность поднять вопрос о мире. Чтобы можно было надеяться на успех ведения переговоров и не сознаться в своем поражении, ему нужен был (и он этого просил) срок «в 10, 8, даже 4 дня, прежде чем я должен буду обратиться к врагам с предложением о мире». Но Гинденбург просто ответил, что «серьезность военной обстановки не допускает никакого промедления», и настаивал на том, чтобы «нашим врагам немедленно было передано предложение о мире», а Людендорф жалобно повторял одно и то же: «Я хочу спасти мою армию!».
В итоге 3 октября президенту Вильсону было послано предложение немедленно заключить перемирие.
Это было открытое признание всему миру своего поражения. Но еще раньше этого – 1 октября – германское командование разложило свой внутренний фронт, сообщив то же самое собравшимся на совещание представителям всех политических партий.
Люди, которых так долго держали в темноте, были ошеломлены внезапно пролитым светом. Громадный толчок к действию получили все силы, стоявшие за пацифизм, и вообще все инакомыслящие.
В то время как германское правительство обсуждало вопросы перемирия и запрашивало Людендорфа о положении армии и возможности дальнейшего сопротивления, если условия перемирия будут неприемлемы, Фош продолжал свой натиск.
Прорыв позиции Гинденбурга. План общего наступления обнимал ряд сходившихся в одну точку и почти одновременно развиваемых атак.
1-я и 2-я – американцами между рекой Маас и Аргоннским лесом и французами – западнее Аргонн. Обе атаки в направлении на Мезиер. Начало их – 26 сентября.
3– я – британцами на фронте Сен-Кантен-Камбрэ, в общем направлении на Мобеж; начало – 27 сентября.
4– я – бельгийцами и союзными силами в направлении на Гент. Начало – 28 сентября.
Наступление в общем носило характер клещеобразного нажима против широкого выступа к югу между Ипром и Верденом. Атака в направлении на Мезьер отгоняла находившуюся здесь часть германских армий на трудную и неудобную местность Арденн, подальше от естественного для них пути отступления через Лотарингию. Помимо того, местность эта была опасно близка к петле, образуемой линией Антверпен-Маас, которую германцы только готовили к обороне.
Атака в направлении на Мобеж угрожала другой важной коммуникационной линии и путям отступления, ведущим через льежскую лазейку, но для этого атака должна была быть глубже развита.
Американцам в этих атаках приходилось иметь дело с наиболее серьезными естественными препятствиями. Британцы должны были натолкнуться на самые сильные укрепления, и здесь же находилась большая часть войск противника.
Атака, начатая Першингом, вначале развивалась хорошо. К преимуществам численного превосходства сил (примерно 8:1) добавились преимущества внезапности. Но вскоре из-за перебоев в снабжении и трудностей развития успеха на такой местности порыв войск выдохся. Когда после ожесточенной борьбы и тяжелых потерь атака была окончательно остановлена, то американская армия все еще была далека от жизненно важной для противника железной дороги.
Американская армия – молодая и еще не закаленная боями – переживала те же муки роста, что и британская в 1915–1916 годах. Трудности Першинга увеличивались еще тем, что он отказался от собственного предложения – развития успеха у Сен-Миеля в направлении к Мецу, учтя возражения Хейга против такого наступления, которое, хотя и являлось многообещающим по своей конечной цели, все же отклонялось от общего направления других атак союзников.
Первоначальный план Фоша для общего наступления был соответственно пересмотрен, и как следствие Першинг не только получил более трудный участок для атаки, но ему была дана всего лишь одна неделя на подготовку удара. Недостаток времени вынудил Першинга ввести в дело малоподготовленные и неопытные дивизии вместо того, чтобы перебросить сюда более опытные дивизии, уже участвовавшие в боях у Сен-Миеля.
В итоге же оказалось, что упрямство Хейга было ни к чему, так как британцам удалось прорвать фронт позиции Гинденбурга раньше, чем атака на участке Маас – Аргонны отвлекла туда с фронта атаки Хейга какие-либо германские резервы.
Хейг, продвигая вначале вперед свой левый фланг, облегчил этим атаку правого фланга, наступавшего против сильнейшей части «позиции Гинденбурга» – Северного канала. К 5 октября британцы прошли системы обороны германцев, и впереди расстилалась неукрепленная местность.
Но атакующий имел на этом участке меньше дивизий, чем обороняющийся[47], танки вышли из строя, и британцы не могли наступать достаточно быстро, чтобы явиться серьезной угрозой отступлению германцев.
Прошло несколько дней, и германское главное командование воспрянуло духом; оно даже прониклось оптимизмом, увидев, что прорыв позиции Гинденбурга не сопровождается фактической ликвидацией всего фронта. Бодрость вливали и донесения об ослаблении натиска союзников, в частности, недостаточная активность их в использовании представившихся возможностей. Людендорф продолжал желать перемирия, но хотел его только для того, чтобы дать войскам передышку как прелюдию к дальнейшему сопротивлению и обеспечить спокойное отступление на более короткую оборонительную линию, расположенную ближе к границе. К 17 октября он даже думал, что ему удастся выполнить это и без передышки. Вызвано это было не тем, что произошли решающие изменения в обстановке, а скорее тем, что Людендорф сам стал иначе расценивать обстановку. Никогда обстановка не была столь безнадежной, как он это вообразил 29 сентября. Но его первое тяжелое впечатление и уныние вызвали такие же настроения и в политических кругах, распространяясь дальше, как круги от брошенного в воду камня.
Натиск союзных армий и их упорное наступление ослабили волю к сопротивлению германского правительства и германского народа. Убеждение в конечном поражении воспринималось ими труднее, чем лицами, возглавлявшими армии, но эффект этого, будучи раз вызван, был несоизмеримо значительнее и глубже.
Косвенные моральные влияния военного и экономического гнета усугублялись прямым влиянием пропаганды за мир, искусно проводимой и интенсивно развертываемой Нортклифом.
«Внутренний фронт» стал давать трещины позднее, но развалился он быстрее, чем боевой фронт.
Паралич Турции. Наступление, намеченное на весну в Палестине, было прервано кризисом во Франции; поэтому из Палестины была оттянута большая часть британских войск Алленби. Пробел был заполнен подкреплениями из Индии и Месопотамии. К сентябрю Алленби вновь был готов повести наступление. Он тайно сосредоточил главную массу своей пехоты, а за ней и конницу, на фланге со стороны Средиземного моря. В это время Лоуренс и его арабы, появившись из пустыни, неуловимые и незаметные, как москиты, угрожали коммуникациям противника и отвлекали его внимание.
На рассвете 19 сентября войска, сосредоточенные на западе, пошли в атаку, тесня фронт турок к северо-востоку, в направлении на гористую местность, глубже внутрь страны. В прорыв прошла конница, направляясь прямо по прибрежному коридору на расстоянии 30 миль, а затем завернула на восток, чтобы ударить по тылу турок. Единственный оставшийся открытым путь отступления на восток вел через Иордан и был прегражден блестяще действовавшей здесь британской авиацией, забрасывавшей турок бомбами. Попавшись в западню, главные силы турецкой армии были окружены, а конница Алленби развила между тем достигнутый у Меггидо успех быстрым и неустанным преследованием противника, в процессе которого был захвачен вначале Дамаск, а затем и Аллепо.
Беззащитные турки, которым угрожало прямое наступление Милна из Македонии на Константинополь, 30 октября сдались.
Разгром Австрии. Последняя попытка австрийцев к наступлению на Итальянском фронте во взаимодействии с германскими атаками во Франции была отбита на реке Пиаве в июне. Диаз подождал, пока обстановка не созреет для перехода в свою очередь в наступление. Он выжидал внутреннего разложения Австрии к того срока, когда она больше не сможет надеяться на поддержку Германии. 24 октября армия Кавана двинулась, чтобы овладеть переправами через Пиаву, а 27 октября развилась главная атака, проводимая в направлении Витторио-Венето с целью отрезать австрийцев, находившихся в адриатической равнине, от тех, которые находились в горах.