ержанный, не любивший устраивать разносы по разным поводам. Он обладал феноменальной памятью и помнил характеристики всех более или менее крупных рек, дорог и горных перевалов как в своем округе, так и на территории сопредельных государств (Китая, Кореи). Оперативно-командные сборы генералов и старших офицеров округа проводил настолько организованно, что, побывав на них, каждый чувствовал, как становится обладателем и новых знаний тактической обстановки, и умений организовывать на примере этих сборов любые командирские занятия. Мне приходилось обращаться к нему, когда он отдыхал в одном из санаториев близ Владивостока, и я был приятно удивлен его доступностью и подчеркнутой вежливостью, в частных разговорах и беседах с подчиненными был мягок, обходителен, приятен. Редко доводилось встречать таких военачальников крупного масштаба.
После четырех с небольшим лет службы на моем родном Дальнем Востоке и после несостоявшегося моего выдвижения на генеральскую должность московское руководство, в частности возглавлявший тогда нашу автотракторную службу Вооруженных Сил генерал Бурдейный А.С. и его заместитель генерал Смирнов Александр Тимофеевич, сделали все, чтобы вернуть меня в европейскую часть СССР. В августе 1968 года я получил назначение, аналогичное тому, что было генералу Яксаргину, только в Харьковский автодорожный институт, приобретший мировую известность еще и потому, что в его составе была лаборатория, где конструировались скоростные автомобили «ХАДИ», установившие не один мировой рекорд скорости. Руководил этой лабораторией известный гонщик и конструктор Владимир Никитин, неоднократный чемпион СССР и мира.
Руководить военной кафедрой в гражданском вузе – дело для меня новое, непривычное, и многие, уже имевшие опыт работы в таких условиях, мне что-то советовали, от чего-то предостерегали, чем-то даже пугали. Да и укоряли, зачем, мол, согласился ехать в задымленный, запыленный город, без приличной реки и практически без зелени.
Однако я был приятно удивлен тем, что город очень даже зеленый, а дыма в нем не больше, чем в других индустриальных городах, да и реки, хоть и небольшие, но их было целых четыре.
Еще более приятной была встреча с руководством института.
Кафедру пришлось создавать «с нуля». Ни помещений, ни оборудования, ни кадров. И если офицеров-преподавателей для начала мне уже назначили из Харьковского гвардейского танкового училища, то все остальные вопросы успешно решались с руководством вуза.
Начав, как я уже говорил, «с нуля» в сентябре 1968 года, уже в середине января 1969 года мы проводили полнокровные плановые занятия со студентами.
Все время с руководством института у нас было полное взаимопонимание и взаимная поддержка, особенно в деле укрепления дисциплины. Недаром же иногда говорили: «то ли военная кафедра при институте, то ли институт при военной кафедре». И действительно, авторитет военной кафедры, ее влияние на многие стороны жизни института были значительны. Не случайно эта кафедра не один год признавалась лучшей среди всех военных кафедр Украины по военно-патриотическому воспитанию молодежи, а я, ее начальник, дважды был награжден Почетным знаком ДОСААФ, удостоверение к нему оба раза подписывал Семен Михайлович Буденный.
В 1981 году институт построил для кафедры современный учебный корпус, только жаль, к тому времени мне пришлось уволиться в запас по болезни. Да и возраст уже подходил к предельно допустимому для кадровой службы. И еще более десяти лет после увольнения, по просьбе меняющихся ректоров, я оставался в институте на нештатной должности референта-помощника ректора. И я благодарен этим людям за доверие.
За тринадцать лет руководства кафедрой и десять лет работы в ректорате произошло много событий.
Очень памятными были наши встречи с бывшим тогда председателем Общества советско-вьетнамской дружбы, Героем Советского Союза, советским космонавтом № 2, генерал-полковником авиации Германом Степановичем Титовым, пригласившим нас на 30-летие общества. О Германе Степановиче, после личного общения с ним, осталось очень приятное впечатление как о человеке заботливом, душевном и глубоко благородном. С ним так легко было беседовать, его душа и сердце, казалось, были распахнуты настежь, его глаза светились добротой и участием. Эта встреча осталась во мне на всю жизнь, и неожиданная, безвременная кончина Германа Степановича отозвалась большой болью.
Считаю также, что мне крупно повезло, когда в конце марта 1983 года к нам в ХАДИ приехал другой космонавт, дважды Герой Советского Союза Георгий Михайлович Гречко. Невероятно общительный, с хорошим чувством юмора, глубоко эрудированный не только в вопросах космонавтики. Его выступление перед коллективом преподавателей и студентов института было настолько интересным, захватывающим и впечатляющим, что я уверен: все, кому повезло присутствовать на этой встрече, не забудут ее до конца дней. Я приведу здесь лишь две его фразы, подтверждающие сказанное. Он рассказал, как однажды во время возвращения самолетом из какого-то дальнего города СССР в Москву к нему подошел юноша и, протянув ему фотографию самого Гречко, попросил автограф. И Георгий Михайлович подписал эту фотографию так: «Владимиру (имярек) на память о совместном полете. Летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза Г. Гречко». Представляю, что делалось в душе этого юноши от такого неожиданного и весьма остроумного автографа! Ведь действительно летели вместе! И неважно теперь, в космос или только в Москву. А на один из вопросов студента «вот вам, космонавтам, наверное даже выпить чего-нибудь, кроме чая или соков, нельзя?» Георгий Михайлович с ходу, как-то по-особенному прищурив и так всегда улыбающиеся глаза, ответил: «Если чего-нибудь ну уж совершенно нельзя, но очень хочется, то можно!»
Вообще, моя жизнь, как и жизнь многих, проживших ее активно, оказалась богатой на встречи с необыкновенными людьми. Каждый из них оставил свой след в душе, каждый заронил в сердце доброе семя, и по сей день дающее всходы доброты, уважения к людям, высокой требовательности, прежде всего к себе и к тем, кто так или иначе близок по работе, по соседству или даже по случайной беседе, но и нетерпимость ко лжи, непорядочности, хамству. На этом, дорогой читатель, позвольте мне завершить свое, может быть, немного затянувшееся повествование, мою исповедь и перед вами, и перед своими сверстниками, и перед нашими потомками.
Заключение
Значение офицерских штрафных батальонов в войне, как и самого приказа № 227, либо вообще не раскрывалось, либо вокруг них слагались домыслы и легенды, иногда из полуправды, а иногда и из откровенной лжи. Радует то, что в последнее время стали выходить в свет книги, например, учебник «Новейшая отечественнаяистория ХХ век» (изд. ВЛАДОС, М., 2004) для студентов, где очень кратко, но совершенно четко сказано, что
«Приказ № 227 имел целью самыми жесткими мерами пресечь проявления трусости и дезертирства, категорически запрещал отступление без особого распоряжения командования. Все понимали, что такие приказы издаются только в момент величайшей опасности государству. Приказ сыграл свою роль, поскольку отвечал внутреннему настроению народа».
Да и о самих штрафниках-офицерах доминировало мнение, будто машина тогдашних репрессий выхолостила их души, превратила в отверженных, обреченных на бесславную гибель людей, идущих в бой лишь под дулами пулеметов заградотрядов. А вот в этом учебнике и о «миллионах штрафников», и о самих этих заградительных отрядах сказано с документальной точностью следующее:
«Приказ № 227 вводил штрафные батальоны и роты для отбывания военнослужащими наказания за уголовные и воинские преступления. Они использовались на наиболее тяжелых и опасных участках боевых действий. В 1942 г. в них было направлено 25 тыс. человек, в последующие годы войны – 403 тыс. Надобность в заградительных отрядах, о которых позднее распространялось много всяких небылиц, с изменением обстановки в пользу Красной Армии отпала, они были расформированы в соответствии с приказом наркома обороны СССР от 29 октября 1944 г. Домыслы о стрельбе отрядов по своим войскам не подтверждаются историческими документами». (Книга 2, с. 131.)
В 2006 году в издательстве «Яуза» вышла книга Игоря Пыхалова «Великая Оболганная война», в которой на документальной основе определено и количество одновременно действовавших штрафных батальонов, и количество штрафников в них:
«Если взять 1944 год, то общее число имевшихся в действующей армии штрафных батальонов колебалось в пределах от 8… до 15…, а их среднемесячное число равнялось 11… При этом среднемесячная численность штрафников в штрафном батальоне составляла 225 человек».
Далее в книге убедительно доказывается, что «доля всех штрафников, с учетом и штрафных рот, «достигает всего лишь 0,42 % численности действующей армии».
К моему огорчению, пока мне не удалось найти данные о количестве офицеров, прошедших через «чистилище» штрафбатовское. Но вот из той же книги Игоря Пыхалова еще несколько цифр, опровергающих домыслы о «миллионах» штрафников, обреченных на бесславную гибель:
«…за всю войну в штрафные части было направлено 427 910 человек[4].
Получается, что доля военнослужащих, побывавших в штрафных ротах и батальонах, составляет всего лишь 1,24 %... Так, в 1944 году среднемесячные потери переменного состава убитыми, умершими, ранеными и заболевшими достигали 10 506 человек, постоянного – 3 685 человек. Это в 3–6 раз больше, чем уровень потерь личного состава обычных войск…»
К 60-летию Победы не только издательство «Яуза», но и некоторые другие откликнулись публикациями исторически правдивых произведений о Великой Отечественной войне. И даже «Олма-Пресс», выпустившее несколько лет тому назад надуманный от начала и до конца «роман» «Штрафбат. Кровь Серого», выпустило ряд книг, основанных на правдивых источниках. Надеюсь, и моя книга встанет в ряд этих, давно ожидаемых читателями произведений, правдиво освещающих страницы истории Великой Отечественной войны.