Контраст нынешнего Совета национальной безопасности и того, который возглавлял Бжезинский, очевиден. И Кондолиза Райс гордится своим детищем: «Я не хотела бы иметь СНБ, похожий на СНБ прежних времен – действующий в низком ключе, занимающийся координацией, а не оперативными проблемами, маленький и менее энергичный». Возглавляя СНБ, Райс требовала прежде всего безусловной лояльности, полного подчинения курсу президента и всем его привычкам: «Вашей первой обязанностью является поддержка президента. Если президент желает иметь текст 12-го размера печати, а вы подаете ему 10-го, ваша обязанность дать нужный размер». Традиционалисты типа Бжезинского утверждают, что Райс превратила Совет национальной безопасности в организацию, которая служит индивидуальным прихотям одного человека в ущерб лучшему служению национальным интересам. Традиционалист размышляет: «Существуют две модели осуществления функций советника по национальной безопасности – снабжать президента информацией и управлять СНБ как организацией. Сложность состоит в том, чтобы решать обе задачи». Будучи советником президента по национальной безопасности, Кондолиза Райс, по мнению традиционалистов, ежеминутно была занята тем, чтобы быть на стороне президента, постоянно шепча ему что-то на ухо, становясь его alter ego в вопросах внешней политики. Это изменило роль СНБ как центра анализа, способного критично взглянуть на свой курс. В результате государственный секретарь Колин Пауэлл, видимый миру как обладатель «голоса разума» рядом с импульсивным президентом, стал восприниматься президентскими лоялистами как подозрительная личность. Пауэллу приходилось не раз оправдываться перед иностранной аудиторией. Так в Давосе в 2003 г., накануне американского наступления на Ирак, он заявил европейцам: «Вы хотите одеть меня в ваши одежды... Я не тот, за кого вы меня принимаете. Я не борюсь за ваш курс внутри американского правительства... я думаю, что президенту решать, должны мы применить военную силу или нет. Вы ребята должны понять, что я не являюсь выразителем европейской точки зрения в среде администрации». Отговорки, подобные вышеприведенной, не помогли: Пауэлл стал терять влияние, а затем и покинул администрацию. Его заместитель Марк Гроссман сказал: «Мы стали ненужной бюрократией». Традиционалисты в американской дипломатии уступили «демократическим империалистам» типа вице-президента Чейни и министра обороны Рамсфелда, уступили СНБ, возглавляемому Кондолизой Райс. Не зря Генри Киссинджер назвал Рамсфелда «самым безжалостным человеком», которого он когда-либо видел в американском правительстве. Не может быть двух мнений: суверенитет всех независимых государств, от Британии до Ирака (по шкале приближенности к имперскому центру) претерпел ущемление. Стало более ясно, что неоконсерваторы круга Чейни-Рамсфелда-Вулфовица готовы к крупным авантюрам даже будучи практически в одиночестве на мировой арене. Имперская логика получила новое подтверждение на короткой дистанции, на дистанции одного месяца. В дальнейшем перед Американской империей встают менее легко решаемые задачи: долгосрочное объединение оккупационными войсками или выбором нового азиатского Петэна, иракского карианта Корзая практически невозможно – как и в Афганистане управлять многонациональной и многоконфессиональной страной лидер одной из этно-конфессиональных фракций не может. Отныне шииты, сунниты и курды будут жить собственной замкнутой этнической жизнью (так же, как это происходит с пуштунами, таджиками и узбеками в современном Афганистане).
1) Сила, десятилетия сдерживавшая 70-миллионный Ирак, сдерживавшая на основе секулярного подхода партии БААС исламский фундаментализм, исчезла. Победили аятоллы (75 процентов населения того, что прежде было Ираком – шииты) и новый региональный лидер Иран. Ослаблены – сунниты региона (а значит, проамериканская Саудовская Аравия), баасистская Сирия и заново исламизирующаяся Турция, чья территориальная целостность на этот раз решительно поставлена под вопрос.
2) Во всю силу встал главный взрывной вопрос региона – национальное самоутверждение сорока миллионов курдов, самой быстрорастущей демографически ветви средневосточного населения. Разоружить пешмергу, воюющую уже третье поколение будет сложнее деморализованных «федаинов» Хуссейна. Это приводит в крайнее состояние Турцию, готовую в данном вопросе идти наперекор самым близким западным покровителям, поскольку речь идет о собственно выживании турецкого государства в том виде, как его создал Кемаль Ататюрк.
3) Обида миллиардного мусульманского мира, испытавшего колоссальное унижение в долине Тигра и Евфрата – большая плата за мимолетный триумф, за флаг, закрывший голову скульптуре Саддама Хусейна в Багдаде. Словами президента Египта Мубарака, которого едва ли кто-то может назвать антизападным правителем: «Отныне возникнут тысячи бен ладенов».
Суверенитет России ослаблен этой новой демонстрацией готовности Вашингтона улучшать все, что видится потенциальной угрозой геополитическому царствованию США. Конкретно символами этого ослабления является украинский батальон в Кувейте и новый договор (вчера подписанный) США с Узбекистаном. В двух ключевых для Москвы точках, на двух суперприоритетных направлениях российской внешней политики укрепляются режимы, более угодные имперскому правлению США в мире, более преданно смотрящие в глаза имперского покровителя. Теперь с ними, повязанными войной с Америкой президент Буш готов иметь дело с большей степенью независимости, чем до иракской войны.
«Стратегическое партнерство» с США – лозунг, желанный прозападному крылу в Москве, но бессмысленный для правящих неоконсерваторов в Вашингтоне. И за огромную помощь в Афганистане Москва не стала ближе Вашингтону; фрондерство же в иракском кризисе заставит американцев прищуриться в отношении России еще больше. Ясно одно: и в последующих неизбежных кризисах новый Черномырдин в конечном счете полетит выкручивать руки очередному Милошевичу, а Примаков – новому Саддаму Хусейну. Лично мне за оба эпизода стыдно. Подталкивать тонущую жертву – далеко от самых простых моральных норм. Но, похоже, мы стали специалистами именно в этой сфере услуг. Предвыборной конкуренции не состоится по ряду причин, главные среди которых следующие: самые умные аморальны, радетели отечества прямолинейны, верховный вождь стремится не раздражать гегемона – что мобилизует политическую корректность приближенных к органам информации экспертов. Левые, погрязнув в ностальгии, не могут совладать с реальностью; правые, погрязнув в западной лояльности, не смогут выдвинуть общественно ценимых идей. Морально-патриотический сон продлится на еще одно царствование. Затерявшееся между нежданной свободой и неосознанной необходимостью выводить страну из кризиса, крайне поверхностное общественное мнение утонет в банальности, согласившись с тем, что противостояние верховному распорядителю – Соединенным Штатам способно лишь ослабить и без того хрупкую российскую государственность.
Глава девятнадцатаяВашингтон, Ближний Восток и Европа
Многие из нас, офицеров, знают, что, сколько бы мы ни выигрывали тактических сражений, мы потерпим стратегическое поражение
Еще на раннем этапе межатлантического кризиса по поводу Ирака Генри Киссинджер предсказал «катастрофические последствия для Атлантического альянса». Так и случилось. Взаимоотчуждение приняло невиданные прежде пропорции. Существуют два подхода к объяснению кризиса в межатлантических отношениях. Первый исходит из некоторых имманентных особенностей двух регионов; второй – из естественного закона, диктующего развал любой из имеющихся в мировой истории коалиций после того как цели, связывавшие данную коалицию либо были достигнуты, либо исчезли.
Первый подход: ренессанс Америки и декаданс Европы
Первый подход, возможно ярче других подает идеологический лидер американских неоконсерваторов Роберт Кэген: «Американцы прибыли с Марса, а западноевропейцы – с Венеры». Американцы воинственны потому что сильны, а европейцы миролюбивы потому что слабы. Кэген подает Америку страной из жестокого мира постоянного конфликта Гоббса, где побеждает сильнейший, где правит сила, где в борьбе за выживание в мире Марса приходится постоянно думать о вооруженной готовности. Эта воинственность развивалась в Соединенных Штатах долгое время, готовность к территориальной экспансии характеризует все четыре века американской истории.
В Европе же царствует компромисс, государства отошли от силовых решений своих противоречий, где господствует пацифизм – господствует Венера. Благодушествующие европейцы начинают развивать в себе чувство морального превосходства над бездумно воинственными американцами. Величие европейских достижений сделало Старый Свет опасно слабым в силовом смысле. Но европейцы не задумываются над тем, что именно «молодой» энтузиазм Америки позволяет «старой» Европе предаваться расслабленному образу жизни – американский Марс защищает ее от мировых бед. Куда девалась могучая традиция воинственных европейских государств? Кэген полагает, что две мировые войны, характерные неимоверной жестокостью, создали у европейцев новый менталитет. Сегодняшняя «кантианская» («Вечный мир») Европа пытается дистанцироваться от воинственной Америки, боясь, что вирус насилия ослабит их нынешнюю предрасположенность к мирному решению международных проблем.
Европейский «бунт» вызывает эмоциональный тайфун в американской прессе. Роберт Кэген: «С окончанием переговоров и инспекций и началом боевых действий все встало на свои места; американское глобальное превосходство возвратило Америке ее статус глобальной сверхдержавы, а Францию так и оставило Францией и не более». Джордж Уилл: «ООН едва ли можно воспринимать серьезно, если она помогает сохранять фикцию восприятия Франции как значительной державы... Франция иллюстрирует собой безнадежное желание Европы обрести геополитический вес, не платя при этом цену, особенно в военной области. Даже если Европа соберет свою волю в кулак, ее увядающая экономическая энергия не позволит ей достичь своих целей». Чарльз Краутхаммер: «Французы провели последние десять лет в роли адвокатов Саддама Хусейна». Фарид Закария: «Франция и Россия владеют статусом постоянных членов Совета безопасности ООН только потому, что они были среди победителей в войне, закончившейся 50 лет назад. (И даже в этом случае слово „победитель“ едва ли приложимо к Франции)». «Харперс Мэгезин» пишет, что «в Европе все более множатся забитые и неуверенные в себе люди, не знающие своего места на планете». Никлас Фрейзер: «Страх перед неизвестным пронизывает европ