— Не стесняйся, герр Шпатц, среди моих знакомых нет ни одного, кому бы нравилась чандорнская стряпня, — Крамм хохотнул. — Будем честны, мне она тоже не очень нравится. Разве что иногда, под настроение. Все время так питаться я бы не хотел.
— Герр Крамм, я вдруг понял, что вы ничего мне не рассказали. Я так увлекся описанием своих приключений, что совершенно забыл спросить о... о Вейсланде. Или вы все еще связаны условием молчания?
— О, вовсе нет! — Крамм взял со стола один из прозрачных кувшинов с рубиново-красным напитком и наполнил свой стакан. — Во всяком случае, в той части, что касается тебя, герр штамм Фогельзанг позволил мне быть сколь угодно откровенным. Так что, спрашивай, герр Шпатц, спрашивай!
— Почему бы вам просто не рассказать мне все, герр Крамм? — Шпатц жестом отказался от красного напитка и поискал на столе кувшин с обычной водой.
— Воспринимай это не как мое желание скрыть, а просто как очередной урок, — Крамм сделал глоток и поморщился. — Кисловато на мой вкус. Даю слово, что если ты забудешь о чем-то спросить, я восполню пробелы сам.
— Хорошо, герр Крамм, — Шпатц почувствовал досаду и постарался сформулировать мысленно список вопросов. Что он хочет узнать? Какой в общении герр Хаган? Что любит на завтрак и какое пиво предпочитает? Или какие у него планы на лично него, Шпатца Гресселя, рожденного Блум штамм Фогельзанг? Какие вопросы в такой ситуации задавать уместно? Шпатц поймал себя на мысли, что ему вообще не хочется задавать вопросы. Воды на столе не нашлось, так что он взял кувшин с самым светлым содержимым. Но увы, бледно-желтая жидкость тоже оказалась отвратительно приторной на вкус. — Какие инструкции относительно меня вы получили от моего дяди, герр Крамм?
— Как ни странно, никаких конкретных, — Крамм поставил свой бокал на стол. — Он вызвал меня и инспектора Боденгаузена, беседовал и с нами вместе, и по отдельности. И в конце концов озвучил мнение, что признает твое поведение здравым и логичным и отказывается от намерения форсировать каким-то образом события. В общем, всесильный Фогельзанг готов ждать, когда ты сам будешь готов к возвращению в семью. За исключением, пожалуй, одного момента...
— Какого?
— Расследование смерти твоей матери. Но в эти подробности герр Хаган меня не посвящал. Очевидно, что процесс как-то движется, и однажды на твой порог явится его анвальт. Если уже не явился. Подожди, а разве тот Руди Рикерт...
— Он представлял не Хагана, а Дедрика штамм Фогельзанга. Я думал, что рассказывал...
— Подожди. Дедрика? Или я был настолько занят своими мыслями, что пропустил это мимо ушей, или мы с тобой этого не обсуждали. Пока я был в Вейсланде, я пару раз слышал это имя... В довольно неприятном контексте. Я думал, что он давно умер.
— Руди Рикерта убили как раз, когда мы должны были встретиться в очередной раз. Правда, не думаю, что его смерть была как-то связана с нашей встречей. А что вы знаете про Дедрика? Я пытаюсь собрать на него информацию, но пока получается очень туманная картина.
— К сожалению, тоже ничего конкретного. Фогельзанги обсуждали, что Дедрик исчез из поместья, и этот факт их очень беспокоил. Подслушать больше мне не удалось.
— Тогда оставим пока Дедрика в покое и вернемся к Хагану, — Шпатц откинулся на спинку удобного — о чудо! — кресла и ненадолго задумался. — Каким он вам показался, герр Крамм?
— Жизнерадостным и очень скрытным, — лицо Крамма стало серьезным. — В первый раз в жизни я столкнулся с человеком, по лицу которого ничего нельзя прочитать. Он радушный хозяин, очень щедрый и внимательный, много улыбается. Но, боюсь, с таким же жизнерадостным лицом он поставит подпись на смертном приговоре. Мне показалось, что я ему понравился. С Боденгаузеном он общался гораздо более формально и сухо. Но не ручаюсь.
— Мне следует опасаться за свою судьбу, герр Крамм?
— Сложно сказать, герр Шпатц. Кажется, твой дядя подозревал, что ты работаешь на сеймсвилльскую разведку.
— Но после вашей встречи передумал?
— Мне кажется, у него появился другой план насчет тебя...
— И какой же?
— Мне только сейчас пришло в голову, почему к тебе до сих пор не явился его анвальт...
Крамм помолчал. Взял со стола салфетку и тщательно вытер пальцы, хотя они и не выглядели жирными. Шпатц терпеливо ждал продолжения.
— Твою мать убили, верно? — снова заговорил Крамм, бросив мятую салфетку в тарелку. — И Фогельзанг понятия не имеет, кто это сделал и почему. Думаю, он намерен оставить тебя в покое, чтобы использовать как наживку. Чтобы с твоей пассивной помощью вывести на свет убийц Блум.
— Но ведь Хаган даже не знал, что она жива!
— Но твое появление это изменило. Герр Шпатц, с твоей матерью связана какая-то очень темная история. Судя по всему, она не была таким уж нежным цветочком. И я не уверен, что она осталась бы в живых, если бы ваши родственники были в курсе, что ей удалось спастись и сбежать. Только вот убили ее не они. И эти загадочные «кто-то» все еще действуют. Возможно, один из них — твой приятель Кронивен. Ты еще не забыл про этого торговца зерном?
— Хотел бы, да разве ж такое забудешь... Подождите, герр Крамм. Да, Кронивен или его люди за мной следили и строили насчет меня определенные планы, по которым я должен был погибнуть несколько месяцев назад под видом Адлера Фогельзанга. Но ничего не получилось.
— А Кронивен до сих пор жив. Во всяком случае, я не слышал о его смерти.
— Вы думаете, что эта история может получить продолжение, герр Крамм? — Шпатц невольно вспомнил безумные глаза Сигилд и направленное на себя дуло пистолета. — Мне казалось, что...
— Только если у наших друзей из клуба защитников прав виссенов появится новый сценарий, как можно тебя использовать. Но вот тут-то, как мне кажется, Хаган Фогельзанг и намерен им помочь. Хотя нет! Это слишком странно и запутанно звучит, чтобы быть правдой!
— Герр Крамм, в этом заведении не обидятся, если попросить их сбегать в пивную через улицу и купить нам темного пива? А то у меня от их приторного пойла слиплись даже мысли...
— Не спросим — не узнаем! — Крамм махнул рукой фройляйн, завернутой в ворох ярких тканей и принялся ее увещевать, а Шпатц погрузился в свои мысли. Значит, Хаган не спешит распахнуть родственные объятия. Что, в общем-то, неплохо, Шпатц не чувствовал себя готовым доказывать кому бы то ни было, что он настоящий вервант. Хаган собирается использовать Шпатца в своих делах. Что тоже логично — он государственный деятель, его задача — видеть в каждом человеке потенциал и использовать его.
— На твое счастье фройляйн родилась здесь и понимает твои вкусы, герр Шпатц, — Крамм улыбнулся и отхлебнул своего фруктового напитка. Шпатц содрогнулся, почти почувствовав на языке его сладкий вкус. — Ты выглядишь так, будто хочешь что-то сказать.
— Я нахожусь в странном положении, герр Крамм. Опять, — Шпатц вздохнул. — Мне казалось, что сейчас наконец-то до меня никому по-настоящему нет дела. А все события, в которые я оказался втянут, случились потому что у меня неумеренно длинный нос, который я сую в чужие дела. Но вот возвращаетесь вы, и я снова оказываюсь в каком-то двусмысленном положении.
Крамм развел руками.
— Да-да, я все понимаю и уже даже начинаю привыкать, — Шпатц усмехнулся. — И я даже могу себе представить, как именно я бы себя использовал на месте своего дяди. Герр Крамм, у меня остался только один вопрос. Хаган штамм Фогельзанг собирается оставить меня в живых?
Глава 10
Sie sagen zu mir
Schliess auf diese Tür
Die Neugier wird zum Schrei
Was wohl dahinter sei
Hinter dieser Tür
(Мне сказали
Открой эту дверь
Любопытство становится криком
Что может быть за ней?
За этой дверью?)
Rammstein — Klavier
— Герр Шпатц, что вы знаете о психиатрии? — доктор Хольц прищурился и заглянул Шпатцу в глаза. Взгляд его был добродушным, никакого сверлящего пробирающего до костей холода и заглядывания в душу. Доктор выглядел совершенно безопасным — невысокий, кругленький, с блестящей лысинкой, обрамленной по краям смешными пучками седеющих волос, очень располагающий к неторопливой беседе под вкусную еду с не менее вкусными напитками.
— Почти ничего, герр доктор, — Шпатц развел руками.
— Так вот, на правах специалиста могу заверить вас, что никакими препаратами, даже самыми странными, свести человека с ума невозможно. Я так понимаю, что этот самый дурман шаманов вы на себе пробовали, верно?
— Почему вы так... — Шпатц замолчал. Потом медленно кивнул.
— Поделитесь впечатлениями?
— Ох... Это было довольно давно, но попробую, если вам действительно интересно, герр доктор...
— Мне действительно интересно, я ни разу не сталкивался с этим препаратом, хотя и слышал о нем.
— Когда дурман шаманов в Сеймсвилле запретили, среди молодежи он тут же вошел в моду. Обычно это было как игра — мы садились в круг, поджигали корень и следили друг за другом, кого зацепит первым. Все реагировали по-разному... Впрочем, вы же спрашиваете про меня... Сначала начинает появляться неопределенное движение на краю зрения. Как после бессонной ночи — маячат туманные фигуры, но стоит оглянуться и присмотреться, видения исчезают. Потом появляется свечение по контурам. Звуки становятся громче и четче. И тоже как будто начинают светиться. А потом... Вот тут сложно сказать. Мир вокруг разом изменяется. Моргаешь, и знакомые лица перестают быть знакомыми. Вместо одних слов звучат другие. А еще слова и фразы становятся видимыми и начинают жить своей жизнью.
— А что происходит с самоосознанием?
— Вы имеете в виду, продолжал ли я чувствовать себя собой? Да, для меня было похоже на немного абсурдный сон, но я не стал предметом или кем-то другим. Хотя кто-то из приятелей говорил, что воспринимал себя собакой.
— И что было потом? Когда действие препарата закончилось?