– Мне нельзя туда идти с кем-либо, – отрезал Вильям. – Послушай, ты еще не знаешь, какие у моего отца друзья. Они созданы для того, чтобы отдавать приказы, они абсолютно уверены в том, что все гда поступают правильно, ведь если они так поступают, это должно быть правильным по определению, а когда они чувствуют угрозу, то готовы драться голыми руками, правда не снимая перчаток. Они настоящие головорезы. Головорезы и громилы, причем наихудшего сорта, потому что не умеют трусить и, почувствовав сопротивление, лишь начинают бить сильнее. Они выросли в мире, в котором ты можешь просто… исчезнуть, если начинаешь доставлять им слишком много неприятностей. Ты считаешь Тени дурным районом? Значит, ты понятия не имеешь, что происходит в Парковом переулке! А мой отец – один из худших. Но я член семьи. Мы… дорожим своей семьей. Поэтому со мной все будет в порядке. А ты останься здесь и помоги выпустить листок, хорошо? Полуправда лучше, чем ничего, – добавил он с горечью.
– Что это с ним происходийт? – спросил подошедший Отто, глядя вслед Вильяму, который широким шагом покинул отпечатню.
– Он… Он решил навестить отца, – растерянно ответила Сахарисса. – Который, очевидно, не очень приятный человек. И Вильям очень… раздражен. И весьма огорчен.
– Прошу прощения, – раздался чей-то голос.
Девушка огляделась по сторонам, но никого не увидела.
Затем она услышала усталый вздох.
– Да нет, внизу, – произнес тот же голос.
Она опустила взгляд и увидела уродливого розового пуделя.
– Вот только давай не будем ходить вокруг да около, – предложил песик. – Да-да, собаки не умеют разговаривать. Еще раз повторили, все ясно и понятно. Значит, это у тебя вдруг открылись невиданные психические способности. Так или иначе, разобрались. Я не мог не подслушивать, потому что слушал. Пареньку грозят большие неприятности. Я их нюхом чую.
– Ты каковой-то особенный вервольф? – спросил Отто.
– Да, конечно, и раз в месяц, в полнолуние, становлюсь ужасно лохматым, – раздраженно буркнул песик. – Представляешь, как это вредит моей общественной жизни? Ладно, замяли…
– Но собаки определенно не умеют разговаривать… – сказала Сахарисса.
– Ай-ай-ай! – воскликнул Гаспод. – А я что, утверждал, будто бы умею разговаривать?
– Ну, не то чтобы утверждал…
– Вот именно. Феноменология – замечательная наука. Только что я видел, как за дверь вышли аж целых сто долларов, и я хочу, чтобы они вернулись, понятно? Лорд де Словв – самый гнусный тип из тех, что живут в этом городе.
– Ты знаком с аристократами? – спросила Сахарисса.
– Кошке ведь дозволяется смотреть на короля? Это разрешено законом.
– Ну, наверное…
– Значит, это правило распространяется и на собак. Должно распространяться, если распространяется на этих блохастых подлиз. Неважно. Я тут всех знаю. Лорд де Словв – подонок из подонков. Это он науськал своего дворецкого кормить бродячих собак отравленным мясом.
– Но… он ведь ничего не сделает Вильяму, верно?
– Я бы на это не ставил, – фыркнул Гаспод. – Но давай так договоримся: если с Вильямом что-то случается, мы все равно получаем свою сотню. Лады?
– Мы не имейт права вставайт сторона, – вмешался Отто. – Вильям мне приходийт по душам. Он получайт хорошее воспитание, но делайт все, чтобы оставайся хорошим человеком. Даже без какао и песнопеваний. Но против природы трудно спорийт. Мы обвязаны… помогайт ему.
Смерть поставил последние песочные часы обратно на воздух, и они медленно исчезли.
– НУ КАК? – спросил он. – ПРАВДА ИНТЕРЕСНО? И ЧТО ДАЛЬШЕ, ГОСПОДИН ТЮЛЬПАН? ТЫ ГОТОВ ОТПРАВИТЬСЯ В ПУТЬ?
Фигура сидела на холодном песке, уставившись в пустоту.
– ГОСПОДИН ТЮЛЬПАН? – повторил Смерть. Его балахон, развеваемый ветром, напоминал длинную, узкую полосу тьмы.
– Я должен… очень сильно жалеть, да?
– О ДА. КАКОЕ ПРОСТОЕ СЛОВО. НО ЗДЕСЬ ОНО ИМЕЕТ… ЗНАЧЕНИЕ. ЗДЕСЬ ОНО… ВЕЩЕСТВЕННО.
– Да, знаю. – Господин Тюльпан поднял голову, его глаза были красными, а лицо опухло. – Наверное, чтобы… настолько сильно раскаяться, нужно, ять, постараться.
– ДА.
– И сколько у меня времени?
Смерть поднял взгляд на странные звезды.
– ВСЕ ВРЕМЯ НА СВЕТЕ.
– Да… Может, так мне, ять, и надо. Может, к тому времени уже не станет мира, в который я смогу вернуться.
– НАСКОЛЬКО МНЕ ИЗВЕСТНО, ВСЕ ПРОИСХОДИТ НЕСКОЛЬКО ИНАЧЕ. КАК Я ПОНИМАЮ, ПЕРЕВОПЛОЩЕНИЕ МОЖЕТ СЛУЧИТЬСЯ В ЛЮБОЕ ВРЕМЯ. КТО СКАЗАЛ, ЧТО ЖИЗНИ ДОЛЖНЫ БЫТЬ ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНЫМИ?
– То есть… я могу стать живым еще до своего рождения?
– ДА.
– Может, я сумею отыскать и убить себя, – пробормотал господин Тюльпан, уставившись на песок.
– НЕТ. ПОТОМУ ЧТО ТЫ НЕ УЗНАЕШЬ СЕБЯ. КРОМЕ ТОГО, ВОЗМОЖНО, У ТЕБЯ БУДЕТ СОВСЕМ ИНАЯ ЖИЗНЬ.
– Это хорошо…
Смерть похлопал господина Тюльпана по плечу, и тот вздрогнул от его прикосновения.
– А ТЕПЕРЬ Я ДОЛЖЕН ТЕБЯ ОСТАВИТЬ…
– Хорошая у тебя коса, – медленно, с трудом произнес господин Тюльпан. – Ни разу не видел такой изумительной работы по серебру.
– СПАСИБО, – поблагодарил Смерть. – МНЕ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ПОРА УХОДИТЬ. НО Я ИНОГДА БУДУ ПРОХОДИТЬ МИМО. МОЯ ДВЕРЬ, – добавил он, – ВСЕГДА ОТКРЫТА.
И зашагал прочь. Одинокая сутулая фигура господина Тюльпана быстро скрылась в темноте, но буквально тут же появился еще один человек. Кто-то бежал как сумасшедший по не-совсем песку.
Бежал и размахивал картофелиной на веревочке. Увидев Смерть, вновь прибывший остановился, а потом, к немалому удивлению Смерти, обернулся и посмотрел назад. Такого еще не случалось. Как правило, люди, встретившись лицом к лицу со Смертью, сразу переставали волноваться о том, что осталось позади.
– За мной никто не гонится? Ты никого не видишь?
– Э… НЕТ. А ТЫ КОГО-ТО ЖДЕШЬ?
– Ага. Никого, значит… Это здорово! – обрадовался господин Кноп, расправляя плечи. – Ага! Ха! Глянь, у меня есть картофелина.
Смерть прищурился и достал из недр своего балахона песочные часы.
– ГОСПОДИН КНОП? ПОНЯТНО… ВОТ И ВТОРОЙ. Я ТЕБЯ ЖДАЛ.
– Да, это я, и у меня есть картофелина, вот! И я обо всем сожалею и очень раскаиваюсь!
Господин Кноп чувствовал себя совершенно спокойным. В горах безумия плато здравости – крайне редкое явление.
Смерть смотрел на расплывшееся в безумной улыбке лицо.
– СОЖАЛЕЕШЬ, ЗНАЧИТ?
– О да!
– ОБО ВСЕМ?
– Конечно!
– В ТАКОЕ ВРЕМЯ? В ТАКОМ МЕСТЕ? ТЫ ЗАЯВЛЯЕШЬ О ТОМ, ЧТО СОЖАЛЕЕШЬ?
– Вот именно. Ты сразу усек. А ты смышленый. Если бы ты еще мог подсказать мне, как вернуться…
– А ТЫ НЕ ХОЧЕШЬ ПОДУМАТЬ ЕЩЕ РАЗ?
– Никаких споров. Я готов получить по заслугам. Сполна, так сказать, – объявил господин Кноп. – У меня есть картофелина. Вот, смотри.
– Я ВИЖУ, – ответил Смерть.
Он достал из недр балахона свою миниатюрную копию. Только из-под крошечного капюшона на Кнопа воззрился крысиный череп.
Смерть усмехнулся.
– ПОЗДОРОВАЙСЯ С МОИМ МАЛЕНЬКИМ ДРУГОМ, – сказал он.
Смерть Крыс протянул костлявую лапку и вырвал из рук Кнопа шнурок с картофелиной.
– Эй…
– НЕ СТОИТ ТАК ДОВЕРЯТЬ КОРНЕПЛОДАМ. ИНОГДА ВСЕ СОВСЕМ НЕ ТАК, КАК КАЖЕТСЯ НА ПЕРВЫЙ ВЗГЛЯД, – продолжил Смерть. – ТЕМ НЕ МЕНЕЕ НИКТО НЕ ПОСМЕЕТ ОБВИНИТЬ МЕНЯ В ТОМ, ЧТО Я НЕ ЧТУ ЗАКОНЫ. – Он щелкнул пальцами. – ИДИ ЖЕ ТУДА, КУДА ТЕБЕ НАЗНАЧЕНО.
На мгновение полыхнул синеватый свет, и удивленный Кноп вдруг исчез.
Вздохнув, Смерть покачал головой.
– В ТОМ, ПЕРВОМ, БЫЛО ЧТО-ТО… ЧТО МОГЛО БЫ БЫТЬ ЛУЧШЕ, – сказал он. – НО ЭТОТ… – Он снова глубоко вздохнул. – КТО ЗНАЕТ, КАКОЕ ЗЛО ТАИТСЯ В СЕРДЦАХ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ?
Смерть Крыс перестал грызть картофелину и посмотрел на своего хозяина.
– ПИСК, – сказал он.
Смерть лишь махнул рукой.
– КОНЕЧНО, КОМУ ЖЕ, КАК НЕ МНЕ, ЭТО ЗНАТЬ… – промолвил он. – ПРОСТО Я НА МГНОВЕНИЕ ПОДУМАЛ… А ВДРУГ ЕСТЬ ЕЩЕ КТО-НИБУДЬ?
Перебегая от одной подворотни к другой, Вильям тем не менее понимал, что машинально выбирает самый длинный путь. Наверное, потому, что ему очень не хотелось прийти, как предположил бы Отто.
Буря немного стихла, но мелкие злые градины еще били по шляпе. Сточные канавы и всю мостовую усеивали их крупные товарки, выпавшие в первые минуты бешеной атаки бури. Телеги буксовали, а редкие прохожие с трудом передвигались по улицам, стараясь держаться стен.
Несмотря на бушевавшее в голове пламя, Вильям достал свой блокнот и записал: «Грдн блш мча дл глфа?» – и отметил про себя, что на всякий случай неплохо бы сравнить. Он уже начинал понимать, что его читатели могут весьма снисходительно относиться к вине политиков, но готовы с пеной у рта спорить о том, какая на самом деле была погода.
Следующую остановку Вильям сделал у Бронзового моста, спрятавшись под брюхом одного из гигантских гиппопотамов. Градины истязали поверхность реки, и воздух наполняли тысячи тонких чавкающих звуков.
Ярость постепенно ослабевала.
На протяжении большей части жизни лорд де Словв был для Вильяма некой далекой фигурой, глядящей в окно своего кабинета, стены которого были заставлены шкафами с ни разу не читанными книгами, в то время как сам Вильям, потупив взор, рассматривал хороший, но протертый до дыр ковер и выслушивал… если задуматься, в основном всякие гадости, суждения господина Крючкотвора, облаченные в более дорогие слова.
А хуже всего, пожалуй, хуже всего на свете было то, что лорд де Словв никогда не ошибался. Это абсолютно выпадало из его системы координат, не соответствовало его личной географии. Люди, придерживавшиеся противоположной точки зрения, несли опасность для общества, были безумцами или вообще не были людьми как таковыми. С лордом де Словвом нельзя было спорить. По крайней мере, в обычном понимании этого слова. Спор подразумевает разные мнения, обсуждение оных и, наконец, согласие с той или иной точкой зрения, каковая будет наиболее разумной. Лорд де Словв никогда не спорил. Он отчитывал. Устраивал выволочку. Отповедь. Нагоняй.