Шпатц накинул плащ, надел шляпу, мысленно пожелал Крамму удачи и вышел на площадь.
Раньше Шпатцу не случалось бывать внутри Билегебен-Банхоф. Он несколько раз проезжал мимо этого циклопического здания, внутри которого, кажется, без труда могли развернуться пара средних размеров люфтшиффов, и каждый раз обещал себе, что обязательно как-нибудь зайдет хотя бы просто поглазеть. И вот сейчас он стоял неподалеку от гигантской арки входа и смотрел на поток людей, стремительно втекающий в темное чрево вокзала. В Сеймсвилле железная дорога использовалась только для перевозки грузов, несколько лет назад король высочайшим указом повелел, чтобы никаких пассажирских перевозок по рельсам не будет. У его величества не задались отношения с поездами и паровозами, и он решил оградить своих подданных от стресса, так что сеймсвилльцам приходилось путешествовать по стране по старинке — на дилижансах и попутных вагенах. И никакие прошения и слезные просьбы не помогали — король уверенно считал, что делать путешествия доступными и простыми — это поощрять бродяжничество, кроме того, паровозы взрываются, а он, король, заботится о жителях королевства, и не намерен подвергать их лишней опасности. Так что чтобы прокатиться поездом на родине, Шпатцу бы пришлось воспользоваться черным рынком тайных билетов в товарные вагоны, переделанные под пассажирские, и под покровом ночи, не привлекая внимания явиться на одну из сортировочных станций, опознать того самого сотрудника, которому надо сказать пароль, и он проведет тебя к нужной точке, где нужно будет запрыгнуть в вагон тронувшегося состава, пока тот не наберет скорость. Ехать приходилось без всякого комфорта — никаких окон, оборудованных купе или удобных кресел. Так сложилось, что именно закон о неперевозке пассажиров по железной дороге выполнялся ревностно и яростно. Если проверка обнаруживала вагон с нелегитимной «начинкой», то пойманным пассажирам грозил немаленький штраф и исправительные работы, а организаторам подобного «туризма», если таковых вдруг удавалось обнаружить — много лет тюрьмы. К счастью, эта блажь Сеймсвильского самодержца распространялась только на рельсовый транспорт. К люфтшиффам король относился более, чем благосклонно.
Шпатц затушил недокуренную сигарету, еще несколько мгновений полюбовался на грандиозное здание Билегебен-Банхоф и влился в людской поток желающих воспользоваться услугами железной дороги.
Ехать предстояло около двух часов, так что Шпатц приобрел место в сидячем вагоне. Устроился в кресле возле окна в пустующем купе и раскрыл газету, которую фройляйн за кассой вручила ему вместе с билетом. Мельком просмотрел большое интервью на первой полосе, речь в нем шла о новых станциях и прокладывании тоннеля через Гортхоффский хребет (он даже не представлял, где это). Прочитал короткую заметку о вагонах-ресторанах, заглянул на последнюю страницу, посвященную ответам на письма читателей и анекдотам, и в этот момент в купе заглянула фрау средних лет.
— Здесь свободно? — спросила она.
Шпатц коротко кивнул. Фрау поставила саквояж на кресло, аккуратно повесила плащ на крючок для одежды, сняла с волос шелковую косынку и нервно смяла ее в руках.
— Вам помочь с сумкой? — Шпатц поднялся и, не дожидаясь ответа, водрузил оказавшийся очень легким саквояж на багажную полку. Женщина пробормотала слова благодарности, села и уставилась в окно, так и не выпустив косынку из рук. Глаза ее были красными, очевидно, она только что плакала. Шпатц почувствовал неловкость. С одной стороны, хотелось как-то подбодрить незнакомку, с другой — может быть, она совсем не хочет сейчас поддерживать разговор... Как бы в таком случае поступил Крамм? Возможно, он бы сделал какую-нибудь смешную неловкую глупость, попросил за это прощения, и через четверть часа они бы уже обнимались, и дамочка смотрела на него полными обожания глазами. Шпатц оглядел купе в поисках предмета, который можно было бы уронить, но как назло, ничего не глаза не попалось. Поэтому Шпатц сделал вид, что снова погрузился в чтение газеты.
— Вы не должны, — сказала фрау, отвернулась от окна и посмотрела на дверь.
— Что вы имеете в виду? — Шпатц отложил газету на соседнее кресло.
— Не должны чувствовать неловкость. Нас свела случайность, и не вы причина моих проблем.
— Почему вы решили...
— Это написано у вас на лице.
— Проклятье, — Шпатц глянул в свое отражение на оконном стекле и нахмурил брови. — А мне всегда хотелось считать, что вид у меня суровый и непроницаемый.
Женщина засмеялась. Раздался пронзительный свист, поезд качнулся, и перрон стал медленно уплывать назад. Фрау вздохнула с заметным облегчением.
— Вы очень милы, молодой человек, — она откинулась на спинку кресла. — Далеко вам ехать?
— До Шиферберга.
— Значит мне придется наслаждаться вашим обществом совсем недолго, — фрау улыбнулась уже более кокетливо. — К родственникам?
— По работе, — Шпатц присмотрелся к собеседнице внимательнее. Пожалуй, она чуть моложе, чем ему показалось сначала. На пальце правой руки — след от кольца. Видимо, сняла незадолго до того, как сесть в поезд. Юбка выглядит как часть униформы или мундира, блузка бежевая шелковая, явно дорогая. Туфли кожаные, отлично пошитые, скорее всего на заказ. А вот плащ, который она сразу сняла, словно с чужого плеча — великоват и явно дешевле остальной одежды. Светлые волосы убраны в простой пучок на затылке и схвачены тонкой лентой. Выглядело так, будто она очень торопливо одевалась. Будто от кого-то бежала.
— Будет очень нетактично, если я спрошу, кем вы работаете? В Шиферберге могут искать работу либо шахтеры, либо мелкие торговцы. А вы не похожи ни на того, ни на другого.
— Очень нетактично, — Шпатц подавил мгновенный порыв честно ответить на вопрос фрау. — Но я рад, что вас это интригует. Попробуете угадать?
— А вы будете мне подсказывать? — она кокетливо заправила за ухо выбившуюся прядь волос и чуть наклонилась вперед. Ровно настолько, что в вырезе ее блузки стало видно белье.
— Договорились, — флиртовать с ней Шпатцу не хотелось, фрау была совершенно не в его вкусе, но он все равно решил подыграть. Просто потому что так проще скоротать дорогу и не прокручивать в голове бесконечно мысли о том, куда подевался Бруно, виссен ли Флинк и какие на самом деле цели преследует Дедрик штамм Фогельзанг. — Буду говорить «холодно» или «горячо».
— Хорошо... — фрау медленно оглядела Шпатца с ног до головы. — На вас отлично сидит костюм, значит вы все время носите именно его, а не униформу... Значит, не полицай и не военный. Так?
— Не все полицаи носят форму...
— Вы не сказали, верно ли предположение!
— Так предположения не было, пока что было только рассуждение, кем я не могу быть и почему, — Шпатц пожал плечами.
— Хорошо. Вы военный?
— Холодно.
— У вас неплохой костюм и дорогая рубашка. Но ничего из этого не сшито на заказ, значит вы не богатенький сынок, которого приспособили к работе... Ведь так?
Шпатц приподнял бровь, хмыкнул и посмотрел в окно. Поезд уже набрал ход и сейчас ехал мимо совершенно неживописных складов и фабричных корпусов.
— Ах да! Простите! Я снова забыла правила! — женщина наклонилась вперед и коснулась руки Шпатца. — Обещаю больше так не делать! Итак, вы поверенный в вашем семейном деле?
— Холодно, — Шпатцу потребовалось сделать над собой усилие, чтобы не отдернуть руку.
— Значит пока я рассуждаю верно, — женщина подняла лицо и посмотрела Шпатцу в глаза снизу вверх. — Кстати, я не спросила, как вас зовут...
— Всему свое время, фрау, — Шпатц подмигнул. — Для этой игры лучше, чтобы мы были незнакомцами.
— Фройляйн, — женщина выпрямилась.
— Фройляйн, — исправился Шпатц, подавив желание бросить взгляд на ее руку, еще хранившую след от обручального кольца.
— Ладно, незнакомец... Мне кажется, настало время повысить температуру... Вы уверенно держитесь, но сочувствие вам не чуждо. Значит вы не доктор и не учитель. У вас на лице нет профессиональной дружелюбной улыбки, значит торговля тоже не ваша стихия. Вы скрыли от меня, чем занимаетесь, значит... — она прервала свои странные рассуждения и снова внимательно посмотрела на Шпатца. — Меня все равно не отпускает ощущение, что вы должны быть одеты как-то иначе... Может быть, вы актер?
— Рад бы повысить температуру, но теплее не стало. Я не актер, — Шпатц прислушался. — Кажется, началась проверка билетов?
— Разве? — фрау вздрогнула и напряглась. — Молодой человек, вы не могли бы мне помочь?
— Зависит от того, что вы попросите...
— Нельзя, чтобы они видели мой аусвайс, может быть, вы скажете, что я ваша супруга, и мы путешествуем вместе? — она замерла и умоляюще уставилась в лицо Шпатца.
— И едем в разные города? — спросил Шпатц и скрестил руки на груди. «По крайней мере, она не виссен», — подумал он.
— Ну пожалуйста! Меня... Мой муж не должен меня найти!
— Вы же сказали, что вы фройляйн, — теперь Шпатцу еще меньше хотелось ей помогать. С одной стороны, перед ним была заплаканная женщина, у которой случились какие-то житейские трудности, с другой... Это была не просто просьба. Фрау пыталась добиться от него нарушения закона. И перед этим очевидно солгала о своем семейном положении. Или лжет сейчас. Он отрицательно покачал головой. Выражение лица женщины сменилось с упрашивающего на злое. — Ты тоже из мерзких чистоплюев!
Она быстро вскочила, схватила плащ и выбежала из купе. Каблуки ее туфель прогрохотали в противоположную сторону от контролеров.
Шпатц вздохнул с облегчением и снова взял в руки газету. Мимоходом подумав, что незнакомка забыла свой саквояж. Впрочем, судя по весу, он был совершенно пуст.
— Счастливого пути, — сказал пожилой контролер в униформе эйзенбана и вернул Шпатцу билет с аусвайсом. — Вы путешествуете без соседей?
— Здесь была фрау средних лет, но она, кажется, вышла попудрить носик, — ответил Шпатц и сделал вид, что снова погрузился в чтение.
— Хорошо, буду иметь в виду, — контролер скупо улыбнулся и вышел, оставив Шпатца наедине с его мыслями. «Почему я не помог этой женщине? Она же не просила ни о чем особенном, — задумался Шпатц. — Сказываются уроки Крамма? Как он там говорил? В мире очень много людей, попавших в неудобные ситуации или ставших жертвами обстоятельств. Многие из них нуждаются в помощи, но не все готовы за это платить. Я не против бескорыстия и доброго отношения к людям. Но помочь всем мы при всем желании не сможем. И отказывая кому-то нет необходимости каждый раз испытывать угрызения совести». Шпатц прислушался к себе. Совесть молчала.