Наступил вечер, денег не было: от наших долларов отказывались с испугом, будто мы хотели купить на них военные секреты. С некоторыми усилиями заказали в комнату чай с сухим печеньем. И тут к нам ворвались друзья из нашей Службы. Теперь мы были дома и пили нечто покрепче хрупкой «Фрау Мильх».
…Так бесследно исчезли из квартиры на 71-й Ист-стрит Лона и Моррис Коэны. Отец Морриса через некоторое время со вздохом сообщил знакомым, что сын с женой покинули Штаты, чтобы попытать счастья в иных краях, и закрыли свой банковский счет. По нью-йоркски сие обозначает уплыть с концами…
— Хорошо, вы добрались до СССР. Что было дальше? Вам и Хелен предложили продолжить сотрудничество?
— Это вопрос чисто профессиональный. Я оставляю его без ответа.
Придется ответить мне, отдав дань уважения человеку, и в 84 года не забывшему принцип: не рассказывать, чего нельзя. Немного отдохнув, Коэны три с лишним года штудировали с советскими преподавателями то, чему 12 лет обучались на курсах самоподготовки в США, а именно — работу разведчика.
Как бы то ни было, под Рождество 1954 года в доме № 18 по Пендерри Райз в Кэтфорде, что на юго-востоке Лондона, обосновалась милая семейная пара — Питер и Хелен Крогеры приехали в Великобританию из Новой Зеландии. Глава семьи приобрел небольшой букинистический магазинчик поблизости. Дело у него поначалу двигалось вяловато. Иногда путался не в книгах — здесь-то он был как раз и силен, а в финансах. Соседи и те поняли, что интеллигентный, мягкий Питер — букинист из начинающих. Резидент-нелегал Конон Молодый, он же бизнесмен Гордон Лонсдейл, отлично знакомый Коэнам-Крогерам по совместной деятельности в США под псевдонимом Бена, придерживался прямо противоположного мнения. За шесть лет в Лондоне трио успело многое.
Они стали профессионалами еще в США. Официальный статус разведчика получили в Москве, в 1961 г. их арестовали в Англии. Но что было до этого? Почему приходят в разведку? Что — или кто — подталкивает к трудному жизненному решению?
В годы могучей веры в великое пришествие коммунистического завтра задача по привлечению новых кадров была несколько упрощена. А фашизм еще резче подтолкнул многих, даже от марксизма-ленинизма далеких, в объятья Страны Советов. «Пятерка» из Кембриджа, Радо, Зорге… работали со страхом, с совестью и с парадоксальным по нынешним временам бескорыстием. Им платили идеологией, которую они разделяли. Эта волшебная штучка была для них поважнее банкнот. Франко, гражданская война в Испании, интербригады объединили и спаяли вязкой кровью поражения тысячи антифашистов, невольно превратив их в огромный подготовительно-отборочный класс советской разведшколы. Оттуда, из Испании, в ряды бойцов-невидимок шагнули десятки наипреданнейших. Вопрос-то стоял просто: фашизм или демократия с неизбежным присутствием красного-красного флага. Многие выбирали красный, хотя бы потому, что коричневое было отвратительнее.
Коэн прошелся по всем ступенькам, ведущим в друзья СССР. Член Лиги молодых коммунистов, еще в детстве слышавший на нью-йоркской Таймс-сквер Джона Рида («Это лучший оратор в моей жизни»). Студент-агитатор, расклеивающий ночью листовки в студенческом кампусе. Распространитель компечати и штатный парторганизатор. Он получил диплом преподавателя истории, но курс истинных исторических истин осваивал на гражданской, в Испании, куда отправился сражаться под именем Израэля Ольтманна. Ему везло и не везло, он стрелял, убивал, а в сраженье при Фуэнтес д'Эбро был ранен в обе ноги. Его отправили в госпиталь и четыре месяца лечили в Барселоне. Он уже сам выхаживал лежачих, проклинавших Франко, который одерживал победу за победой. Вот тут-то в 1938 г. выздоравливающих числом в 50–60 отправили прямо на грузовике в двухэтажный особняк, картину которого Моррис так упорно демонстрировал мне в прихожей. Особнячок и довел Коэна до Москвы. С домика и его колонн многое как раз и началось. Он оказался третьим из американцев, которых вызывали «на интервью»:
— Сомневаюсь, чтоб все, с кем говорили, пошли в Службу. Я — пошел.
Считается, будто с ним беседовал уже упоминавшийся нами резидент НКВД Александр Орлов, и что Моррис — его последняя вербовка. Тотчас после этого Александр Михайлович пропал: опасался — и обоснованно — вызова в сталинские пенаты, ареста и потому только после войны всплыл не где-нибудь, а в Штатах. Никого из бывших своих не выдал, однако опубликовал несколько книг с воспоминаниями, ставшими бестселлерами. На Орлова можно ссылаться. Книги его на Западе превратились как бы в учебные пособия, и высказываемые в них суждения непререкаемы-неприкасаемы. Однако Коэн в разговоре со мною версию об Орлове высмеял. Был другой человек и другая беседа в том особнячке с четырьмя колоннами. Но результат тот же: в 1939 г., когда развернулась в Нью-Йорке мировая международная выставка, в кафе неподалеку к нему подсел приехавший из Москвы студент. Приятный паренек как-то заглянул в его скромное нью-йоркское жилище и протянул сломанную расческу.
— Вещественный пароль, — едва ли не в один голос вырвалось по-русски у сидящих с нами за столом офицеров СВР.
— Моя половинка расчески, захваченная из Барселоны, пришлась точь-в-точь к половинке расчески моего юного друга. Он был первым из русских, с кем я стал работать.
В донесениях, отсылаемых в Центр, Морриса называли его кодовым именем Луис. Вскоре Луис с разрешения Центра привлек в свою группу собственную жену Леонтину, трудившуюся на военном заводе.
Как-то они на пару вывезли с фабрики новейший пулемет в сборе. Но это так, к слову, один из эпизодов из разведдеятельности. Моррису он запомнился лишь потому, что ствол был тяжелый, длинный и никак не помещался в багажник машины с дипломатическим номером.
Да, так кто же на самом деле Коэны? В некоторых зарубежных изданиях его называют хоть и с долей сомнения, но американцем, ее же зачислили в русские разведчицы. Заброшенная в Штаты, Леонтина якобы вышла замуж за Морриса фиктивно. Ерунда. Леонтина Тереза Петке родилась в Массачусетсе. Родители эмигрировали в США из Польши, и в жилах ее течет действительно славянская кровь. Член компартии США, профсоюзная активистка, она познакомилась с будущим мужем там, где и должна была по логике познакомиться: на антифашистском митинге. Догадывалась о связях мужа с русскими, а затем помогала из тех же побуждений. Незадолго до ее кончины СВР помогла осуществить одной из ценнейших своих агенток предсмертную мечту. В Москву из Штатов приезжала родная сестра Леонтины. Собиралась приехать еще… Формально въезд в родную страну не закрыт был и для Лесли. Повторюсь, что ни против нее, ни против мужа никаких официальных обвинений в США не выдвигалось.
Детей у Морриса с Леонтиной не было, и о причинах, «почему нет», догадаться, надеюсь, не сложно. Хотя есть и другая версия: играя в американский футбол, Моррис получил страшный удар ногой в пах… Остались ли в Штатах родственники у Морриса, он не знает. Возможно. Отец родом из-под Киева, мать родилась в Вильно, а жили в Нью-Йорке в районе Ист-Сайда. Коэна американцы признают своим: раскопали, что в колледже он был отличным игроком в американский футбол и даже получал спортивную стипендию. Моррис подтвердил, что играл: «Может, поэтому у меня до сих пор так болит и ноет по ночам разбитая в Миссисипи коленка?»
Люди, знающие чету Коэнов достаточно близко по их московскому и окончательному периоду, рассказывают, что у старичков-разведчиков была идеальная совместимость. Верховодила, правда, Лона, однако решения принимал как в США, так и в Англии молчаливый Моррис. Лона щебетала по-русски, он погружался в книги на английском. Теперь сам признался мне, что больше года не читает — отказали глаза.
Но в 1954 г., когда 44-летний «новозеландец» Питер Крогер с супругой появился в Лондоне, взор его был под стать орлиному. У Гордона Лонсдейла, он же советский разведчик Коной Молодый, появилась пара надежных связников-радистов.
Они проработали в Англии до 1961 года. Арест застал их врасплох, хотя за пару дней до провала и почувствовали слежку. Стольких шпионских принадлежностей сразу, сколько отыскали в домике на Пендерри Райз, британская контрразведка еще не видела. Они уже отсиживали свой двадцатилетний срок, а в саду, в доме то и дело натыкались на запрятанные, закопанные в землю шпионские реквизиты.
Причина ареста трагически банальна — предательство. Предал разведчик дружественного нам в то время государства. Если обстоятельства позволят, удастся дождаться более подробного рассказа об их лондонской эпопее и перипетиях суда, продолжавшегося лишь восемь дней. Дружище Бен получил на пять лет больше, чем люди, осужденные под фамилией Крогеров: троица наотрез отказалась сотрудничать и с МИ 15, и с судом. Лонсдейл взял всю вину на себя, а Крогеры, вопреки пудовым уликам в виде радиопередатчиков и прочего, настаивали на полной невиновности. Тяжкий приговор был, по крайней мере внешне, воспринят ими с профессионально сыгранным безразличием. Крогеры сохраняли его все девять лет мотаний по британским исправительным заведениям.
— Одна тюрьма была омерзительнее другой, — с отвращением передергивает плечами бедный Моррис. — Меня переводили из камеры в камеру, перевозили с места на место. Боялись, убегу. Или разложу своими идеями заключенных. Сидел с уголовниками, и люди, с которыми я отказывался сотрудничать, надеялись, что сокамерники сломают «русского шпиона». А я находил с ними общий язык. Видите в уголке на стуле здоровенного медведя в немыслимо голубом плюше? Мне подарил его в тюрьме на день рождения знаменитый налетчик, совершивший «ограбление века» — тогда из почтового вагона увели миллион фунтов наличными.
— Вы отсиживали в солидной компании.
— Меня с тем парнем действительно считали особо опасными. И Блейка тоже (Джордж Блейк — сотрудник британской Сикрет Интел-лидженс Сервис, долгие годы передававший ее секреты советской разведке. — Н. Д.). Нас с Джорджем судили в том же 1961-м, и вдруг мы каким-то чудом или по недосмотру оказались вместе в лондонской тюрьме Скрабе. Вот кто стал другом до конца жизни. Мы говорили обо всем на свете и находили общий язык, словно сиамские близнецы. Мои 20 лет казались шуткой по сравнению с