т, которым руководил министр боеприпасов Ванников. В НКВД организовали отдел «С» — по фамилии любимца Берии Судоплатова. Он вел партизанские дела, но война закончилась, и генерала надо было куда-то пристраивать. В задачу отдела «С» входила переработка, обработка всей информации, которую добывала разведка по атомной проблематике, включая и данные от военных из ГРУ. Раньше все эти секреты известны были одному Курчатову. Но даже он только делал себе заметочки, а самих текстов не имел. Теперь же информация пропускалась как бы по второму кругу: переводили, обрабатывали, доводили до сведения курчатовских помощников. В принципе решение абсолютно верное.
Второе задание отделу «С» сформулировали так: искать в Европе ученых — физиков, радиолокаторщиков… которые бы пошли на контакт с нами. Либо приглашать их в Советский Союз, либо договариваться о сотрудничестве там, на месте. И вот это уже — из области мифологии.
Европа была опустошена, обсосана американскими и английскими спец-группами, которые раньше нас принялись за дело: заманить светлейшие европейские умы к себе, поселить в Штатах, использовать в собственных целях обнищавших светил. А не удастся — так за какие угодно деньги буквально перекупать любую атомную информацию. Из советской зоны оккупации Германии все находившиеся в ней ученые моментально перебрались на Запад. Ушли даже с нами до того сотрудничавшие. Но Судоплатову надо было как-то оправдывать существование свое и отдела «С». Требовались акции, почины, громкие имена. Так родилась безумная идея с Нильсом Бором. С высочайшего дозволения и, видимо, по подсказке лично Берии решили отправить к нему целую делегацию работников отдела «С». Узнали, что Бор вернулся в Данию, и поехали.
К собственному удивлению, возглавил группу только-только в отдел призванный доктор наук физик Терлецкий. Чекистом, как бы о нем ни судачили, Терлецкий не был. Просто работал с развединформацией как профессионал-ученый: сортировал, комплектовал, обобщал.
Но вопросы Бору придумал даже не он. Сформулировали их настолько элементарно, были они так просты, что я никак не моту понять, зачем вообще они ставились. На мой взгляд, запустили бесполезную информацию, чтоб преподать себя подороже Сталину.
Бор, человек деликатный, интеллигентный, к СССР хорошо относившийся, не мог отказать во встрече. Беседы в Копенгагене состоялись. О том, что такими вот рандеву рискуют подставить Бора, Судоплатов, конечно, не думал. А Терлецкий стеснялся, нервничал. Он-то понимал, с какой величиной имел дело. Однако этика этикой, а отказаться выполнить личное задание Берии не осмелился. Вопросы задал через приставленного к нему судоплатовского переводчика. Английским Терлецкий владел неважно.
На сколько же перекрывался нашей развединформацией этот список Судоплатова, и спрашивать было нечего. Бор ничего не сказал. Отвечал в общих направлениях. Результат миссии — нулевой. Зато из отдела «С» к Сталину пошло бравурное сообщение об умело выполненной операции. Понятно, ответы Нильса Бора передали Курчатову. И он, досконально в проблеме разбиравшийся, дал всей этой показушной шумихе очень скромненькую оценку. Поездка получилась пустой.
Никакой помощи от Бора, Оппенгеймера и других столь же великих ни Курчатов, ни разведка никогда не имела. Давайте расстанемся с мифами.
— Владимир Борисович, как у вас сложилось после Англии?
— Нормально. Я же говорил вам, я кондовый научно-технический разведчик. В 1948–1950 годах работал в США.
— Почему так недолго?
— Жена заболела. Пришлось ехать в Союз на операцию. С 1956 г. — резидент в США.
— То есть возглавляли всю советскую разведсеть в Штатах?
— Легальную. Шесть лет.
— Ого! Почему все-таки вы не генерал?
— В мое время нам генералов не присваивали.
— И трудились в Штатах по тому же атомному делу?
— И по тому же и не только по этой проблематике. А атомными вопросами мы и сейчас занимаемся. Проблематика развивается. Появляются новые виды боеголовок, новые опыты в ядерной физике, новые способы улучшения коэффициента полезного действия ядерных реакций. Надо знать, что делается.
— В США?
— Да и везде.
— Вторая мировая закончилась. Энтузиазм друзей угас…
— Согласен. Работать намного труднее.
— Но бескорыстные и идейные, наверное, перевелись?
— К сожалению, да. И все же приходится искать, нанимать и оплачивать. Вера угасла, появился страх перед нами и своей контрразведкой.
— Но и мы сами немало сделали, чтоб от себя отвадить.
— Мы много для этого сделали. Сегодня, признаюсь прямо, поиски помощников затруднены. Но бросать из-за этого работать никто не собирается. Жизнь внесла поправки в методы, и существенные.
— Покупаете?
— Приходится.
— Зашел разговор на современную тему, и что-то вы, Владимир Борисович, не слишком многословны.
— А как иначе? Ниточки-то тянутся.
— Хорошо. А в первый заезд в Штаты, вы должны были застать полковника Абеля?
— Ему полковника тогда еще не присвоили. Понимаете, я был помощником резидента по линии научно-технической разведки. А нелегальная разведка всегда была и остается табу для всех. Как правило, Центр поддерживает контакт со своими нелегалами самостоятельно. У них собственные каналы связи. Только руководители нелегальной резидентуры знают о том, что есть конкретно такой нелегал. Единственное, что мне было известно: с человеком, которого вы называете Абель, есть запасная линия связи на тот случай, если основная оборвется. Остальное до поры до времени меня касаться было не должно.
— И то же самое относилось к Коэнам? Тем, что во время войны вывезли из Лос-Аламоса кипы чертежей от агента Персея?
— Я знал, чем они занимаются, пока Коэны были в сети легальной разведки. Публика эта мне была великолепно известна, и что она делала, и на что была способна. Настоящие разведчики. Сколько же они для нас всего добыли! Но я напрямую с Коэнами в контакт не вступал, хотя непосредственно руководил деятельностью этой группы через моего сотрудника Соколова. Когда Соколов, известный Коэнам по имени Клод, шел на встречи с ними, он докладывал мне. Мы познакомили Коэнов с Абелем, который взял под руководство всю эту группу. Но к тому времени Коэнам пора было спешно покидать Америку, и сотрудничество их с Абелем было недолгим. Бежать в Мексику им помог непосредственно Клод.
— А как развивалось сотрудничество с Абелем?
— Да, пожалуй, никак. Я работал в Штатах до 1962 г. Арест его произошел при мне. Но к этому времени он на нас уже не замыкался, непосредственно на Центр. Иногда, очень изредка, поддерживали с ним связь. Были кое-какие каналы. Передавали деньги, документы — и все. Не виделся я с ним там ни разу.
Мне бы не хотелось развивать дальше всю эту тему. Мои представления несколько отличаются от популярных. Я испытываю к Вильяму Фишеру, взявшему при аресте имя Абель, огромное уважение. Боготворю нелегалов-разведчиков. На риск они идут страшный и беззаветный. Любой из них для меня, если хотите, образец.
— Мой интерес к Абелю вам понятен. А тот сотрудник КГБ Абель, фамилией которого назвался Фишер, в Штатах не работал?
— Нет. Радист, с ним Вильям Фишер познакомился еще до войны в одной из своих долгосрочных нелегальных командировок.
— Я читая в воспоминаниях другого советского разведчика-нелегала Кокова Молодого-Ловсдейла, будто они с Абелем, то есть Фишером, встречались в немецком тылу еще во время войны. Верится?
— Я тоже читал. Но не уверен, так ли это. В Германии, кажется… Сомневаюсь, по-моему, выдумка.
— А с Персеем, который выдал нам еще в войну кипы чертежей атомной бомбы, вы не пересекались? Или это фигура если не вымышленная, то собирательная? Хотя Коэн рассказывал мне о сотрудничестве с Персеем…
— …Ничего себе вымышленная, Он входил в группу «Волонтеры» Коэна-Крогера. Давал информацию с Клаусом Фуксом прямо из лаборатории Лос-Аламоса. Но потом он оттуда уехал.
— Уехал на Штатов?
— Нет, переселился в другой город. От нас как-то отошел. А фигура эта реальная. Его никогда не называли настоящим именем. Мне оно тоже неизвестно.
— Он, по-вндямому, жив?
— Я думаю, умер. Точнее, не думаю, что он сейчас жив.
Две расхожие мудрости. Первая: как веревочке ни виться… И вторая: справедливость торжествует. Атомным разведчикам все-таки присвоили звание Героя. В июне 1996 г. вышел президентский Указ. Леонид Квасников, Анатолий Яцков, Леонтина Коэн удостоены этого звания посмертно. Мой постоянный собеседник Владимир Барковский, без которого, быть может, не было бы ни этой книги, ни, что более важно, советской атомной бомбы, и его коллега Александр Феклисов дожили до нежданного дня. Еще в 1995 г. звание Героя России присвоено Моррису Коэну. Правда, тоже посмертно. Моррис так и не подержал в руках заветную звездочку.
Мы богаты на таланты и скупы на награды для истинных героев. Такова уж наша держава и ее правители, щедро цеплявшие Звезды Героев Советского Союза на мундиры людей типа бесконечно от России далекого египтянина Насера. Свои же забыты и заботой Родины не обласканы.
Что ж, лучше позже, чем никогда.
ПАПАША ВОДОРОДНОЙ БОМБЫ ДУШИ В НЕЙ НЕ ЧАЯЛ
Эдварда Теллера, как и вашего академика Сахарова, называют отцом водородной бомбы. Только Теллер "рожал" бомбу для Штатов, а Сахаров — для Советов. Несмотря на свои почти 90, американец по-прежнему занимается разработкой новых видов оружия, причем самых необычнейших. Об этом рассказывает уже знакомый нам собеседник — Герой России, полковник Службы внешней разведки Владимир Борисович Барковский.
— Владимир Борисович, а наша разведка не пыталась как-то контактировать с Теллером?