— Но вы же знаете, он не…
— Знаю? Я? — удивленно спросил Ваймс. — Это, господин де Словв, официальная дубинка Стражи, положенная мне по должности. А вот если бы это была дубина с гвоздем на конце, мы жили бы совсем в другом городе. Ну, мне пора. А ты поразмышляй на досуге. Хорошо поразмышляй.
Вильям проводил его взглядом.
Сахарисса уже взяла себя в руки — возможно, потому, что никто и не пытался ее успокоить.
— Ну, что будем делать? — спросила она.
— Не знаю. Выпускать листок. Это наша работа.
— А что, если эти люди вернутся?
— Вряд ли они вернутся. Теперь это место под наблюдением.
Сахарисса принялась собирать с пола бумаги.
— Наверное, мне сейчас лучше занять себя чем-нибудь…
— Вот это называется сила духа.
— Если бы ты дал мне пару-другую абзацев про тот пожар…
— Отто удалось сделать вполне приличный снимок, — вспомнил Вильям. — Верно, Отто?
— Да, выходийт неплохо. Но…
Вампир смотрел на свой разбитый иконограф.
— О. Сочувствую. Правда, — сказал Вильям.
— Йа имейт и другие, — пожал плечами Отто. — По честности говоря, йа думайт, в большом городе все бывайт проще. Более цивилизированно. Мне говорийт, в большой город толпа не гоняйт тебя вилами, как бывайт в Гутталлинне. То есть йа прикладывайт старания. Три месяца, четыре дня и семь часов полного повязывания. Йа всему отказывайт! Вы не представляйт, как тяжело не обращайт внимания на бледных дам в бархатных жилеточках, таких вызывательных кружевных черных платьях и крохотных туфельках на высокий каблук. О, каковое искусание! И йа неустыженно признаваю это… — Он в отчаянии покачал головой и уставился на свою окровавленную рубашку. — И вдруг аппаратуру разбивайт, мой лучший рубашка покрывайт… кровью… красной-красной кровью… густой темной кровью… кровью… кровью… кровью…
— Быстрее! — крикнула Сахарисса, отталкивая Вильяма. — Господин Хорошагора, держи его за руки! — Она махнула рукой гномам. — Я была готова! Двое, хватайте за ноги! Дрема, у меня в столе кусок кровяной колбасы!
— …Солнечный круг, Небо вокруг… — взвыл Отто.
— О боги! У него глаза светятся красным! — воскликнул Вильям. — Что нам делать?
— Можно еще раз отрубить ему голову, — предложил Боддони.
— Очень неуместная шутка, Боддони, — резко оборвала его Сахарисса.
— Шутка? Разве я улыбаюсь?
Отто встал. Гномы, отчаянно ругаясь, свисали с его худых плеч.
— …Милый мой друг, Добрый мой друг, Людям так хочется мира…
— Да он силен как бык! — завопил Хорошагора.
— Держитесь, мы сейчас поможем! — крикнула Сахарисса. Покопавшись в сумочке, она вытащила тонкую брошюру в синей обложке. — Вот, взяла сегодня утром в миссии в Скотобойном переулке. Это их песенник! — Она снова начала всхлипывать. — Такая грустная песенка… Называется «Пусть всегда будет солнце». Она про маленького мальчика, которого… ну…
— Ты хочешь, чтобы мы ее спели? — перебил Хорошагора, которым размахивал отчаянно сопротивляющийся Отто.
— Чтобы оказать ему моральную поддержку! — Сахарисса вытерла глаза носовым платком. — Вы же видите, он пытается бороться! Ради вас сегодня он положил свою жизнь!
— Как положил, так и поднял.
Вильям наклонился. Его внимание привлекло нечто валявшееся среди обломков иконографа. Бес, разумеется, сбежал, но нарисованная им картинка осталась. Быть может, на ней…
На картинке, не совсем удачно, правда, был изображен человек, который называл себя братом Кнопом. Невидимый для человеческого глаза свет превратил его лицо в белое пятно. Но тени за его спиной…
Вильям присмотрелся.
— О боги…
Тени за его спиной были живыми.
Шел снег с дождем. Брат Кноп и сестра Тюльпан пытались бежать по покрытой ледяной коркой земле, сквозь пелену ледяных капель и крупы. Пронзительные свистки позади становились все громче.
— Быстрее! — крикнул Кноп.
— Эти, ять, мешки такие тяжелые!
Теперь свистки доносились и с другой стороны. Господин Кноп не привык к подобному. Стражники не должны вести себя так организованно и увлеченно. Ему и раньше приходилось уходить от погони, когда тот или иной план вдруг срывался. Так вот, стражники, запыхавшись, должны были прекратить преследование уже на втором повороте. Он даже немного рассердился по этому поводу. Местные стражники вели себя неправильно.
Неожиданно господин Кноп почувствовал некое свободное пространство по правую руку от себя, которое занимали только влажные, кружащиеся в воздухе хлопья снега. Далеко внизу что-то тяжело хлюпало и бурчало, как в животе при несварении желудка.
— Это мост! Бросай мешок в реку! — приказал он.
— Но мы же, ять, хотели…
— Неважно! Избавимся от всех разом! Бросай! И нет проблем!
Сестра Тюльпан что-то пробурчал в ответ и, затормозив подошвами, остановился у парапета. Два скулящих и лающих мешка полетели вниз.
— Это, ять, всплеск, что ли? — недоуменно вопросил сестра Тюльпан, всматриваясь в темноту.
— Какая разница? Бежим!
Снова набирая скорость, господин Кноп неуютно поежился. Он не понимал, что с ним сделали в том сарае, но ощущение было такое, словно он прошел по собственной могиле.
А еще он чувствовал, что за ним гонятся не только стражники, и поэтому побежал еще быстрее.
Несколько неохотно, но поразительно стройно и гармонично, потому что никто не умеет петь более гармонично, чем хор гномов, даже если песня совсем не о золоте, а о том, как хочется напиться чистой водицы[14], гномы начали вторить словам. И их пение, казалось, немного успокоило Отто.
Кроме того, прибыл аварийный запас ужасной кровяной колбасы. Для вампира эта колбаса была все равно что картонная сигарета для заядлого курильщика, но, по крайней мере, он мог хоть во что-то вонзить зубы. И когда Вильям наконец смог оторвать свой взгляд от ужасных теней, Сахарисса уже вытирала лоб Отто носовым платком.
— О, йа опять так устыжен, куда теперь девайт моя голова…
Вильям показал ему снимок.
— Отто, что это такое?
У теней были огромные кричащие пасти. У теней были выпученные глаза. Они не двигались, пока ты смотрел на них, но, если ты бросал на картинку второй взгляд, создавалось отчетливое впечатление, что тени каким-то образом переместились.
Отто поежился.
— Йа пользовайт всех угрей, что имейт.
— И?
— Какой ужас… — пробормотала Сахарисса, отворачиваясь от извивающихся в адских муках теней.
— Йа ощущайт себя ни на что не годным, — признался Отто. — Очевидно, они проявляйт очень сильную силу…
— Расскажи нам, Отто!
— Йа, йа, хорошо… Ты ведь знавайт, что иконографии не умейт лгать?
— Конечно.
— Йа? Так вот… Когда сильный темный свет, изображение натюрлих не лжет. Темный свет открывайт истина для темных глаз сознания… — Он замолчал и вздохнул. — И где зловещевательный раскат грома? Снова найн. Какая пустяшная трата. Но вы можете глядейт на тени. Изучайт их.
Все повернулись и поглядели на тени, скопившиеся в углу комнаты и под крышей. Это были самые обычные тени, в которых не было ничего, кроме пыли и пауков.
— Но там только пыль и… — начала было Сахарисса.
Отто вскинул руку.
— Уважаемая мадам, йа ведь только что объясняйт. С философской точки зрения истина ист то, что метафорически здесь помещается…
Вильям снова уставился на картинку.
— Йа пытайт надёжу, что со вспоможением фильтров йа избавляйся от нежелательный эффект, — продолжал Отто, — Но, увы…
— Это куда хуже, чем презабавные овощи, — констатировала Сахарисса.
Хорошагора покачав головой.
— Это нечестивость, — сказал он. — Не смей больше этим заниматься, понял?
— Вот уж не думал, что гномы настолько религиозны, — заметил Вильям.
— Мы совсем не религиозны, — возразил Хорошагора. — Но понимаем, что такое нечестивость, и, уверяю тебя, именно это мы сейчас перед собой видим. Я больше не желаю смотреть на эти… темные картинки.
Вильям поморщился. «На них изображена правда, — подумал он. — Но способны ли мы узнать правду, увидев ее? Эфебские философы, к примеру, считают, что кролик не способен перегнать черепаху, и даже могут это доказать. Значит, это и есть правда? А еще я слышал, как один волшебник рассказывал, что все вокруг состоит из маленьких цифр, которые перемещаются быстро-быстро и оттого становятся осязаемыми. Это правда или нет? Многие события, произошедшие за последние несколько дней, были совсем не тем, чем казались на первый взгляд, и я думаю, что они не правдивы, хотя и не могу объяснить, почему я так считаю…»
— Да, Отто, завязывай с этим, — сказал он.
— Вот именно, — поддержал Хорошагора.
— Давайте наконец вернемся к нормальной жизни. Нам еще листок нужно выпустить. Хорошо?
— Ты считаешь нормальным, когда чокнутые жрецы начинают собирать собак, а вампиры — валять дурака со всякими зловещими тенями? — уточнил Гауди.
— Под «нормальной» я подразумеваю жизнь до этих событий, — ответил Вильям.
— О, понятно. Как в старые добрые времена, — кивнул Гауди.
Впрочем, через пару минут в отпечатне установилась тишина, нарушаемая лишь редкими всхлипами со стороны стоящего напротив Вильяма стола.
Вильям написал статью о пожаре. С этим никаких проблем не возникло. А затем он попытался связно изложить на бумаге события последних дней, но вдруг обнаружил, что дальше самого первого слова ему никак не продвинуться. Слово было «Итак…». Хорошее, надежное слово. Не вызывающее ни малейших сомнений. Зато немало сомнений вызывали события, которые он пытался описать. В этом-то и проблема.
Он хотел… ну и что он хотел? Проинформировать людей? Да. Вызвать у них беспокойство? По крайней мере, у некоторых. Чего он не ожидал, так это того, что его слова окажутся несущественными. Новостной листок выходит, и… ничего. Всем просто плевать.