Кадмил мысленно хлопнул в ладоши. Сейчас он просто говорил стихами, не используя «золотую речь». Эвника прониклась настроем и сумела подхватить.
– Диво, о диво, – продолжал он, обращаясь по-прежнему к советникам. – Неизъяснимая радость, сплелись после долгой разлуки объятья родства! Взгляните, о мудрые, юноша здесь перед вами, бесстрашный и стойкий. Чарами мрачными был околдован, забыл он родительский дом, отца благородного, милых сестёр. Ныне заклятье развеялось, память вернулась к нему.
Он вынул из-за пояса жезл, направил на Акриона.
– Перед людьми и богами свидетелем буду! Вот царский сын, вот законный наследник Ликандра, потомок Пелона. Должен он править Элладой, словам Аполлона послушный. Сёстры счастливые, брата признайте ж родного!
– Признала! – откликнулась Эвника. Нашла руку Фимении.
– Признала! – повторила та, словно эхо: голоса сестёр звучали схоже, как пение двух соседних струн кифары.
Советники негромко, одобрительно зашумели. Кто-то выкрикнул невпопад: «Эвое!»
«Вот и чудно, – подумал Кадмил. – Хоть здесь удалось навести порядок». Он дал парцелам поднять себя в воздух. Завис над стоей, подняв руку с жезлом.
– Высшая воля исполнилась! – вскричал он. – Да будет царём Акрион!
Сверкнула молния, ахнул звук разряда. Советники закричали вразнобой: «Славься, Гермес!» «Душеводитель, радуйся!» «Акрион! Акрион!» «Эвге!» «Царю Пелониду слава!»
«Всё, – Кадмил перевёл дух. – Теперь в башню, переодеться, и можно возвращаться в лабораторию. Эфес ждёт…»
– Стойте! – крикнул кто-то. – Выслушайте! Стойте!
Советники смешались, принялись вертеть головам в поисках того, кто посмел прервать веселье. Музыка рассыпалась и смолкла.
Близ входа в перистиль, под низкой аркой стоял человек в простом сером гиматии. Бритая голова, свёрнутый набок нос, запавшие глаза на загорелом простом лице. К нему подбежали стражники, схватили за плечи, но человек не делал попыток вырваться.
У Кадмила от дурного предчувствия заныли зубы. Он опустился на землю, перехватил ловчее жезл.
– Кто ты? – спросил он властно. – Как смеешь помехою быть торжеству?
– Я свидетель преступления, – ответил тот. – Акрион Пелонид – убийца. Он зарезал царя Ликандра три ночи назад. И я это видел.
Поднялся гвалт. Все разом завопили, кто-то силился прорваться к человеку в сером гиматии, стражники, пытаясь быть деликатными, отпихивали чрезмерно ретивых, тоже кричали… Кадмил из всех сил стиснул рукоять жезла. «Застрелю, – подумал он. – Как паршивого пса, застрелю. Потом «золотой речью» шарахну всех этих старикашек, чтобы мозги из ушей вытекли, чтобы забыли, как их звать, чтобы помнили только одно: Акрион – царский сын и царь Эллады. И всё будет снова в порядке»… Он поднял жезл и прицелился, чтобы испепелить жертву, но тут послышался возглас Акриона:
– Это правда!
Кадмил дёрнулся всем телом. Оглянулся.
Фимения смотрела на Акриона, ломая руки. Эвника комкала в ладони пучок оливковых листьев, оборванных с ветки, лицо её было острым и некрасивым, и она тоже смотрела на Акриона, щурясь, как против сильного морского ветра. Акрион же глядел спокойно, только грудь вздымалась часто, словно он только что трижды обежал вокруг палестры.
«Молчи, – мысленно взмолился Кадмил, – ради пневмы, молчи, остолоп!»
– Это правда, – повторил Акрион. – Приведите его сюда, пусть расскажет, что видел.
Советники расступились. Стражники провели человека в сером гиматии по перистилю, толкнули наземь. Тот, потеряв равновесие, упал на колени. Обритое темя оказалось прямо под прицелом змеиных голов, венчавших жезл в опущенной руке Кадмила.
– Назови себя, – потребовал Кадмил, отчаянно борясь с желанием нажать на спусковую клавишу.
– Я знаю, кто он, – проговорил Акрион, становясь рядом. – Отцовский вольник, каламистр. Сегодня делал мне причёску. И сёстрам тоже. Ты – Вилий, так?
– Так, господин, – Вилий склонил голову, не поднимаясь с колен.
– Говори, – сказал Акрион. – Да погромче говори, чтобы все слышали.
«Двадцать советников, – подумал Кадмил со спокойствием отчаяния. – Десять стражей, Горгий, трое девок с музыкой и этот проклятый Вилий. В жезле хватит заряда ещё на полсотни выстрелов. Перебить всех, что ли? Скажу потом, что были заодно с Семелой…»
– В пятую ночь таргелиона… – начал Вилий.
– Громче! – рявкнул Акрион. Вилий вскинулся.
– В пятую ночь таргелиона я был в дворцовой башне, – начал он, возвысив хриплый голос. – Возвращался от… От порне. Моя комната – рядом со спальней покойного царя. Он рано вставал и любил, чтобы я причёсывал его сразу после пробуждения. Так что в ту ночь я поспешил к себе, как только закончил дела в городе. Когда шёл мимо опочивальни Ликандра, увидел свет. И там… Там были вы, господин. С мечом в руке. И царь, мёртвый… Уже.
В перистиле стояла знойная тишина. Только высоко вверху, под самым солнцем, разливалась песня невидимого с земли жаворонка.
«Семела, наверное, всё предусмотрела в ту ночь, – горько подумал Кадмил. – Убрала с пути Акриона стражников, велела рабам сидеть по каморкам и не высовываться. Но этого шлюхохода упустила из виду… Странно, почему я его тогда не заметил? И потом, Акрион не стоял над трупом с мечом в руке. Меч засел в груди Ликандра, точно помню. Стоп, да этот засранец врёт! Его там не было!»
Кадмил нахмурился, готовясь к обличительной речи, но Акрион снова опередил.
– Я убил царя, – сказал он отчётливо и звонко.
Послышался общий возглас: полувскрик, полувздох.
– Я убил собственного отца, – продолжал Акрион, – но не по своей воле. В ту ночь мной завладело колдовство. Не знал, где нахожусь, думал, что играю роль в спектакле. Что Ликандр – такой же актёр. А меч, ненастоящий, не причинит ему вреда. И, не ведая, что делаю, погубил родителя.
«Дурак, – подумал Кадмил. – Честный, правдивый дурак. Теперь не миновать суда. Созовут ареопаг, раструбят весть на всю Элладу. Весь народ будет знать, что царский сын – отцеубийца».
– С того дня мне нет покоя, – сказал Акрион, и голос его дрогнул. – Не могу спать, не могу радоваться. Каждую ночь вижу эриний. Готов принять любую кару за то, что сделал. Лишь бы искупить вину. Лишь бы не мучиться так…
Собравшиеся загомонили. Озабоченно переговаривались советники, бормотали что-то друг другу стражи, Горгий подозвал кого-то из подопечных и забубнил ему на ухо. Даже музыкантши принялись шушукаться, закрываясь ладонями и оглядываясь на Кадмила. Молчали только Фимения, Эвника и Акрион. И Вилий, проклятый лжец, тоже хранил молчание. Вот бы и вовсе ему не раскрывать рта…
«Ну, довольно», – решил Кадмил. Он перевёл жезл в режим огня и пустил вверх широкую, ревущую струю пламени. Старики разом пригнулись, защищая лысины от жара. Кто-то взвизгнул и повалился ничком. Шум стих. Эх, выручай, счастливая шляпа…
– Справедливости и милосердия жажду! – воскликнул Кадмил, взлетая над перистилем и широко распахивая руки. – Справедливости и милосердия!
При звуках «золотой речи» все, как один, выпрямились и замерли. Вытянулись в струнку стражники. Застыли столбами, выпятив бороды, советники. Позади стои оцепенели девушки – три Хариты в прозрачной одежде. Царские дети также не двигались, только смотрели, запрокинув головы, на вестника-Гермеса. С болью на искажённом лице глядел Акрион, с горестной надеждой – Эвника, со страхом – Фимения.
– Увы, увы! Сей муж порфироносный изведал зла от козней колдовских! – проревел Кадмил, указывая жезлом на Акриона. – Слепым орудьем стал преступной воли. Обагрилась рука безвинная безвинной кровью. Горе! Послушный чарам матери, искусной в ведовстве, сын поразил отца. Преступник? Да. Злодей? О, тысячу раз нет! Пускай глаза души сверкают, зоркие, пусть милосердие и справедливость торжествуют.
Советники таращились на него, как козье стадо. «Почти готовы», – мелькнуло в голове Кадмила. Он глянул на Акриона. Тот внимал словам божественного посланника с прежней гримасой страдания на лице. «Не успокоится ведь, пока не получит, чего хотел, – раздражённо подумал Кадмил. – Ох и трудно с ним будет. Хотя, впрочем…»
– О мудрые, внемлите! – завёл он с новой силой. – Хоть чародейки гнусной замысел всему виной, преступника не можно безнаказанным оставить. Сим повелеваю: пусть во искупленье подвиг совершит. Пусть статую добудет Аполлона в эфесском храме. Ту, что девяносто Олимпиад тому назад похитили лидийцы из Пирея, из храма покровителя морей, Дельфиния. Бесстрашный Акрион на родину пускай вернёт священный курос. Тем он докажет нрава благородство и храбрость духа. И, возвратившись, станет первым среди вас, очищенный и, значит, невиновный!
Перистиль взорвался криками. «Да! Да!» «Подвиг! Подвиг во искупление!» «Проклятие ведьме!» «Акрион!» «Честь Гермесу мудрейшему!» «Акрион! Акрион!» «Эвое!» (Далось же ему это «эвое», старому пьянице). «Не виновен! Не виновен!» «Гермес-покровитель!» «Пелониды, радуйтесь!» «Акрион!»
И, все вместе:
– Ак-ри-он! Ак-ри-он! Ак-ри-он!!!
«Вот так-то, – думал Кадмил, медленно пролетая над толпой. – Все любят, когда решения принимает кто-нибудь другой. Тут и обычный ритор бы справился, а уж с моими способностями и вовсе легко получилось».
– Ступайте же к афинянам, мужи! – напутствовал он старцев. – Несите весть отрадную: нашелся сегодня царский сын! Поведайте, что долгом своим он счел вернуть пирейскую святыню. И что престол займёт, лишь только волю горнюю исполнит.
Кадмил завис над аркой, ведущей во дворец. Сделал паузу, убедился, что все глаза обращены к нему.
– Но более – ни слова! – прошипел он, погрозив для вящей убедительности жезлом.
Советники, обрадованные, напуганные и всё ещё обалдевшие от «золотой речи», направились к выходу. Кадмил подождал, пока старцы покинут перистиль, и, подлетев к стое, приземлился рядом с Акрионом и его сёстрами.
Тут же был Вилий: всё так же стоял на коленях, не решаясь подняться.
– Горгий, – весело позвал Кадмил начальника стр