Одна из таких звукозаписей была и у самого Новикова. Называлась она громко и совсем не по-советски – «Новик рекордс». Но главный заработок Новикову приносила электромузыкальная аппаратура, которую Александр со своими друзьми и будущими подельниками варганили прямо у него в гараже. Аналоги западной техники «Маршал» и «Пивэй», подогнанные под отечественные радиодетали, пользовались большим спросом.
Знаменитый документ «Экспертиза по песням А. Новикова» содержал, как водится, много всяких обвинений – в распространении аморализма, пошлости, насилия, пропаганде проституции, наркомании и так далее. Но самыми действенными для прокурора оказались обвинения в спекуляции электромагнитной аппаратурой.
Ему вменили даже попытку спекуляции на том основании, что при обыске нашли два одинаковых мохеровых шарфа – в одном певец ходил, а второй, точно такой же, был запечатан в полиэтиленовом мешке.
Великое тело Страны Советов уже разваливалось, но некоторые внутренние органы продолжали работать слаженно. Поэтому приговор Александру был, что называется, на всю катушку – 10 лет лагерей и полная конфискация имущества.
В первый же день после ареста один полковник сказал Новикову: получишь 10 лет, вариантов у тебя никаких нет, поэтому мой тебе совет: держись достойно.
В середине восьмидесятых Новиков садится за решетку, но страна продолжает втихую переписывать на редких двухкассетных магнитофонах его песни. Новиков официально не запрещен, но участковый милиционер может фиксировать прослушивание его песен.
В то же время, как раз примерно в 1984–1985 годах, на свободу вырывается альтернативная официальной советской другая музыка, с «ненашенским» названием «рок». И если секса в стране все еще нет, то рок, оказывается, все-таки есть! Просто он долго прятался.
К мысли о том, что рок использовать можно, если осторожно, советские спецслужбы, оказывается, пришли в 1980 году, сразу после Олимпиады. В 1981-м в Ленинграде открывают первый рок-клуб. Появляются такие группы, как «Кино», «Алиса», «Аквариум». Конечно же, в каждом клубе есть свои засланные кэгэбэшные казачки, но зато можно выступать и давать концерты. Органы активно используют рок в борьбе с религиозным опиумом, закрывая глаза на опиум реальный и приурочивая рок-концерты к церковным праздникам.
В 1980 году младший научный сотрудник НИИ социологии Борис Гребенщиков был уволен с работы, а группа «Аквариум» официально запрещена, однако БГ не склонен связывать рок с философией протеста, как это обычно происходит у музыкальных критиков. Понятно, что есть ложь, есть наглая ложь, а есть – социология.
Комментирует лидер группы «Аквариум» Борис Гребенщиков:
«У меня твердое ощущение, что понятие протеста придумано комсомольскими писателями для оправдания статей про так называемый рок-н-ролл. Тигр в гитаре, рок-музыка протеста. Какого протеста? Против чего? Просто был мир, который, как и сейчас, живет не по натуральным законам, а есть люди, которые пытаются жить по-человечески. Вот и все. И тогдашнее время не так уж сильно отличается от настоящего. Просто тогда была КПСС, а теперь Куршавель. Разница небольшая».
В 1983 году Борис Гребенщиков объявил: «Рок-н-ролл мертв, а я еще нет».
Весть о том, что рок почил, осталась как-то незамечена на московских квартирниках, где продолжала кипеть жизнь, куда стекались молодые рок-музыканты и исполнители авторской песни, пропитываясь дымом сигарет и нового времени. Там начинал давать свои первые концерты лидер «Крематория» Армен Григорян.
Однажды Армен и его соратники решились на революционный шаг – поставить на квартире первую рок-оперу «Душа проститутки». Социально-острая тема, и, конечно же, в апогее – сцена с полным обнажением как осмысленная политическая метафора. Остановить эту волну рока тогда смогла только роковая случайность.
Автор песен и бессменный лидер группы «Крематорий» Армен Григорян так вспоминает об этом эпизоде:
«В самый кульминационный момент, когда она уже вышла в большой зал квартиры нашего приятеля, сейчас не буду называть его фамилию, она слишком громкая, чтобы ее произносить, вдруг вдалеке, но это услышали все, – ключ в дверях чик-чик. Родители вернулись с дачи в самый неприятный момент. Я помню, когда мы ехали в лифте, главная героиня там надевала все свои одежды, а я нашел барабан на крыше булочной, куда он попал из окна десятого этажа».
В конце восьмидесятых из страны рок-опер, Бродвея и кока-колы приезжает сам Вилли Токарев. Его творчество до сих пор было в СССР полузапрещенным, поскольку разрешенным творчество человека, когда-то сбежавшего из нашей прекрасной страны в Америку, быть не могло.
В Стране Советов Вилли уже король шансона, он давно пошел по рукам на обычных кустарных аудиокассетах, как когда-то Высоцкий или Галич. Но его поклонникам и приснится не могло, что когда-нибудь их кумир покинет свою Америку и приедет спеть им в СССР. Поклонники были очень удивлены, но переменами в стране, из которой он когда-то уехал, был не меньше удивлен и сам певец. С Тайванчиком Токарев познакомился так: выступал в «Хаммер-центре», в Москве, в 1988 или 1989 году, кто-то выбежал из толпы и дал ему в газете большой и тяжелый сверток. Когда Токарев посмотрел – там было столько денег, что им не надо было уже обращаться к директору, чтобы просить у него на суточные, там хватило бы и на год.
Госконцерт устраивает Вилли Токареву тур по Советскому Союзу. И вот все наконец увидели этого небольшого, по сравнению с американскими небоскребами, человека со странными усами американского буржуа прошлого века. Но в глазах советской власти и советских людей – это уже не какой-то злой империалист, Мистер Твистер, владелец заводов, газет, пароходов, а уважаемый богатый сэр, что приехал в СССР просто попеть свои песни. Что подумал Вилли про Россию? Что подумал, то и спел. Вилли Токарев вспоминает:
«Я был на одном, на одном вечере, рядом сидели цыгане из «Ромэна». Популярный цыган Слава, который хорошо поет и играет, берет рюмку и говорит: «Эх, Россия, моя бедолага!» Ну как вообще можно не обратить на это внимание? Я говорю: «Слава, разреши мне взять как рефрен то, что ты сказал, я напишу, что это твоя идея». Я так и написал. Это стало песней «Россия, моя бедолага».
На смену старым понятиям приходят новые понятия и новые криминальные структуры. Для ликвидации дефицита и улучшения качества обслуживания постановлено открывать кооперативы. Операция «кооперация» обернулась полнейшим крахом, происходит полная криминализация страны.
Рок-волна в конце восьмидесятых смывается наводнением популярной музыки. В Стране Советов самым популярным движением становится Движение Поп во всех смыслах этой фразы.
Получившая обидную кличку «попса» летит над страной как фанера над Парижем. Не выдержав конкуренции с новой попсой, постепенно распадаются многие советские вокально-инструментальные ансамбли, уходит в творческий отпуск и лидер самого популярного советского ВИА «Земляне» Сергей Скачков, он уезжает куда подальше, в глушь, в Воркуту. Музыкант вспоминает:
«Общий был спад, переломный. На этот момент мы немножечко приостановились, я уехал в Воркуту и всю дорогу слушал «Ласковый май», смеялся. Страна какое-то время слушала эту музыку, а потом все рухнуло ниже плинтуса».
Следуя веяниям моды, рокер и шоумэн Бари Алибасов становится самым настоящим попсовиком. На основе Саратовской филармонии он создает новую музыкальную группу «На-На», поскольку сами филармонии в восьмидесятых трещат по швам так же, как обтягивающие наряды на-найцев.
Зрители Московского международного музыкального фестиваля мира
Абсолютное ощущение, что происходит полный развал не только в государстве, но и в голове каждого отдельно взятого жителя СССР. Как вспоминает Бари Алибасов, «вся Тверская, от Кремля до Белорусского вокзала, была заставлена лотками, на полу лежали товары народного потребления, жратва – все вперемешку. Газетенки, пылища, грязь, кирпичики, камешками какие-то тряпочки были прижаты. Это просто представить себе невозможно».
Огромное количество вчерашних комсомольцев сняли с себя значки, надели костюмы «Адидас» и пошли осваивать новую профессию рэкетира.
Надо было собрать братву, надо было, чтобы были авторитеты, надо было назначить сходняк и там принять решение. И, кстати сказать, первыми, кто оказался мишенью тогдашних рэкетиров, стали шашлычники и артисты. Артисты, конечно, собирали больше.
Пока Страна Советов осваивает новые криминальные профессии, новую поп– и рок-музыку и примеряет джинсы-варенки, где-то на севере Свердловской области, в городе Ивдель, в колонии усиленного режима течет своя жизнь. И в ней нет особых перемен.
Александр Новиков, поломанный, но не сломленный, большую часть срока проводит в карцерах. Там температура минус 40, лед на полу, 30 суток в полусогнутом состоянии. Единственный шанс не замерзнуть насмерть – оставить на ночь кусок хлеба.
Единственное спасение – тонкая труба в стыке пола и стены. Подняться во весь рост невозможно. Помогает только то, что целыми днями в голову лезут стихи. Записать не на чем, поэтому Новиков постоянно бормочет их себе под нос, чтобы не забыть.
«У нас матрасов и простыней не выдавали, только шканаль отстегивали, опускали на ночь. Чуни под голову – и все.
Я просыпаюсь ночью, а там столик, в стенку привинченный, такая железка столик заменяет. Слышу ночью, вечером: дзынь, дзюнь. Я глаз открываю и вижу: крыса прыгает и лапой пытается сбить хлеб, который у меня остался.
И вот наконец слышу шаги. В тюрьме по шагам определяешь точно, зачем идут: добавлять или освобождать. Я слышу какие-то «добрые» шаги. Открывают дверь: выходи. А я сижу и встать не могу, уже скрючило от холода, не разгибаюсь, дрожит все внутри. Встаю по стене, кое-как. Иду, вышел на улицу. А снег был такой яркий, белый… Никогда не мог понять, что такое альпинистская болезнь, а вышел на снег и прямо сразу как ослеп – темно перед глазами – и все».