и руку. Но доктор приказал не стрелять. Сказал, что если хоть одного убьем, он нам кишки вынет. Потом они с Лисбет их чем-то вырубили, но она сказала, что препарата до конца путешествия не хватит. А доктор сказал принести кандалы.— И пошел запускать воздушного змея, — Фогельзанг приподнял бровь.— Он сказал, что скоро ветер снова стихнет, так что нельзя упускать возможность...Крессенштейн и Фогельзанг расхохотались. Потом одновременно замолчали. Их лица стали серьезными.— Так что сказать герру доктору про кандалы?
Шпатц сидел за столом Крамма и раскачивался на стуле. Дурацкий день. Дурацкий незнакомец со своими дурацкими великими идеями. «Я понял, почему ваше лицо кажется мне знакомым! Я видел вас на лекции герра Рапотонена!» Может быть, в другое время и в других обстоятельствах Шпатц бы с удовольствием обсудил бы происхождение виссенов и загадочные проклятия из далекого прошлого, но сегодня ему пришлось совершать над собой нечеловеческие усилия, сохранить на лице выражение заинтересованной вежливости и не отпускать саркастичных комментариев. «Как интересно! Потрясающе! Совершенно с вами согласен!»
Шпатц посмотрел на открытую папку. Бумаги про Роппа, Мюфлингов и какого-то Гокколо-Брехта. Закрыл папку. Все равно ничего существенного, за что можно было бы зацепиться, там не было. Шпатцу захотелось швырнуть бесполезной пачкой бумаги в стену. Но вместо этого он перестал раскачиваться на стуле, встал, аккуратно положил папку в коробку, а коробку аккуратно задвинул под шкаф. Открыл нижний ящик, присел около него, перебрал цветные ярлычки и ловко выудил папку с инициалами Р.Х.
Не то, чтобы Шпатц хотел что-то найти в документах, собранных герром Краммом на Хаппенгабена, скорее просто чтобы настроить мысли на аналитический лад и вырваться из панического замкнутого круга. У него есть работа. Бруно Мюффлинг заказал поиск Клауса Роппа. Последний раз его видели в обществе предположительно Тедерика Вологолака, Вологолак работает на Хаппенгабена, следовательно...
Шпатц открыл папку. Перебрал уже знакомые фотокарточки, на которых торговец людьми и владелец парикмахерских ест, обнимается, беседует и просто задумчиво сидит. Взял в руки страницу, исписанную почерком Крамма. Прочитал несколько строчек отчета о слежке. Вспомнил, как они с Краммом нашли в Альтштадте труп Сэппеля Вологолака. Интересно, кому теперь принадлежит тот дом? По идее, должен достаться наследнику виссена, то есть Тедерику. А что, если... Да нет, вряд ли Тедерик будет прятать там Роппа, этот дом от пола до крыши изучили полицаи, было бы глупо... Или нет? Когда там нашли тело, полицаи явились, выполнили свою работу, опросили соседей, а потом закономерно потеряли к убогой лачуге в Альтштадте всякий интерес. С третьей стороны...
Шпатц представил, что рассказывает об этих размышлениях Крамму. Воображаемый Крамм, поддернув штанину полосатого костюма, сел напротив него на диван и сказал:
— Во-первых, перестань раскачиваться на стуле, ты же знаешь, что я этого на люблю! Во-вторых, ты сейчас потратил много времени на рассуждения, которые легко можешь проверить за полчаса. И в-третьих, хитроумность преступных разумов сильно преувеличена.
Шпатц коротко засмеялся, убрал папку обратно в шкаф, взял с вешалки плащ и шляпу и вышел на улицу. Сделал вид, что возится с заедающим замком и осмотрел площадь. У фонтана стоял незнакомый темно-синий мобиль, рядом с которым возвышался грузный мужчина в мятом сером костюме и распекал переминающегося с ноги на ногу перед ним парня. Суть претензий сводилась к слишком медленной работе. «Очевидно, это он занимается ремонтом дома напротив», — подумал Шпатц, выпрямился и водрузил на голову шляпу. Толстяк замолчал и смерил его взглядом. Шпатц улыбнулся, вежливо кивнул и быстро пересек площадь.
На третьем повороте Шпатц понял, что заблудился. Свернул не под ту рыбу, или кто-то сбил с нужного поворота ежа, и Шпатц его пропустил. Пройдя до конца узкой улицы, он уткнулся в крутую лестницу, которая привела его на крохотную круглую площадь с таверной и импровизированным рынком. Впрочем, это было громко сказано — просто несколько местных жителей расстелили на брусчатке газеты и разложили на них разные нехитрые шмотки — предметы одежды, разномастные тарелки и прочий хлам. Шпатц порылся в кармане, выудил монетку в пять клейнов и подошел к ближайшему торговцу.
— Не могли бы вы помочь мне сориентироваться...
Обитатели площади разом замолчали и повернули головы в сторону Шпатца. Тот парень, у которого он спросил совета, улыбнулся во весь свой щербатый рот.
— Конечно, добрый герр, как вам будет угодно, добрый герр...
Шпатц напрягся. Обдумывая свои многочисленные сложности жизни, он совсем забыл, что в здесь в Альтштадте могут случиться самые простые, не связанные ни с какими заговорами или политикой неприятности.
— Давайте внесем ясность, — Шпатц краем глаза следил за перемещением двух рослых ребят вдоль стены таверны. — Я здесь не впервые, бумажника у меня с собой нет, так, несколько мелких монет по карманам, а мой напарник знает, куда и зачем я пошел.
Шпатц пригнулся, уворачиваясь от первого удара.
— Кроме того, я приятель Корбла, хозяина «Фишерхауза»... — Трое оборванцев бросились вперед. Шпатц, отступая, успел пнуть одного в колено, чуть не забыв про лестницу за своей спиной. Сбежал вниз, перескакивая через три ступеньки. «Только бы не споткнуться сейчас!» — снова пригнулся, но, к счастью, камень летел сильно правее его головы. Бросился бежать. Не то соотношение сил, чтобы думать о героизме. Главное сейчас следить за тем, чтобы не свернуть в глухой тупик, которых в Альтштадте великое множество.
Шпатц бегал быстро, но преследователи были настойчивыми. По крайней мере, пятеро из них. Дыхание сбилось, и это очень мешало ориентироваться. Было непонятно, бежит он сейчас в сторону цивилизованного Билегебена или углубляется в паутину узких улочек и переулков Старого Города. Шпатц свернул под знак собаки — улица пересекала ту, по которой он бежал, под острым углом. Нырнул в переулок. Замер, прислушиваясь к приближающемуся топоту ног. Покрутил головой. Проулок изгибался пиявкой, что там за поворотом — видно не было. Из приоткрывшейся двери показалась морщинистая рука и потянула его за рукав. Не раздумывая, Шпатц пригнулся и нырнул в низкий проем. Услышал звук закрывающегося засова, перевел дух и огляделся.
— Красивый какой, — сказала хозяйка. Глаза Шпатца пока еще не привыкли к полумраку прихожей, так что единственное, что он понял, что это женщина, и что она очень старая. — Мой внук мог таким же быть. Ты проходи, проходи.
Невысокая сгорбленная тень скользнула мимо него, обдав сладковатым старческим запахом, смешанным с горьким аптечным ароматом. Шпатц снова пригнулся и прошел следом. В комнате было светлее — там было окно, выходившее во внутренний двор. Комната была небольшой и казалась еще теснее от большого количества разномастной мебели, коробок и мешков, загромождавших все открытое пространство. Лестницы наверх не было. Значит старуха занимает только часть приземистого двухэтажного дома. Глаза, наконец, привыкли, и он смог ее рассмотреть. Да, она была старой. На тощих плечах болталось бесформенное платье, которое когда-то, видимо, было бальным — по открытым рукам струились шелковые ленты когда-то яркого цвета. Редкие седые волосы были аккуратно зачесаны наверх, сколоты заколкой с атласным цветком и покрыты посеревшей от времени вуалью.
— Благодарю вас, фрау... — Шпатц вежливо поклонился.
— Фройляйн, герр незнакомец, — старуха кокетливо поправила несуществующий выбившийся из прически локон. — Я фройлян Раймонда Вебер. А вы?
— Шпатц Грессель, приятно познакомиться фройляйн Вебер.
— Раймонда, герр Шпатц, называйте меня Раймонда. Не буду спрашивать, что с вами приключилось. Мне и так понятно — хорошо одетый юный герр и буяны, польстившиеся на его ботинки.
— Почему вы мне помогли? — спросил Шпатц, подумав, что она слишком гладко изъясняется для обычной местной жительницы. — И простите за фрау, вы сказали про внука, и я подумал...
— Да-да, я знаю. Но я никогда не была замужем, молодой человек. А внука моего забили насмерть, когда ему было пятнадцать. Вот такая же шпана, как и за тобой гналась, — старуха протиснулась между двух коробок к столу и приглашающим жестом предложила Шпатцу садиться на трехногий табурет рядом с собой. Шпатц шагнул вперед и устроился на неудобном табурете.
Сначала он слушал внимательно и даже пытался поддерживать разговор. Потом заскучал, отвлекся на свои мысли и понял, что на самом деле его поддакивания особо старухе-спасительнице не нужны, а через четверть часа начал даже немного жалеть, что не остался на улице и не подрался с преследователями. Но в какой-то момент фройляйн Вебер произнесла фамилию Ауфзес, и Шпатц снова обратился в слух.
Судьба его спасительницы была драматичной, но довольно заурядной. Она в юности была балериной. Всего добилась сама, собственным талантом и настойчивостью. И все шло отлично, пока она не влюбилась. В бравого путешественника Геллерта пакт Ауфзеса. Который был женат на какой-то приезжей вертихвостке. То ли дело она, Раймонда Вебер, чистокровная уроженка Вейсланда! Бравый герой с удовольствием поддерживал в юной балерине фантазии о том, что однажды он обязательно разведется со своей стервой, тем более, что она совершенно точно не может иметь детей, а он, разумеется, мечтает о большой семье. И в хорошенькой целеустремленной головке фройляйн Раймонды созрел план — если быстрее забеременеть, то ее герой сразу же бросит Уну, и женится на ней. Она купила капли Гейзеля, повышающие фертильность, и принялась отдаваться герру Ауфзесу с энтузиазмом, достойным лучшего применения. Через месяц поняла, что план ее увенчался успехом, но решила подождать, пока ее старания станут заметны.
И однажды, примерно через полгода, она явилась на порог четы пакт Ауфзес, гордо неся перед собой округлившийся живот. Но эффект оказался совсем не таким, как она ожидала. «Разберись со своей шлюшкой!» — поджав тонкие губы сказала Уна и удалилась. А Геллерт, нет, вовсе не кинулся обнимать свою Раймонду и кружить на руках от счастья. Он устремился за своей стервой, и юной балерине было слышно, как тот валяется у нее в ногах и униженно просит прощения. Потом Уна вышла из комнаты. Раймонда в запале наговорила много гадостей, а эта сеймсвилльская стерва снова поджала губы и посоветовала ей бежать из Билегебена.