Наверное, эта твердость и смущала. Ведь Фукс сознался довольно быстро. Розенберги, как и Холл, все отрицали, однако улик против них было побольше, чем против молодого гения. На стул усадили их, второстепенных действующих лиц, а один из главных героев этого шпионского дела века отделался относительно легко. ФБР взяло его под надзор. Думается, что к тому времени и связи с советской разведкой были заморожены, да и оперативной ценности Холл для россиян уже не представлял. Это косвенно подтверждается и высказываниями Барковского. Ученый действительно переехал в другой город, трудился в Чикагском университете.
А с 1962 года началась новая жизнь. Вместе с семьей и тремя детишками Тед Холл, сохранивший американское гражданство, переезжает в Великобританию. В Кевиндишской лаборатории Кембриджа ему удается сделать несколько выдающихся открытий в области биофизики. Но кто в наше время слышал о великих ученых? Назовите мне хотя бы еще одного, если он только не лауреат Нобелевской премии.
Мирное существование Холла было нарушено все после того же обнародования расшифровок. Зачастили корреспонденты. Посыпались просьбы об интервью. А он болел, отказывался, соглашался на встречи лишь при условии, иго его не будут расспрашивать о годах в Лос-Аламосе. Он ничего так и не сказал журналистам. Мягкий и страшно больной человек, доживающий свои дни в тишайшей провинции. Хотя из некоторых фраз кое-какой вывод все же напрашивался. Он ненавидел ядерную гонку и осуждал не только президента Трумена, но и Рейгана, пытавшегося, по словам Холла, загнать русских в угол своей программой звездных войн. Он с женой был членом движения за ядерное разоружение.
Короче, он был кем он был: нашим агентом. Но был ли он Персеем? Когда писались эти строки, Тед Холл еще был жив. Он молчал, не давая повода усомниться в его преданности собственным идеалам.
КОМУ ЗДЕСЬ ТАЙНА ЗА $ 30 ТЫСЯЧ?
Имени моего собеседника называть не имею права. Скажу только, что он старший офицер, работает в штаб-квартире Службы внешней разведки в Ясеневе. Наша беседа была откровенной, и я задавал ему житейские вопросы, ответы на которые не найти ни в одном интервью высокопоставленных мастеров шпионажа.
— Как рассказывал мне один из ваших коллег, раньше несли пакеты с чертежами субмарин и оставляли их в прихожей нашего консульства в Нью-Йорке. Но теперь, видимо, желающих поделиться с Россией секретами днем с огнем не найдешь?
— Очередей, конечно же, никогда не было и не будет. Случай с консульством — хрестоматия. Действительно, во время войны некто регулярно подкидывал конверты с секретной информацией в советское генконсульство. Что объяснимо: верили в нашу общую победу над фашизмом, помогали ее приблизить, а вот открываться, вступать в личный контакт с русской разведкой желания, по понятным причинам, не возникало. Закончилась война, и эти бесплатные подарки прекратились.
— Вы так и не узнали, кто же их преподносил?
— Нет. Да наши предшественники, по-моему, к этому не очень и стремились. Приходил в генконсульство человек, оставлял у дежурного пакет и молча уходил. Что до «добровольцев», то они пока не перевелись.
— Чему же эти люди симпатизируют?
— Скажем так: каким-то своим представлениям о России. Есть такая категория людей и сейчас. Они приходят сами. Другое дело, что их немного. Заглядывает и иной народец. Открыто говорит, что согласен работать за высокое материальное вознаграждение. Некоторые даже торгуются: если хорошо заплатите, будем давать информацию поценнее.
— А поимка Эймса? Или последние суды над Николсоном, Питтсом — они не отрезвели?
— Никаких комментариев по поводу Николсона и Питтса. Но работа наша ведется сегодня на реальной материальной основе. В мире знают, что мы хорошо платим. Возьмите, скажем, дело Эймса. Ведь он получил полтора миллиона долларов за помощь.
— Два, как писала американская пресса, и, что еще важнее, пожизненное заключение без права на последующее смягчение приговора.
— Огромные цифры «гонораров», которые тиражируют газеты, некоторых наводят на мысль: почему бы и мне не попытаться? А народ, стремящийся быстро и крупно заработать, о последствиях задумывается лишь изредка. Иногда людей чуть не за руки держишь. Потому что как появляются деньги, так ему сразу надо и дом, и машину немыслимую, и жену-транжиру обеспечить.
— Это типично американская торопливость? Или англичане тоже падки?
— Да все человечество одинаково. Поэтому в любой стране нам приходится агентов сильно ограничивать. Получать — получай, но не бросайся же так деньгами. Они тебе пригодятся, когда на пенсию уйдешь. Тогда пожалуйста.
— Правда ли, что Эймс и засыпался на этих безумных тратах?
— Это байки. Я в них не очень-то верю. Насколько мне известно, идею о непомерных тратах сам Эймс полностью отвергает. «Загляните на стоянку машин около ЦРУ — там таких автомобилей, как у меня, полно. Посмотрите, в каких домах живут сотрудники. Мой ничуть не хуже и не лучше». Эймс уверен, что траты не причина. Видимо, подозревает, что где-то его продали, где-то сам наследил.
— Как вы считаете, Эймс — самая крупная фигура из работавших на нас американцев?
— Из того, что мы имели в ЦРУ, пожалуй.
— Если вернуться в суровую действительность, как еще привлекаете помощников?
— Хитростью можно. Сказать, например, что мы строим капитализм, у нас не слишком, получается, трудно, помогите будущей капиталистической стране. Потом, учтите, для некоторых идеи социализма не умерли.
— Это для кого же?
— Вокруг определенных партий, хотя многие левые изменились, всегда существует актив. Люди исповедуют свои идеалы, к ним тянутся. А бывают совсем странные случаи. Приходит человек и открытым текстом сообщает: попал в тяжелую финансовую ситуацию. Даю сведений на 30 тысяч долларов, а через полгода все возвращаю.
— Ну, уж если на 30 тысяч продал, то он ваш на всю жизнь?
— Совсем не обязательно. Встречаемся, договариваемся, сколько он нам за эти 30 тысяч должен дать. Попадаются такие индивиды, мечтающие насолить своему непосредственному начальству, передавая информацию именно нам. Некоторые приходят из чисто авантюристических соображений. Хотят самовыразиться именно таким необычным способом. Да при передаче секретных сведений может быть все, что только угодно. Не только психологические или материальные моменты. Мы, например, знакомы с человеком какое-то время, прониклись взаимной симпатией, никакой вербовки не было, но сошлись характерами, душа в душу — и он начинает работать. Я не уверен, что вы поймете.
— Все же попытаюсь.
— Искусство разведчика в том и заключается, чтобы пробудить в человеке мотив для сотрудничества. Укрепить, развить его, договориться. Очень непростая цепь непредсказуемых событий. Тем более что приходится иметь дело с гражданином из другого мира, продуктом совсем иного воспитания. У него свои ценности. Как его повернуть в нашу сторону? Страшно нелегко, но тем интереснее.
— Но это же опасно: а если арест, высылка?
— Когда я работаю под дипломатической крышей, то рискую лишь тем, что меня вышибут из страны. Больше ничем. Но сама борьба с неизвестным — это для разведчика увлекательнейший процесс: познание новых людей, характеров, планов, намерений, суждений. Чем ваш потенциальный союзник дышит? Что его волнует, и против чего он восстает? Что нравится, а что вызывает протест? Это все — предмет изучения. А результаты исследования в конечном итоге определяют наш к нему подход — с чем подойти, что предложить и попросить.
— И все же у вас нет впечатления, что многие, с вами сотрудяжчающяе, быстро попадают под колпак? И за рубежом, и здесь, в России, постоянно происходят какие-то утечки, кого-то сдают перебежчики, невозвращенцы…
— Мы всегда находились под колпаком. И сейчас под ним же. Наша задача — из-под этого колпака выползти, и чтоб американцы не видели, что мы делаем. Поверьте, удается. Но, к великому сожалению, в стране нашей образовался обширнейший вербовочный контингент для иностранных разведок. Есть предатели, которые торгуют секретами из чисто вражеских соображений — в пику своим обидчикам, мстя кому-то. Есть и люди, которым надо кормить семьи, а торговать нечем, кроме того, что лежит на столе: бедолаги идут на крайние меры. Вот две категории, они и становятся добычей для иностранных разведок.
— В ваших славах слышится сочувствие.
— Какое сочувствие? Но среда для вербовки стала более благоприятной. Некоторые бедствуют. Довольно крупные инженеры, ученые-бедолаги. И они подчас сами ищут контакта с их разведкой.
— Есть еще одна теория: якобы провалы наших агентов и разведчиков за рубежом, особенно в Штатах и Англин, связаны с фантастическими дешифровальными машинами-компьютерами. Им, якобы, по силам быстро испробовать чуть не миллиарды вариантов я выдать расшифровку.
— Здесь слишком много дилетантизма. Данных о том, что они кого-то взяли, расшифровав наши коды, у меня нет.
— А когда бежали ваши сотрудники-шнфровальщики?
— Не совсем наши — военные из ГРУ. Попала к ним и обгоревшая кодовая книжка — финны передали.
— У Службы внешней разведки и ГРУ разные коды?
— Конечно. Совершенно разные. И терминология, и направления работы. Но мы целиком сменили все шифровальные системы на — я бы сказал — непробиваемые. Но вы правы в одном: идет борьба разведок. Такая же, как битва между броней и снарядом. И сражение это — вечное.
СЕКРЕТЫ ЧУЖИХ СЕКРЕТНЫХ СЛУЖБ
Пост, который занимал месье Пьер Марион, можно сравнить с должностью академика Примакова — шефа российской внешней разведки. На встречу со мною — тогда парижским корреспондентом «Комсомолки» — бывший генеральный директор секретной службы (ДЖСЕ) согласился без колебаний.
Мы виделись несколько раз — сначала где-то в кафе и в бюро Ассоциации иностранных журналистов, аккредитованных во Франции. Потом я пригласил интереснейшего собеседника к себе домой, где старина Марион наваливался на традиционные пельмени в исполнении моей жены Лены. Месье Пьер поражал меня несвойственной для французов стойкостью. Мог выпить за обедом бутылку «Столичной» и остаться абсолютно трезвым. Закалка была еще та, гвардейская.