Военачальники, пришедшие на смену репрессированным, не уступали предшественникам ни по образованию, ни по боевому опыту, ни по таланту Нет никаких оснований считать, что репрессированные генералы и маршалы воевали бы успешней генералов, их сменивших. Безосновательны, например, хвалебные оды, превозносящие военные таланты И. П. Уборевича и И. Э. Якира. Анализ архивных материалов, относящихся к осенним маневрам 1936 г., проведенным в Белорусском (командующий — командарм 1-го ранга И. П. Уборевич) и Киевского (командующий — командарм 1 ранга И. Э. Якир) военных округов, показал, что в ходе учений войска пренебрегали разведкой и охранением флангов, атакующие подразделения действовали в скученных боевых порядках, командиры неумело управляли своими подразделениями в бою, должного взаимодействия подразделений различных родов войск налажено не было. Начальник Управления боевой подготовки Красной Армии командарм 2 ранга А. И. Седякин так подытожил маневры: «Тактическая выучка войск, особенно бойца, отделения, взвода, машины, танкового взвода, роты, не удовлетворяет меня. А ведь они-то и будут драться, брать в бою победу, успех «за рога».
Очень сомнительно, что лучший из репрессированных — маршал М. Н. Тухаческий — был бы в начале войны более удачлив, чем, скажем, генерал армии Д. Г. Павлов или маршал С. К. Тимошенко. Хотя бы потому, что один из тех, кто разгромил Тухачевского под Варшавой в 1920 году — генерал Рыдлз-Смиглы (к началу Второй мировой войны маршал Польши и главнокомандующий ее армии) ничего не смог противопоставить немцам в 1939 году: польская армия была разгромлена за две недели.
Наконец, не репрессии были причиной того, что в канун войны около 75 % офицеров занимали свои должности «год-два, а то и всего несколько месяцев». Это положение объясняется резким ростом численности (более чем вгрое) армии. За два года число дивизий в Красной Армии возросло с 98 до 303, т. е. почти 70 % дивизий были новыми. Это и объясняет, почему 75 % офицеров пребывали в своих должностях так недолго — менее двух лет.
У Сталина «упрямой веры в то, что Германия не решится открыть новый фронт на Востоке, не покончив с Англией», не было. Вопреки мнению антисоветчиков, Сталин никогда не питал иллюзий относительно намерений Гитлера, а в 1941 г. — тем более. На расширенном заседании Политбюро ЦК ВКП(б) в конце мая 1941 г. Сталин говорил: «Обстановка обостряется с каждым днем. Очень похоже, что мы можем подвергнуться внезапному нападению со стороны фашистской Германии… От таких авантюристов, как гитлеровская клика, всего можно ожидать…»
Не согласуется с реальностью и убеждение антисоветчиков, что «…Сталин и советское командование неоднократно получали предупреждения разведчиков (в частности, резидента в Японии Р. Зорге) о том, что Германия собирается напасть на СССР в июне 1941 г. Однако все эти сообщения были проигнорированы…».
Во-первых, сообщения разведчиков были противоречивыми и неточными. В донесениях, направленных в 1941 году в Москву советскими разведчиками (в том числе и Р. Зорге) и руководителями подпольной антифашистской организации «Красная капелла», в качестве сроков немецкого нападения назывались «после войны с Англией», «весной 1941 года», 15 апреля, «конец апреля», 1 мая, 4 мая, «начало мая», 15 мая, 20 мая, «конец мая», 15 июня, «около 15 июня», «во второй половине июня», 22 июня, «конец июня».
А во-вторых, Сталин как раз очень серьезно относился к сообщениям о возможном нападении немцев и предпринимал необходимые меры: весной и в начале лета 1941 года для укрепления приграничных округов были призваны 793 тыс. резервистов, приведены в боеготовность все долговременные огневые сооружения и укрепленные районы, скрытно переброшены из внутренних округов в западные округа 7 армий (66 дивизий), приведены в боеготовность 63 дивизии резервов западных округов и они выдвинуты ночными маршами в состав армий прикрытия этих округов, приведены в боеготовность и скрытно выведены под видом учений в места сосредоточения 52 дивизии второго эшелона армии прикрытия из мест постоянной дислокации, выведены дивизии первого эшелона армий прикрытия в укрепрайоны, досрочно выпущены изо всех училищ и направлены выпускники в западные приграничные округа и т. д. [130].
Называя одной из главных причин неудач Красной Армии в начале Великой Отечественной войны несвоевременное приведение войск в полную боевую готовность, антисоветчики, во-первых, игнорируют политические причины «оттягивания» момента официального приведения войск в полную боевую готовность, а, во-вторых, гиперболизируют роль момента приведения войск в полную боевую готовность в неудачах начального периода войны.
В отличие от антисоветчиков, не учитывающих, что в 1941 г. на мировой арене, кроме СССР и Германии, действовали и другие страны, и рассматривающих действия Сталина и Гитлера в 1941 г. в отрыве от окружающего их мира, как бы в безвоздушном пространстве, советское правительство понимало, что подготовка к войне предусматривает не только меры внутриполитические, но внешнеполитические. Это дважды подчеркнул Сталин в речи перед выпускниками военных академий 5 мая 1941 г. Сначала он сказал: «…Мало иметь хорошую технику, организацию, надо иметь больше союзников…», а затем еще раз вернулся к этой теме: «…Чтобы готовиться хорошо к войне — это не только нужно иметь современную армию, но надо войну подготовить политически. Что значит политически подготовить войну? Политически подготовить войну — это значит иметь в достаточном количестве надежных союзников и нейтральных стран…»{38}
С союзниками у СССР в предвоенные годы было плохо. Причина очевидна — СССР и остальные европейские страны имели противоположные общественные системы и не испытывали доверия друг к другу.
В 1940–1941 гг. советское руководство предприняло большие усилия, чтобы к началу войны иметь как можно больше союзников и нейтральных государств. Кое-что удалось. Главное достижение — 13 апреля 1941 г. в Москве был заключен советско-японский договор о нейтралитете, который сильно ослабил ось «Рим — Берлин — Токио» и для СССР свел к минимуму вероятность войны на два фронта. Не это был, пожалуй, единственный крупный успех советской дипломатии. В целом же положение было очень тревожным: большинство европейских стран привычно (как это было в XIX веке при Наполеоне и как это имеет место в XXI веке при Буше) прибились к сильнейшему на тот момент — Гитлеру. Как на союзников СССР к весне 1941 г. мог рассчитывать только на Англию и США. Но в то время никаких симпатий к СССР эти страны не проявляли. Буржуазное общественное мнение в Англии и США не делало различий между СССР и Германией, считая их «тоталитарными странами». Даже после нападения Германии на СССР газета «Уолл-стрит джорнэл» 25 июня 1941 г. писала: «Американский народ знает, что принципиальная разница между мистером Гитлером и мистером Сталиным определяется только величиной их усов. Союз с любым из них будет оплачен престижем страны». Аналогичныхми высказываниями была полна и пресса Англии.
Ситуация совсем осложнилась после прилета 10 мая 1941 г. заместителя Гитлера по партии Гесса в Англию, что реально могло привести к заключению сепаратного мира между Германией и Англией.
В этих условиях союзниками СССР Англия и США могли бы стать только в одном случае — если явным инициатором войны станет Гитлер. Именно поэтому, чтобы не дать малейшего повода Германии обвинить СССР в агрессивности, Сталин до последнего не давал санкцию на официальное приведение войск в полную боевую готовность. Правильность политики Сталина подтвердилась с началом войны — 22 июня 1941 г. в мире никто не сомневался в том, что войну развязал Гитлер. Общественные симпатии Англии и США повернулись в сторону СССР: Черчилль уже 22 июня выступил по английскому радио с поддержкой СССР, а 9 июля 1941 г. президент США Ф. Рузвельт в послании на имя М. И. Калинина писал: «Американский народ ненавидит вооруженную агрессию (курсив мой. — В. Л.). Американцы связаны тесными узами исторической дружбы с русским народом. Поэтому естественно, что они с симпатией и восхищением наблюдают за титанической оборонительной борьбой, которую ведет сейчас русский народ». Тонкая политика Сталина в мае — июне 1941 г. в последующем привела к формированию мощной антигитлеровской коалиции.
Именно эту выдающуюся внешнеполитическую победу имел в виду Черчилль, когда в речи в честь Сталина, произнесенной в 1959 г. в английском парламенте, говорил: «…Он был человеком, который своего врага уничтожал руками своих врагов, заставив даже нас, которых открыто называл империалистами, воевать против империалистов…»
Что касается момента приведения советских войск в полную боевую готовность, то утверждениями типа «будь наши войска развернутыми для боя, они не понесли бы столь катастрофических потерь» антисоветчики чрезмерно завышают его влияние на исход приграничных сражений в начале войны. Ведь разгром главных сил трех особых военных округов (118 дивизий) произошел не 22 июня, а во время встречных сражений 24–30 июня 1941 г., когда вступавшие в бой войска уже были приведены в полную боевую готовность.
В связи с этим американский историк Роджер Риз в книге «Сталинские солдаты поневоле: социальная история Красной Армии. 1925–1941 гг.» совершено справедливо замечает: «Элемент внезапности помогает объяснять, почему войсковые части на границе поначалу оказались в замешательстве, что поставило их в невыгодное положение. Но это никак не объясняет, почему в боях потерпели неудачу выдвинутые из тыла корпуса и армии, у которых оставались недели на подготовку. Внезапностью можно объяснять, почему германские ВВС застали сотни самолетов на земле и уничтожили их в первый же день войны. Но этим никак не объяснить, почему советские самолеты были застигнуты на земле на третий и четвертый день войны». (Кстати, второстепенность момента приведения войск в полную боевую готовность на исход боев подтверждает и современный опыт: Югославия и Ирак знали точные даты начала войн против них, но это им не помогло