Лицо казначея засветилось теплотой, как у человека, который привык иметь дело с числами и который вдруг увидел, что некое огромное и очень неприятное число буквально на глазах уменьшается до незначительных размеров. В таких обстоятельствах у принципов нет ни единого шанса. А на видимой части лица Хорошагоры появилась жадная ухмылка, как у человека, который только что научился превращать свинец в еще большее количество золота.
– Конечно, такие большие контракты утверждает лично аркканцлер, – промолвил казначей, – но смею тебя уверить: он очень внимательно прислушивается ко всему, что я скажу.
– Нисколько не сомневаюсь в этом, ваша волшебность, – радостно откликнулся Хорошагора.
– Гм, кстати, – задумчиво произнес казначей, – у вас тут существует такая вещь, как ежегодный банкет?
– Да, определенно, – ответил гном.
– И когда он состоится?
– А когда надо?
«Сд. по всму, вт-вт. бдт. закл. круп. сдлк. с 1 Образ. Учр. Грд.», – написал Вильям, а потом, поскольку был честным человеком, добавил: «Инф. из Дов. Ист.».
Совсем неплохо. Только сегодня утром он разослал письма, а на руках уже важная информация для следующего послания…
…Которое заказчики ожидают получить не раньше через месяц. Однако к тому времени важная информация станет не столь уж важной – есть такое смутное, но вполне определенное ощущение. С другой стороны, если он не донесет эти новости, кто-нибудь обязательно выкажет недовольство. Как в прошлом году с тем дождем из собак, случившимся на улице Паточной Шахты. Ладно бы забыл сообщить, так ведь дождя и вовсе не было!
Можно, конечно, попросить гномов подобрать буквы покрупнее… Но одной сплетни маловато будет.
Проклятье.
Нужно подсуетиться и найти что-нибудь еще. Действуя скорее импульсивно, Вильям подскочил к уже собиравшемуся уходить казначею.
– Э-э, прошу прощения…
Казначей, пребывая в бодром и радостном расположении духа, доброжелательно поднял бровь.
– Гм? – вопросил он. – Господин де Словв, если не ошибаюсь?
– Да, он самый… Я…
– Спасибо за предложение, но Университет располагает собственными записными кадрами, – отмахнулся казначей.
– Э-э… Я просто хотел узнать, что ты думаешь о новой отпечатной машине господина Хорошагоры, – сказал Вильям.
– Зачем?
– Э-э… Ну, я просто хотел бы знать. Чтобы рассказать об этом в своем новостном письме. Понимаешь? Точка зрения ведущего специалиста анк-морпоркского чарологического учреждения и всякое такое.
– О? – Казначей задумался. – Ты имеешь в виду те писульки, которые ты рассылаешь герцогине Щеботанской, герцогу Сто Гелитскому и прочим подобным людям?
– Именно, господин, – подтвердил Вильям. Волшебники были такими снобами.
– Гм… Что ж, пожалуй, ты можешь написать, что, по моему мнению, это шаг в нужном направлении, который… будет приветствован всеми прогрессивно мыслящими людьми и который наконец втащит наш брыкающийся и вопящий город в век Летучей Мыши. – Под орлиным взором казначея Вильям прилежно зафиксировал эти слова в своем блокнотике. – Кстати, мое полное имя – доктор А. А. Круттивертти, доктор математики (седьмой), доктор чарологии, бакалавр оккультизма, магистр кулинарии… Круттивертти через «о».
– Конечно, доктор Круттивертти. Вот только, э-э, век Летучей Мыши уже подходит к концу. Может, ты хочешь, чтобы наш брыкающийся и вопящий город наконец вытащили из века Летучей Мыши?
– Несомненно.
Вильям записал и это. Для него всегда было загадкой, почему кого-то, кто тем временем брыкается и вопит, обязательно нужно тащить. Почему нельзя просто взять за руку и повести?
– Надеюсь, ты пришлешь мне экземпляр своего письма? – осведомился казначей.
– Конечно, доктор Круттивертти.
– Если еще что-нибудь понадобится, спрашивай, не стесняйся.
– Спасибо, доктор. Кстати, насколько мне известно, Незримый Университет всегда выступал против использования наборного шрифта.
– О, я думаю, настало время раскрыть свои объятия волнующим перспективам, которые сулит нам наступающий век Летучей Мыши, – пояснил казначей.
– Мы… Э-э, как я упоминал, доктор, он уже вовсю отступает.
– Стало быть, нужно поторопиться, не так ли?
– Верно подмечено.
– Что ж, мне пора лететь, – сказал казначей. – Жаль только, нельзя.
Лорд Витинари, патриций Анк-Морпорка, потыкал пером в чернильницу, проламывая покрывающую чернила тонкую корочку льда.
– Почему ты не заведешь себе нормальный камин? – спросил Гьюнон Чудакулли, первосвященник Слепого Ио и неофициальный представитель городского религиозного истэблишмента. – Я, конечно, не сторонник душных помещений, но здесь откровенно холодно!
– Слегка свежо, не без этого, – согласился лорд Витинари. – Странно, но лед светлее чернил. Чем это вызвано, как думаешь?
– Вероятно, наукой, – расплывчато изрек Гьюнон.
Подобно своему брату Наверну, волшебнику и аркканцлеру НУ, Гьюнон не любил занимать свою голову заведомо дурацкими вопросами. И боги, и магия нуждались в разумных, непоколебимых людях, а братья Чудакулли были непоколебимы, как скалы. И примерно так же разумны.
– А. Неважно… О чем мы там говорили?
– Хэвлок, ты должен положить этому конец, понимаешь? У нас ведь была договоренность.
Витинари, похоже, занимали только чернила.
– Должен, ваше преосвященство? – переспросил он спокойным тоном, не поднимая головы.
– Ты же знаешь, все мы дружно выступаем против этой чепухи с подвижными литерами!
– Напомни мне еще раз… Смотри, смотри, он постоянно всплывает на поверхность!
Гьюнон вздохнул.
– Слова слишком важны, чтобы доверить заботу о них механизмам. Мы ничего не имеем против граверов. Ничего не имеем против слов, которые надежно закреплены. Но слова, которые можно разобрать, а потом сделать из них другие слова… Это же чрезвычайно опасно! Мне казалось, ты тоже это не одобряешь?
– В широком смысле не одобрял и не одобряю, – подтвердил патриций. – Но долгие годы управления этим городом, ваше преосвященство, научили меня одной очень важной вещи: вулкану тормоза не приделаешь. Иногда разумнее позволить событиям развиваться естественным путем. Вскоре они перестают развиваться и умирают. Так происходит чаще всего.
– Раньше, Хэвлок, ты не отличался столь снисходительным отношением, – заметил Гьюнон.
Патриций посмотрел на него холодным взглядом, который длился ровно на пару секунд дольше, чем того требовала комфортность.
– Гибкость и понимание всегда были моим девизом, – сказал он.
– О боги, правда?
– Абсолютная. А сейчас я хочу, чтобы ты и твой брат, ваше преосвященство, проявили некоторую гибкость. Напоминаю, это предприятие основано гномами. Кстати, ваше преосвященство, назови-ка мне самый крупный гномий город.
– Что? О… Сейчас вспомню… По-моему, это…
– Да-да, именно так все и реагируют. Но на самом деле это Анк-Морпорк. Здесь сейчас живет более пятидесяти тысяч гномов.
– Не может быть!
– Уверяю тебя. Недавно мы установили очень хорошие связи с сообществами гномов Медной горы и Убервальда. Имея дело с гномами, я всегда старался, чтобы дружественная рука нашего города была слегка наклонена вниз. Кстати, учитывая нынешнее временное охлаждение в наших отношениях, все мы весьма рады, что баржи, груженные на гномьих рудниках углем и осветительным жиром, прибывают в город каждый день. Улавливаешь, что я имею в виду?
Гьюнон бросил взгляд на камин, в котором тлел одинокий кусочек угля.
– Кроме того, – продолжил патриций, – игнорировать этот новый тип, гм, отпечати становится все сложнее. Крупные отпечатни уже существуют в Агатовой империи, а также в Омнии, о чем ты наверняка знаешь. Именно из Омнии в огромных количествах поставляются «Книга Ома» и памфлеты, которые там так популярны.
– Фанатичные бредни… – пожал плечами Гьюнон. – Ты давно должен был их запретить.
На сей раз взгляд патриция был куда более продолжительным.
– Запретить религию, ваше преосвященство?
– Ну, под запретом я имел в виду…
– Никто и никогда не называл меня деспотом, ваше преосвященство, – отчетливо произнес лорд Витинари.
– По крайней мере дважды, ха-ха-ха, – решил разрядить обстановку Гьюнон Чудакулли.
Правда, слегка неудачно.
– Прошу прощения?
– Я сказал: по крайней мере дважды… Ха-ха-ха.
– Вынужден извиниться, но я действительно не понимаю, что ты имеешь в виду.
– Так, небольшая шутка, Хэв… ваше сиятельство.
– А. Шутка. Ха-ха, – сказал лорд Витинари. Слова завяли еще в воздухе. – Да. Так вот. В общем и целом омниане обладают полной свободой в том, что касается распространения благих вестей, поступивших от Ома. Однако не стоит унывать! Думаю, Ио не менее исправно снабжает вас своими благими вестями.
– Что? О да, конечно. В прошлом месяце он немного простудился, но быстро поправился.
– Грандиозно. Воистину благая весть. Не сомневаюсь, наши отпечатники с радостью распространят ее по городу. Удовлетворят все ваши требования, даже самые строгие.
– Стало быть, ваше сиятельство, вы печетесь только о нашем благополучии?
– Разумеется, – подтвердил лорд Витинари. – Мои мотивы, как всегда, абсолютно прозрачны.
Гьюнон подумал, что «абсолютно прозрачны» может означать одно из двух: либо эти самые мотивы видны насквозь, либо их просто нельзя увидеть.
Лорд Витинари просмотрел несколько лежащих на столе бумаг.
– Как вижу, за прошедший год Гильдия Граверов трижды поднимала свои расценки.
– А… Понимаю… – протянул Гьюнон.
– В основе всякой цивилизации лежат слова, ваше преосвященство. Собственно, цивилизация – это и есть слова. А столь важными вещами разбрасываться не стоит. Мир крутится, ваше преосвященство, и мы должны поспевать за ним. – Патриций улыбнулся. – Было время, когда народы дрались между собой, точно огромные хрюкающие животные в болоте. Анк-Морпорк правил большей частью этого болота, потому что у него были более острые когти. Но сейчас место железа заняло золото, и, боги не дадут соврать, анк-морпоркский доллар стал самой надежной в мире валютой. А завтра… возможно, оружием станут слова. Самые лучшие слова, самые быстрые слова, последние слова. Выгляни в окно. Что ты там видишь?