Достаточно безумен, чтобы быть великим.
Безумие осталось в прошлом, так же как грязное вонючее пятно – город, – который он миновал, возвращаясь домой.
Он помнил, как встретился с самым древним богом лицом к лицу, и в глазах бога горело хищное безумие. А еще он увидел там слабость и рассмеялся.
А потом убил его.
Или нет? Он не был уверен. Некоторые создания не могут умереть.
Старик заглянул в безымянный шахтерский поселок в нескольких неделях езды к северу от Аусайнандера – или того, что от него осталось. Существовал ли тот тогда, когда он сам еще был жив? Он не мог вспомнить. Может быть, город все еще стоял, а может и нет. Может быть, эти горы Гезакт не были теми горами Гезакт, которые он помнил, и здесь все было по-другому. Он с подобным уже сталкивался.
Старик увидел таверну – пожалуй, просто пару перевернутых ящиков под навесом, – расправил не согнувшиеся под тяжестью лет широкие плечи и направился туда. Здесь не было двери, чтобы войти; он двинул прямо к бару и бросил свою палку поперек стойки. Четыре головореза грубой наружности сидели кружком вместе с пятым – тот был гораздо более приятной внешности мужчиной с парными мечами. Они внимали ему, как будто он был одним из старых богов, вернувшимся, чтобы спасти человечество от бесконечного дерьма жизни. Фехтовальщик и его группа безмозглых последователей. Старик знал этот тип.
– Эль, – сказал он калеке за барной стойкой, не обращая внимания на мужчин.
Они заметили его, но не могли вписать в свою картину мира. Его одежда, превратившаяся в лохмотья после перехода через горы и не стиранная в течение нескольких месяцев, указывала на самое нижнее место в ней. Но некие мелочи говорили, что на самом деле он будет рангом повыше.
Калека заерзал на своем стуле и покачал головой.
– Потатовка, – сказал он.
– Потный ты? – Лицо старика пересекал длинный шрам, начинался он от правого уха, пересекал губы и достигал левой стороны подбородка; возможно, поэтому было не так легко разобрать его слова.
– Самогон из картофеля, – сказал калека.
– Хорошо.
Калека щедрой рукой наполнил две стальные кружки молочно-желтой бурдой, в которой плавали черные точки. Одну он поставил перед собой, а другую подвинул старику. Затем он закрыл глаза. Вид у него сделался такой, как будто ему вот-вот поплохеет.
Старик поднял кружку и подумал о своих друзьях – очень старых друзьях. Умерли ли они, умерли давным-давно или уже даже стали историей?
Красивый мужчина подошел к стойке бара и встал рядом со стариком. Бедра у него были стройные, плечи – широкие, и двигался он с кошачьей грацией.
– Ты выглядишь старше, чем эти горы, – сказал он, кивнув в сторону цепи горных вершин на севере. – Но двигаешься ты все еще очень хорошо.
– Отвали, – сказал старик.
– Дерзкий старый пердун, – хмыкнул мечник.
– Отвали, – повторил старик. – Или сдохни здесь, в этой безымянной дыре.
Мечник приподнял идеальную бровь и принял идеальную позу. Солнечный свет, красный и золотой, заливал его, и казалось, что, наоборот, он идет изнутри, как будто мечник сияет, как святые древности.
– Я – Величайший Мечник во всем Мире. Я прибыл в эту… дыру, чтобы убить человека. Он сбежал до моего приезда, – дружелюбно продолжал он. – И я теперь немного…
Старик изобразил звук пердежа губами – их обе перечеркивал давний шрам.
– Предупреждаю тебя, старик…
– Сгинь с глаз моих.
– Я и так в плохом настроении…
Взгляд глаз цвета кованой стали уперся в мечника.
– Я и моя палка против тебя и твоих красивых мечей.
– Вряд ли это будет честный бой. Ты не продержишься…
– Хорошо. Отвали.
Мечи-близнецы со свистом вышли из ножен и холодно сверкнули.
– Ты, – сказал мечник, – мертвец.
Старик поднял стальную кружку левой рукой – той, на которой не хватало двух самых дальних пальцев, – и одним глотком осушил ее. Взяв палку и держа ее, как меч, он обернулся.
– Готов? – спросил он.
Мечник сделал выпад, и старик выбил оружие из его рук, сломав ему запястья. Молодой человек рухнул на колени, из его глаз текли слезы, и он в смятении смотрел на переломанные руки. Вся его жизнь рухнула в одночасье.
– Я – Величайший Мечник в Мире, – сказал старик и раздраженно фыркнул, как раздраженно фыркают только старики. Он покрутил палку в ловких пальцах, и выражение его плоских серых глаз стало отстраненным, словно он окидывал взглядом бесконечные моря времени.
– В этой реальности, – сказал он. – В той, что за горами. В той, что лежит на дальнем берегу океана Зальцвассер. В той, что находится в дальней части Басамортуана. Я – Величайший Мечник во всех Мирах.
– Кто ты? – почти умоляюще воскликнул Мечник.
– Я…
Вихтих проснулся.
Он лежал, обливаясь потом, на холодном камне, и левая рука вопила от боли даже сильнее, чем нога. Звуки казались непривычными, словно бы все они раздавались только с одной стороны, и он вспомнил, что Шниттер отпилила ему левое ухо. Вихтих моргнул, и из уголков его глаз полились горячие слезы. Он глубоко вздохнул и с удивлением обнаружил – ничто не стесняет его грудь. Проверив свои ноги и руки, он понял, что пут на нем больше нет.
Он сел. Он все еще был голый – и в этот миг стал еще и невыразимо счастливым, увидев, что его лучший друг по-прежнему уютно прячется у него между ног. Кто-то рядом вздохнул – сипло, с трудом. Он обернулся и увидел Шниттер на полу. Вихтих моргнул, пытаясь собрать разрозненные части картинки во что-нибудь осмысленное.
Шниттер была повсюду. Ее конечности – обе руки и обрубки ног – лежали в углу, лужа крови натекла вокруг них. Тело ее в тех местах, где так недавно к нему крепились конечности, было перевязано с большим знанием дела. Горло кёрперидентитетки было вскрыто, а голосовые связки умело вырезаны. Какой-то странный инструмент держал рану в ее горле открытой, чтобы она могла дышать. Почему-то на шее и в ране совсем не было крови. Челюсть Шниттер была водружена на стол с пыточными инструментами. Рядом лежал ее язык.
Она снова с влажным звуком втянула воздух сквозь зияющую яму в раскрытом горле. Почему-то рана выглядела сексуально, как кошмарная вариация того, что находилось между ног женщины. Вихтих отогнал видение и уставился в зияющие глазницы, где так недавно находились прекрасные карие глаза Шниттер. Вся в перевязках, она походила на картофелину с головой.
– Какого черта? – спросил Вихтих.
Он свесил ноги со стола и встал. Ступня, где теперь не хватало пальца, коснулась пола. Вихтих всхлипнул. После нападения альбтраума ему было плохо, но сейчас ему было в тысячу раз хуже. Голова у него кружилась от потери крови, и еще ни разу в жизни он не чувствовал себя таким голодным.
Вихтих глубоко вздохнул и поднял левую руку, чтобы осмотреть повреждения.
Два самых дальних пальца исчезли, от этого было никуда не деться, в этом плане реальность не изменилась, как бы сильно ему ни хотелось увидеть что-то другое. Бинт, которым была обмотана его рука, насквозь пропитался кровью. Пятно было зловещего темно-коричневого цвета.
«Повязки надо поменять».
Ему даже думать не хотелось, что он увидит свою изуродованную руку. А что, если у него снова начнется кровотечение и он потеряет сознание? Он и так чувствовал, что может отключиться в любой момент. Если он потеряет сознание, уже сняв повязки, он может умереть от потери крови.
Нет. Не такой смертью умрет Вихтих Люгнер, Величайший Фехтовальщик в Мире.
«Ты уже умер. Мальчишка ножом выпустил тебе кишки. Какая смерть может быть хуже этой?»
Вихтих набрался храбрости и взглянул на свою ногу. Она тоже была забинтована, ткань уже промокла от коричневой крови насквозь.
«Раньше или позже повязки придется поменять».
Конечно, но не прямо сейчас.
Вихтих потянулся, чтобы почесаться, и поймал себя на том, что по привычке попытался сделать это поврежденной рукой. Это было не реально. Просто не могло быть. Скольких мечников он убил, не получив ни единой царапины? Когда он, Бедект и Штелен вошли в храм Геборене, чтобы похитить Моргена, они сразились с мерере – телохранительницей мальчика. Вихтих, окруженный со всех сторон многочисленными копиями одной очень искусной мечницы, вышел из схватки целым и невредимым.
Он уставился на свою руку, представляя, что отсутствующие пальцы все еще там, страстно желая, чтобы они были там.
«Ты не галлюцин».
И снова окончательно оптимизированная Шниттер привлекла его внимание.
«Как?»
Сама она с собой этого сотворить не могла. Или могла? Неужели ее безумие было столь могущественно? Нет. Кто-то должен был перевязать ее раны, чтобы сохранить ей жизнь. Иначе она бы умерла от потери крови. Теперь ей придется умирать несколько дней. Может быть, и дольше. Обезвоживание и голод прикончат ее, если только не появится кто-то, кто прекратит ее страдания. Или же найдет способ кормить ее через рану в горле.
Он знал, что сам предпочел бы.
«Может быть, я останусь здесь и буду кормить ее сам. Я мог бы поддерживать жизнь в ней в течение многих лет».
Нет, это было не в его стиле. Во всяком случае, кормить женщину-картошку звучало ужасно скучно, независимо от того, насколько она заслуживала его мести. В целом все было не так уж и плохо. Его мужское достоинство осталось при нем, волосы замаскируют отсутствие уха. И своей резкой, мужественной красоты он не лишился. Отсутствие уха могло бы даже привлечь к нему дополнительное внимание (а кому не пригодится больше внимания?), если он сможет сочинить достаточно хорошую историю. Может быть, он спас принцессу…
– Подожди.
«Перед тем как начать думать об ухе, я думал о чем-то другом».
О чем же? Он моргнул, глядя на Шниттер.