Ответы. Морген.
– Что-то плохое произойдет там, – почти утвердительно сказал Бедект.
– Моя сестра хочет, чтобы я направилась туда.
– Но мы вовсе не обязаны делать именно это. Отправимся куда-нибудь в другое место.
– Она показала мне будущее.
– Черт возьми, девочка! – Да как заставить ее понять? – Ты – гайстескранкен. Это все твои видения. Твоя сестра умерла, ее больше нет. Все это – лишь твое воображение.
– Воображение создает реальность. Мое воображение создаст такую реальность.
Этого он оспорить не мог.
– Но если она хочет вам зла, мы должны проигнорировать ее советы. Она не может заставить нас…
– Если мы не придем туда, твои друзья умрут там.
«Мой список не запрещает мне бросать друзей на произвол судьбы. К черту их».
Бедект вспомнил ночь со Штелен в том темном переулке, когда они перепихнулись по пьяни. Он вспомнил ее лицо в тот миг в Послесмертии, его неожиданно мягкое выражение, когда он отдал ей ее коллекцию разнокалиберных шарфов. Он вспомнил слова Моргена – однажды тот сказал, что Вихтих смотрит на Бедекта как на отца, отчаянно нуждается в его поддержке или хотя бы добром слове. Бедект тогда расхохотался и высмеял наивность мальчика-бога.
– У меня нет друзей, – сказал он.
Цюкунфт поцеловала его в щеку и встала.
– Я иду туда.
– Зачем?
– Я убила ее. Что там ни произойдет со мной, я это заслужила.
– Если я отправлюсь с тобой, это улучшит ситуацию?
– Не знаю, – сказала Цюкунфт, а глаза ее ответили: «Не для тебя».
Судьба – конское дерьмо. Любой, кто думает, что знает будущее, – безумен.
Бедект уставился на эту красивую и сумасшедшую девушку. Каждая клеточка его тела хотела закрыть глаза и заснуть. Лежать здесь, на полу таверны, пока он не проснется в каком-нибудь в другом месте. Он почувствовал себя старым, более древним, чем горы.
Она убила свою младшую сестру. Ну и что? Это был несчастный случай. Чувство вины подтачивало ее, разрушало разум, и в конце концов сделало ее безумной. Она – просто еще одна проклятая гайстескранкен.
– Помоги мне подняться, – сказал он.
Бедект стоял, навалившись на барную стойку всем телом. Кружка, трижды наполненная и опорожненная, находилась в пределах досягаемости его полуруки. В ней еще оставалась примерно половина. Он отправил Цюкунфт в конюшню за кусками кожи и ремнями, которыми можно было бы стянуть ему живот. Если бы он перетянул себе живот достаточно туго, возможно, ему удалось бы удержаться в седле достаточно долго, чтобы…
«Достаточно долго, чтобы что? Чтобы умереть?»
Дверь таверны распахнулась, и в зал вошла Цюкунфт, волоча за собой клубок кожаных ремней, снятых с бог знает какого количества седел. Должно быть, шел сильный дождь, так как ее рубашка и юбка снова промокли насквозь и облепили каждый изгиб ее тела. Бедект чувствовал себя достаточно паршиво, чтобы без особых затруднений проигнорировать открывшийся ему вид.
Подняв ремни, она бросила их на барную стойку. Как и она, они промокли.
– Старики ненавидят дождь, – сказал Бедект.
– Старики ненавидят все.
Возразить тут было нечего.
Цюкунфт нырнула за барную стойку и вскоре вернулась с еще несколькими тряпками и бутылкой какого-то пойла, которое Бедект опознать не смог. Разложив тряпки на стойке (выглядели они еще хуже, чем те, которые она запихала ему в рану), Цюкунфт опорожнила на них бутылку.
– Внутрь было бы полезнее, – сказал Бедект.
Она погладила его по животу.
– Думаю, там уже достаточно. Подними рубашку.
Бедект повиновался, задрав рубаху и разорванную кольчугу. При виде многочисленных шрамов, покрывавших его торс, глаза ее расширились. Цюкунфт потрогала пальцем особенно крупный рубец, начинавшийся под левым соском и уходивший под пояс штанов. Она надавила на него и ощутила, как напряглись под слоем жира твердые мышцы.
– Бьюсь об заклад, раньше ты кем-то был, – произнесла она, обращаясь вообще не к нему.
– Кем-то, – хмыкнул Бедект. – Я тот, кем всегда был.
– В мои годы ты был потрясающим, – удивленно сказала она, блуждая взглядом по его груди, словно впитывая каждый сантиметр открывшегося ей вида.
– Потрясающе глупым, – ответил Бедект, чувствуя себя неловко.
Она провела мягкими пальцами по его груди.
– У тебя есть хоть какой-нибудь закуток твоего тела, где шрамов нет? – Она глянула на него, приподняв бровь, и он вдруг ощутил, что она стоит совсем близко к нему. Он чувствовал ее тепло, чувствовал запах ее пота. – Может быть, мне осмотреть тебя полностью, чтобы узнать это самой?
Лицо Бедекта вспыхнуло.
«Что за черт».
Вот как она это делает?
– Ремни, – сказал он.
– Сначала тряпки, – сказала она.
Цюкунфт помогла отодрать от бока пропитанные кровью остатки рубашки и бросила их на стойку. Они шлепнулись туда, чавкнув. Затем она помогла ему стряхнуть с себя остатки изорванной кольчуги. Бедект изо всех сил старался не обращать внимания на зияющую дыру в боку и ржавчину, отслаивающуюся от множества погнутых колец.
Обнажив торс, Цюкунфт прижала пропитанные спиртным тряпки поверх грубого шва.
– Подержи.
Бедект прижал их к боку там, где она хотела. Цюкунфт принялась обматывать его живот ремнями. Когда она затягивала их, он стонал от боли. Закончив, она отступила назад, чтобы осмотреть дело рук своих. Полосы кожи, перекрываясь, крепко стягивали его живот. Она дотронулась рукой до раненого бока.
– Чувствуешь? – спросила она.
– Нет.
Она надавила чуть сильнее.
– А так?
– Немного.
Цюкунфт надавила сильнее, и он застонал от боли.
– Сойдет, – сказала она. – Давай посмотрим, можешь ли ты стоять.
– Все это чертово время я стоял.
– Не опираясь на стойку.
Допив то, что оставалось в кружке, Бедект оттолкнулся от барной стойки. Он стоял, слегка покачиваясь.
– Как новенький, – сказал он, стиснув зубы, чтобы не застонать.
– Дерьмовый ты был новенький.
– Думаю, тебе придется помочь мне дойти до двери, – сказал он. – И я не уверен, что смогу забраться на лошадь.
– Ты хочешь забраться на кого-то другого?
– Женщина, это не…
– О-о-о! Значит, теперь я женщина?
– Девочка, – сказал он. – Я скажу тебе, в чем долбаная проблема: та точка твоего собственного времени, в которой ты находишься.
«Ты на несколько десятков лет позади меня».
Она грустно улыбнулась, и он понял, что она вот-вот расплачется.
– Извини, – сказала она тихо. – Обопрись на меня. Я тебе помогу.
Бедект, пошатываясь, двинулся к выходу из таверны. Большая часть его немалого веса пришлась на Цюкунфт. Оглянувшись через плечо, он посмотрел на пятно своей крови на полу. Слишком большое. Чрезмерно. Он не мог поверить, что внутри него еще недавно было столько крови.
«Больше ее там нет».
Глава двадцатая
Дайте мне сотню вендигастов Фершлингер, но чтобы они подчинялись приказам, – и я завоюю мир.
Вихтиха разбудил холодный звон металла о металл. Он застонал. В горле у него пересохло. Носовые пазухи забились свернувшейся кровью, и он заснул с открытым ртом. Он чувствовал себя так, словно полоскал горло пылью.
«Все будет хорошо. Я – Величайший Фехтовальщик в Мире. Морген присмотрит за мной. Проклятый божок нуждается во мне».
– Спокойно, – прошептал он, – будь спокоен, как…
– Заткнись.
– А?
Голос был женским. Если в комнате находится женщина, он уже фактически свободен. Вихтих закатил глаза, пытаясь разглядеть говорившую. Деревянный стол, раньше пустовавший, оказался завален яркими и блестящими ужасными орудиями. Ножи, крюки и хирургические инструменты для раздвигания плоти и костей были с любовью разложены идеально ровными рядами.
И самым краем глаза он смог различить стройную фигуру, закутанную в шелестящие, похожие на паутину слои марли.
– Крепко спишь, – гнусаво и глухо произнесла она.
– Устал, – ответил он. – Небольшая стычка с альбтраумом, который притворялся моим сыном.
Он сам точно не знал, зачем сказал ей это, но успех манипуляций часто зависел от фундамента тонких намеков, вовремя заложенных; оставалось только посмотреть, какой из эмоциональных триггеров сработает.
Женщину это, судя по всему, никак не тронуло.
– Я – Шниттер, – сказала она.
– Вихтих Люгнер, – ответил он. – Величайший…
– Да, да, – прихрамывая, она подошла и улыбнулась ему.
Сквозь слои марли стало можно различить очертания чудовищно изуродованного лица.
– Какой ты сейчас красивый, – сказала она. – Просто позор, что они выбили тебе зубы.
– С ними я выглядел лучше, – осторожно, чтобы не начать неловко шепелявить, произнес он.
– Я имела в виду, позор, что их выбила не я, – она протянула руку и погладила Вихтиха по щеке. – Но все остальное – мое.
Он не мог оторвать взгляда от этой руки. Мизинец и средний были отрублены по первый сустав. Заметив, куда он смотрит, она подняла другую руку. Здесь не хватало указательного и безымянного, аккуратно, явно хирургически удаленных. Ни на одном из оставшихся пальцев не было ногтей. В лунках сочилось красным мясо, словно ногти вырвали только что.
Она смотрела, как сменяются выражения на лице Вихтиха, и улыбалась.
Вихтих с отвращением смотрел на обрубки пальцев.
– Они отвалились?
– Конечно, нет, красавчик мой. – Она склонилась к нему. – Я отрезала их.
Она снова пожала плечами, на этот раз совсем легонько, почти незаметным движением.
– Я оптимизирую себя, отсекаю ненужное.
Он моргнул, пытаясь понять.
– Оптимизируешь?
– И я сделаю с тобой то же самое. Я сведу тебя к самому необходимому, ничего лишнего не останется.
Притворяясь спокойным, Вихтих устало вздохнул.
– Значит, ты будешь меня пытать?
Он был впечатлен, с какой скукой в голосе ему удалось произнести эти слова.