«Мы преследовали твой род от самого начала».
Акрион дёрнулся всем телом. Эринии по-прежнему визжали, щеря клыкастые пасти, но их речь возникала сразу в голове, минуя уши. Поэтому он слышал каждое слово, продолжая страдать от нестерпимого крика. Кажется, к нему обращалась та тварь, чьё тело сплошь покрывали губчатые чёрные наросты.
«Весь род, – продолжала эриния, – от Пелона до Ликандра. Вторгались в их сны, терзали кошмарами. Доводили до исступления».
Акрион зажмурился, стиснув зубы. «Сейчас оглохну, – подумал он. – Человеческое ухо не может выдержать такого. Оглохну и перестану их слышать».
«Потом они умирали, – подхватила другая вампирша, с зелёными длинными клыками и дырявыми крыльями. – Уходили в Аид, оставив после себя следы зла ещё худшего, нежели оставляли их отцы. А мы становились сильней. Чем больше беззаконий творили Пелониды, тем больше росла наша ярость».
«Проклятие рода, – добавила третья эриния, вывалив сочащийся ядом раздвоенный язык. – Проклятие падало на любого из отпрысков Пелона. А что они делали, чтобы искупить злодеяния предков?»
«Ничего!» – отозвалась первая тварь.
«Ничего!» – расхохоталась вторая.
– Я не знал о том, кто я, – сказал Акрион. – Меня отлучили от родителей!
Но эринии не услышали. Или сделали вид, что не слышат. Он и сам не различал свой голос, утопавший в пронзительном крике трёх глоток.
«Сейчас, упившись твоими преступлениями, мы сильны, как никогда, – слово опять взяла первая тварь. – Ты – отцеубийца и матереубийца в одном лице. Прежде мы не могли тебя тронуть, потому что имеем власть лишь над царями. Теперь на тебе венец, а под тобой – престол. И ты наш».
«Ты наш»,– хором повторили все втроём.
«Ты убил отца».
«Из-за тебя погибла мать».
«Ты надел царский венец. Ты наш!»
Они начали приближаться. Хлопали крылья, но Акрион ничего не слышал, кроме непереносимого, чудовищного визга. В который раз он зажал уши, но это не помогло: звук раздирал голову изнутри.
– Что теперь будет? – прохрипел он. – Вы станете преследовать меня всю жизнь?
«Да. Мы будем с тобой каждый миг, днём и ночью, пока не обезумеешь от нашего пения».
– Я невиновен! – застонал Акрион. – Я – герой Аполлона. Бог велел отомстить за убийство отца! Велел призвать мать к ответу! И я не убивал её! Не убивал! И отца – не убивал! Это было наваждение!!
«Ты воткнул меч ему в грудь, а потом смыл отцовскую кровь с ладоней. Наваждение или нет, ты убил его собственными руками».
– Я найду способ вас изгнать!
Эринии захохотали: словно целая стая гиен залаяла в голове.
«Как же ты нас изгонишь, дурак, если мы – внутри твоего разума? Эта тьма вокруг – её видишь только ты. На самом деле ты стоишь посреди тронного зала и лепечешь под нос чепуху. Друзья тебя видят безумцем. Безумцем ты и окончишь жизнь».
Акрион отнял ладони от ушей и выпрямился.
– Нет! – сказал он, не обращая внимания на раздирающий визг эриний. – Я – царский сын и царь Эллады! Невиновен и требую суда! Пусть меня судит Аполлон. Он подтвердит, что на мне нет родительской крови. И вы уползете туда, откуда пришли!
Вампирши опять засмеялись.
«Мы можем привести тебя на суд Аполлона, – сказала одна из них и облизнулась змеиным языком. – Но живые смертные не поднимаются к вершине Олимпа. Ты умрёшь, и Гермес проведёт тебя дорогой мёртвых на суд. А потом, если Аполлон сочтет тебя невиновным, то отправит в поля Элизиума. В противном случае, ты окажешься в Аиде. Рядом с Пелоном».
Акрион нашёл силы усмехнуться:
– Гермес Душеводитель – мой друг и наставник. Мы сражались плечом к плечу. Когда Аполлон меня оправдает, Гермес поможет вернуться в мир живых…
Эринии засмеялись ещё страшнее.
«Ты так веришь в своего друга?»
– Я верю в справедливость, – сказал Акрион, не отводя взгляда от узких зрачков чудища. – И верю, что лучше смерть, чем безумие.
Он надеялся, что эринии не могут проникнуть в его мысли, потому что на самом деле с каждым днём всё больше сомневался в надёжности Кадмила. Но кругом клубилась мгла, бескрайняя и вечная, и визг чудовищ готов был лишить Акриона рассудка. «Всё, что угодно, – думал он, – всё, что угодно, лишь бы это прекратилось».
«Ты сам выбрал!» – хором провыли вампирши.
В следующий миг они разом прыгнули на Акриона. Крылья распахнулись и закрыли весь мир, смрад наполнил лёгкие. Он упал на ковёр из раздавленных цветов, успел почувствовать, как его горло рвут игольные клыки, и хотел закричать. Но не смог.
Потому что перестал быть.
Осталась лишь темнота.
Безраздельная, безначальная.
Огромное, неизмеримое ничто, забвение забвения, несуществование несуществования.
Так, в темноте и небытии прошла вечность – или, возможно, один миг…
…А потом Акрион начал быть снова.
Эринии исчезли. Он лежал, наслаждаясь покоем, отдыхая от боли и страха, чувствуя, как возвращается сознание. Так, пробуждаясь утром, постепенно вспоминаешь, что случилось накануне.
Только сейчас он вспоминал собственную жизнь.
Кроватка из чёрного дерева. Лицо матери. Голос отца. Светляки в гроте. Маленький лук со стрелами в колчане сафьяновой кожи. Дым над дворцом. Горгий учит держать нож. Эвника ловит за руку. Большие деревья и мягкий мох в царском саду. Чадящие лампы в гинекее. Мраморная Гестия. Крепкий сон. Незнакомый дом, запах лепёшек. Федра прижимает к покатому боку. Киликий вслух читает свиток. Такис доит козу. Театр Диониса. Прометей. Борьба в палестре, мелкий песок, ослепительное небо. Эфебия. Поцелуй худенькой Фотины. Первый глоток вина. Первый симпосий. Роль Эдипа. Котурны и багряный хламис. Крики зрителей. Роль Ипполита. Роль Фаланга. Роль Ореста. Странное представление в ночи. Клинок, пронзающий грудь Ликандра. Кадмил в диковинном костюме. Эфесский храм. Слёзы Фимении. Дворцовое подземелье. Мёртвая Семела. Снова храм, многогрудая статуя Артемиды. Морское путешествие. Белая кровь на ступенях, отрубленная голова Кадмила. Рынок рабов в Вареуме. Толпа и арена, барабаны и трубы. Гнев, и бой, и нежданное спасение. Освобождённые лудии, бегущие вниз с холма. Морское путешествие. Дворец, погружённый во тьму. Венец из белого золота. Визг эриний. Смерть.
«Смерть!»
Акрион вскочил на ноги. Вокруг, сколько хватало глаз, простиралась тёмная пустыня. Туман рассеялся; прозрачный воздух был холоден и не пахнул ни гарью, ни мертвечиной – ничем. Асфодели исчезли, только серый песок стелился до самого горизонта, еле слышно шурша, когда приходил ветер. Приземистые растения пятнали склоны песчаных дюн, а сверху, из непроницаемой черноты глядели крошечные незнакомые звёзды.
«Смерть. Это смерть. Я в Аиде…»
Он был не одинок. Из песчаного шелеста, из шороха ветра соткались шаги. Акрион вгляделся в темноту и обнаружил, что к нему приближается путник с огнём в руке. Закутанный в плащ, он шёл по пустыне размеренной неторопливой поступью, и при каждом шаге на лодыжках поблескивали крошечные золотые крылья. Низко надвинутая шляпа скрывала лицо. За плечом висела сумка.
У Акриона от радости ослабли колени.
– Кадмил! – он заторопился навстречу. «Как же я мог сомневаться? Гермес, мой наставник, мой друг. Не бросил в беде! Не бросит и дальше!»
Но, чем ближе становился божий вестник, тем меньше Акрион его узнавал. Кадмил всегда ходил быстро, словно готовясь в любой миг взлететь, а сейчас шёл не спеша и будто бы задумавшись. Держался Душеводитель обычно так, точно ему принадлежала вся Эллада, да и прочий мир в придачу – но теперь опущенные плечи и склонённая голова выказывали лишь терпеливое смирение. И ростом, кажется, стал выше; и шире в плечах…
– Кадмил? – в смятении повторил Акрион, приблизившись к путнику.
Тот поднял голову. Факел в руке осветил лицо, до сих пор скрытое полями шляпы. Незнакомое, чужое лицо. Красивое: прямой тонкий нос, дерзкий разлёт бровей. И странное: глаза – как две чёрных пропасти, а губы готовы не то сложиться в усмешку, не то исторгнуть проклятие.
– Меня знают и под этим именем, Акрион, царский сын, – сказал путник. Голос его, спокойный и звонкий, тоже был незнакомым. – Ты вызвался на суд Аполлона. Я провожу.
Он сделал жест, простой, но в то же время величественный. Будто одновременно приглашая и приказывая следовать за собой. Не повиноваться было невозможно, и Акрион зашагал рядом по серому шелестящему песку.
«Должно быть, это подлинный облик Гермеса, – мысли путались, толкались, как слепые щенки в корзине. – Среди людей он принимает вид попроще, и ведёт себя так, чтобы никто не заподозрил… Но зачем? Странно. Впрочем, всё странно. Я же умер! Вот что странней всего. Умер – но говорю и чувствую. И думаю. Хотя так ведь и положено; умерев, мы лишь становимся бесплотны. Но остаёмся собою. А Кадмил становится… другим. Потому что он бог. Уместно ли теперь заговорить с ним? Он же мой наставник, и ответит, несмотря ни на что. Да; спрошу. А что спросить?»
– Долго ещё идти? – вопрос вырвался сам собой и получился глупым. Впрочем, Кадмил (теперь его, наверное, стоило всё-таки называть Гермесом) тут же откликнулся:
– Не слишком долго. Столько, сколько нужно.
«Как это?» – не понял Акрион. Но ответ наставника тут же вылетел из головы: взору открылось удивительное зрелище. Должно быть, раздумья на какое-то время совсем поглотили Акриона, поскольку он не заметил момента, когда местность вокруг изменилась.
Пустыня кончилась. Теперь они шли по бескрайнему лугу, сплошь покрытому бледными цветами. «Снова проклятые асфодели, – мелькнула мысль. – Неужели Гермес привёл меня обратно к эриниям?» Но здесь не было тумана, и воздух оставался чистым. Темнота с каждым мгновением отступала. Акрион глянул на небо, ожидая увидеть солнце, или луну, или всё те же ледяные крошечные звёзды – и не увидел ничего. Буквально ничего. Здешние небеса были пусты. Без цвета, без глубины, они простирались в незримую высь, и жуть брала смотреть на эту бесконечную пустоту.
«Так и должно быть, ведь мы в Аиде, в подземном царстве. Под землёй не может быть неба. О, Аполлон…»