Еще в окопах, в ожидании времени, когда окажемся «за границей», на территории другой страны (ведь абсолютное большинство нас никогда раньше и не помышляли побывать за рубежами Родины), мы много говорили об этом. Среди штрафников были участники освобождения Западной Белоруссии и Западной Украины в 1939 году. Живые свидетели и участники тех походов, они рассказывали о самых разных происшествиях, в том числе и о недоброжелательных действиях части враждебно настроенных жителей. Говорили, например, о том, будто в колонны красноармейцев из толп населения, встречавшего их, бросали букеты цветов, в которые иногда были упрятаны… гранаты! Не очень верилось в это, но настораживало…
А сейчас ротная колонна наша была построена так, чтобы при необходимости можно было бы быстро развернуться в цепь. Вперед высылалось усиленное походное охранение, в состав которого включались и несколько человек, вооруженных самодельными щупами для обнаружения мин.
Всего через какой-нибудь километр-полтора на дороге мы встретили пожилого поляка, сносно говорившего по-русски. Его доброжелательность была ярко выражена и в улыбках, которыми он сопровождал свои слова, и в радостных интонациях при разговоре. От него мы узнали, что немцы уехали на машинах, как только на реке загремела канонада. Значит, прошло уже около двух часов. Никаких признаков засад или заслонов не было.
Пройдя от берега километра 3–4 на запад, мы должны были повернуть строго на север и от заболоченных мест, выйти восточнее польского города Бяла-Подляска на автостраду Брест – Варшава. Главной задачей этого маневра было оседлать там автостраду, которая оставалась главным и единственным коридором возможного отхода окруженной в Бресте немецкой группировки из четырех дивизий. Нашему батальону и полкам 38-й дивизии как раз и ставилась задача завершить окружение этой группировки немцев и отрезать им путь отхода на запад. Полные решимости поскорее достичь этого шоссе, мы безостановочно двигались по какой-то проселочной дороге сквозь все более сгущавшийся лес.
И вдруг в середине колонны второго взвода раздался сильный взрыв! Похоже было, что разорвался крупный артснаряд. Сразу пришла мысль, что заслон на этот раз нам поставили мощный. Прямо у меня на глазах люди из взвода моего друга Феди Усманова падали, как снопы, ногами к эпицентру взрыва. Упало несколько человек и в моем взводе. Я сам почувствовал такой сильный удар в грудь, что еле устоял на ногах. Почти одновременно с этим взрывом стали раздаваться менее мощные хлопки по обе стороны дороги, куда бросились оставшиеся на ногах бойцы. Будто немцы по хорошо пристрелянному месту били из минометов небольшого калибра. Падали теперь люди и там, в стороне от дороги, сраженные этими минами. Падали и те, кто бросился на помощь им. Творилось что-то невероятное.
Как оказалось, тогда просто сработал стереотип мышления. И вовсе это не был артиллерийско-минометный обстрел – взвод подорвался на так называемой «шпринг-мине», то есть «прыгающей» мине, знакомой мне еще по занятиям в училище. Тогда я знал ее под названием «SMI-35». Мина эта зарывается в грунт, а над его поверхностью остаются торчать два совсем незаметных проволочных «усика», прикосновение к которым и ведет к взрыву. Но вначале срабатывает вышибной заряд, основная мина «выпрыгивает» из металлического стакана и уже на высоте одного-полутора метров взрывается. Эта часть мины напичкана не одной сотней металлических шариков и поражает, как шрапнель. А на такой высоте ее картечь поражает больше всего область живота.
Эти ранения часто смертельные, если, конечно, в течение короткого времени не сделана радикальная хирургическая операция, что в боевых условиях практически невозможно. Недаром же не в столь далеком прошлом на Руси слово «живот» означало «жизнь». И только так понималась фраза «Не жалеть живота своего», именно жизни своей, а не брюха, не пуза! Вот такая коварная мина покосила почти весь второй и частично другие взводы.
Страшная картина открылась! К этому даже на войне привыкнуть нельзя. Это было и первым моим огромным потрясением, сделавшим сердце все-таки несколько менее чувствительным к последующим смертям на войне. Расхожие мнения о том, что смерть – тоже жизнь, только в другом измерении и что после земной смерти душа человека переселяется куда-то в царство небесное и даже реинкарнируется в последующие индивидуумы, были нам чужды. И если шли в бой, рискуя жизнью, то не ради этого эфемерного представления о загробной жизни, а ради своей Родины, ради своего долга перед народом ее. По крайней мере, тогда так думал не только я.
А около дороги с обеих сторон фашисты установили больше двух десятков обычных противопехотных мин. Точно, гады, рассчитали, что уцелевшие сразу бросятся с дороги в лес, примыкающий к ней, а там… Вот уже эти взрывы мы и приняли за минометный обстрел. Из всего здесь случившегося странным было то, что по дороге вначале прошло походное охранение со щупами, затем – командир роты с ячейкой управления (5–6 человек), за ними прошел весь первый взвод. И никто из этих людей не задел коварных «усиков». А вот второму взводу не повезло. А если бы и он не задел эту мину, то моему взводу уж точно не удалось бы избежать этой участи.
Не знаю, какая сверхъестественная сила уберегла меня на этот раз от мины. Никаких талисманов я не носил, никаких молитв или заговоров не знал, был глубоко неверующим с детства и даже состоял в «Союзе воинствующих безбожников» (в каких только «союзах» и «обществах» мы, ребятишки, тогда не состояли!).
А дело сложилось так. Буквально за несколько минут до взрыва я почувствовал неловкость оттого, что висевший у меня на груди автомат своим магазином как-то неудобно набивал на ходу одно и то же место в нижней части груди. Заметив, что я то и дело поправляю автомат, мой ординарец Женя посоветовал мне подтянуть ремень и поднять автомат повыше, что я и сделал. И почти сразу же прогремел взрыв. И вот тогда один из стальных шариков этой мины угораздил прямо в мой автомат, сделав в его металлической части солидное углубление. Так вот отчего я чуть не был сбит с ног! Такова была сила его удара. И вся убойная сила этого кусочка металла распределилась по стальной массе моего «ППШ». Понятно, что если бы автомат оставался на прежнем месте, то не углубление в его стальном теле, а солидная дырка в моем бренном теле (и прямо напротив сердца!) была бы обеспечена. А так отделался я большим синяком поперек всей груди.
Что ж, на войне как на войне. Кому-то везет, а другим – нет. Феде Усманову здесь не повезло, пробило грудную клетку навылет. Ранение тяжелое. Как считать, повезло ему или нет? Могло и убить, как других. Лечился он долго, но после госпиталей вернулся в батальон. Многие в таких случаях не возвращались, кому не хотелось делить судьбу со штрафниками. И понять их можно, никаких осуждений они у нас не вызывали.
Везение на войне вещь важная. Ведь это счастье, ничем и никем не планируемое и не обеспечиваемое ни знаниями, ни умением, ни опытом. Скорее, это то, что мы называем судьбой. Вот везет или не везет – и все тут. И ничего больше. А с минами мне и моим подчиненным пришлось очень близко столкнуться в еще более драматической ситуации. Но об этом в свое время.
Потеряли мы здесь многих. Большинство – убитыми и умершими вскоре от полученных ранений. Многое я повидал на войне. И многое, естественно, впервые. Теперь вот впервые видел сразу столько убитых и раненых от одного взрыва даже не многотонной бомбы, а только одной коварной мины. Это страшно. К этому даже на войне привыкнуть нельзя. Оставили мы тогда с ранеными небольшую группу бойцов, в основном легко раненых. Командир роты по радио доложил в штаб батальона о потерях и о месте, куда нужно прислать медицинскую помощь и средства для транспортировки раненых. Наспех захоронили убитых и так же наспех обозначили, кто зарыт в братской могиле. Нам нужно было двигаться дальше.
Здесь я отступлю немного от хронологии тех событий и отмечу, насколько важно определиться по карте, сориентировав ее верно на местности, чтобы место захоронения было правильно указано в извещении родственникам.
И вот почему я останавливаюсь на этом.
Лет через 25 после Победы военная служба занесла меня на левобережную Украину, в Харьков. И я решил найти могилу моего старшего брата, погибшего в 1943 году на территории Запорожской области. В «похоронке», полученной тогда нашей мамой, было сказано, что захоронен он «на северной окраине хутора Шевченко Шевченковского района Запорожской области».
Казалось, что проще: бери карту и вперед! Но не тут-то было. Такого района в этой области не оказалось. По справкам, наведенным в облвоенкомате, такого района в Запорожской области вообще никогда не было. А хуторов Шевченко в области насчитывается не то 9, не то 11, а сколько их было до войны, еще нужно уточнять.
Скольких трудов и времени мне и облвоенкомату понадобилось, чтобы с помощью архива Министерства обороны СССР по датам прохождения с боями той воинской части, которая прислала «похоронку», выяснить, в каком из хуторов с этим названием она вела бои в день гибели брата. Потом следовало установить, в какую братскую могилу и откуда уже после войны сносили останки погибших воинов. Только спустя многие месяцы напряженной переписки мне удалось, наконец, положить цветы и припасть к земле, укрывшей навечно моего старшего брата, служившего мне идеалом честного и доброго человека. А ведь и сейчас, спустя уже более 60 лет после войны, многие потомки погибших не могут найти могилы героев, чтобы поклониться их праху.
Ну а тогда рота, теперь практически уже в двухвзводном составе, двинулась дальше выполнять поставленную задачу. На закате нас неожиданно обстрелял противник. Огонь велся со стороны березовой рощи, получившей у нас из-за ее очертаний на карте название «Квадратная».
Мы находились на западной окраине какого-то села. Расстояние до рощи было приличным, и многие надеялись, что пули нас не достанут, и не очень-то беспокоились об укрытии или маскировке.