– Через Унбраухбар было бы быстрее, – прервал поток ее мыслей своим нытьем Унгейст.
Эрдбехютер моргнула, глядя на священника и пытаясь вспомнить, о чем она размышляла. Это как-то связано с Моргеном и с тем, что она здесь делает…
– Мы могли бы провести ночь в настоящей постели, – добавил он, стирая воду с лица.
– В постели? – она не знала, что в этом предложении вызывает у нее больший гнев: что она разделит с ним хотя бы постель или что блага, которые может предоставить ей цивилизация, в состоянии ее соблазнить. Цивилизация, вот оно!
«Я думала о городах и стенах и…»
– Мы могли бы вместе принять ванну.
Волосы Эрдбехютер свалялись от грязи так, что прилипли к голове; и все же она чувствовала себя более чистой, чем когда-либо за последние несколько месяцев. Грязь вымывала вонь цивилизации, напоминала ей, кто она есть: животное.
Унгейст уставился на нее с этой его фальшивой миной «я вижу насквозь твои мысли и желания».
– В Унбраухбаре более тысячи душ, – ответила она, не обращая внимания на его соблазняющие взгляды. Мысль о том, чтобы оттрахать его как следует в грязи и под дождем, была весьма привлекательной, но сейчас было не время и не место. – Большинство жителей – в здравом уме. Они свели бы на нет твое безумие, сделали бы тебя бессильным. Кто знает, на что мы бы там могли нарваться. Король Шмуцих, должно быть, уже всюду подослал своих шпионов. Он знает, что война вот-вот начнется.
– Мое безумие? – это отвлекло Унгейста от ее сисек. – А твое?
– Я полностью в здравом уме. Я выполняю волю Духа Земли.
Он запрокинул голову, набрал полный рот воды, выплюнул ее и сказал:
– А ты можешь попросить Духа Земли прекратить дождь?
– Духа Земли. Небо для меня мертво.
Унгейст покачал головой и тихо рассмеялся:
– Дух Земли. Ну конечно. В полном здравом уме.
Эрдбехютер оскалилась и дико зарычала:
– Осторожнее. То, что мир сошел с ума, не означает, что все, кто может изменить реальность, безумны.
Он закатил глаза. Знакомый довод, но бессмысленный… Он был не в состоянии увидеть разницу между безумием и служением Духу Земли.
– Хорошо, – сказал он, указывая на деревню. – Я умираю с голоду. Добудем здесь еду и новую одежду.
После того как Драхе утащила их лошадей, разыскать хотя бы остатки припасов им так и не удалось. Полуголодный, заросший щетиной, с всклокоченными волосами, Унгейст был похож на дикого зверя. Дракон не спускался из облаков уже два дня даже чтобы поспать.
– У тебя есть деньги? – спросила Эрдбехютер, зная ответ.
Унгейст прорычал что-то себе под нос про летающие манды.
Она отвернулась, скользнула взглядом по сложенным из бревен домам, холмам и каменистой почве, яростно борющейся с тем, что посадили в нее крестьяне. Сколько деревьев они загубили, чтобы создать весь этот ужас?
– Когда-то здесь были степи.
Унгейст безразлично хмыкнул.
– Фаулих Форест простирался до самого Флусранда. А все, что южнее, принадлежало ГрасМер.
– Идиотам, трахающим лошадей, – сказал Унгейст.
Он прекрасно знал, что она происходит из ГрасМер и что лошади для степняков священны.
Она проигнорировала издевку. У него не было ничего, кроме мускулистого тела. Странно, что ей потребовалось так много времени, чтобы это понять. Он был старше ее лет на десять или больше, и, когда они познакомились, он казался таким мудрым.
«Возраст, мудрость и интеллект никак не связаны между собой», – решила она.
– Где мы? – спросил Унгейст.
– Взгляни на каменистую почву. Ты видишь бесконечную грязь? Видишь, что все растения тут на последнем издыхании? А дома в каком состоянии? Даже козы выглядят депрессивно.
– Это Готлос.
– Готлос, – согласилась она.
Он улыбнулся ей, сверкнув крепкими зубами, и она вспомнила, что еще в нем есть.
«Если рассматривать его только как животное, он, бесспорно, великолепный экземпляр».
Она подавила желание ощутить под пальцами выпуклые мышцы его груди.
«Сам придет и попросит».
Унгейст принялся целеустремленно спускаться по пологому склону, на каждом шагу проваливаясь в раскисшую почву. Впадины следов немедленно заполнялись мутной водой.
– Что ты делаешь? – спросила она.
– Несу слово Геборене неверующим.
Его кулаки сжимались и разжимались, плечи развернулись. Он стал выше, прямее. В глазах его горела железная решимость. Она знала эту его походку. Раньше он все время так ходил, но последний год сильно согнул его. Морген и Кёниг – или его Отражение – использовали своего экзорциста на износ.
«Точнее сказать, палача».
Возможно, он еще не был сломлен, но с каждым днем соскальзывал все ближе и ближе к этому.
«Это Вершина. Он теряет контроль над собой».
Морген гонял своих жрецов-гайстескранкенов в хвост и в гриву, подводил их к самому краю, а потом… – подожди, ты разве не думала о Моргене только что? Стены. Он тратит силы своих гайстескранкенов направо и налево.
«Я возвела для него эту проклятую всеми богами стену, опоясавшую весь город!»
И ей это было легко.
Когда Дух Земли породил её, вытолкнув из чрева почвы ГрасМер, она была слаба. Следующий год пределом ее могущества было оживление мелких камешков. Могущество ее росло по мере того, как она набиралась опыта, но только когда Морген попросил ее построить стену Зельбстхаса, она по-настоящему осознала свою силу.
«Попросил?»
Он действительно попросил. Но она не помнила, чтобы у нее был выбор.
Стена. Цивилизация. Действительно ли Морген преследовал те же цели, что и…
– Ты идешь? – крикнул Унгейст через плечо.
Эрдбехютер последовала за ним, несколько раздраженная, что позволила ему командовать, но с другой стороны зная, что, двигаясь позади него, она находится в большей безопасности. Почувствовав ее гнев, земля зашевелилась у нее под ногами, готовая выполнить ее приказ. Если он обратит свое безумие на нее, почва и камни поднимутся и защитят ее. Теперь это было так просто.
Высоко за облаками в небе проплыла тень. День и без того был пасмурный, а сейчас все просто погрузилось во тьму. Нисходящий поток от огромных крыльев Драхе чуть не сбил с ног обоих жрецов Геборене. Окружающие растения прибило к земле, лужи темной грязной воды пошли рябью. Эрдбехютер продолжала наблюдать, что делает Унгейст, но одним глазом косилась на небо на тот случай, если дракон решит швырнуть оттуда что-нибудь.
Унгейст подошел к ближайшему дому и постучал в дверь. Она с грохотом заходила ходуном на пеньковых петлях. Зачем этот идиот вообще стучался? Странно, до чего же непросто стряхнуть с себя налет цивилизации в некоторых случаях.
Крестьянин, явно давненько не евший досыта – он оказался еще более тощим, чем Унгейст, – открыл дверь и уставился на жреца Геборене, моргая и пытаясь рассмотреть его в утренних сумерках. А вот ничем похожим на богатую мускулатуру гайстескранкена он не обладал. Мужчина оглядел жреца Геборене с ног до головы, явно пытаясь понять, кто это к нему пожаловал. Тут он заметил Эрдбехютер, и глаза расширились. Он понял.
– Немногим могу поделиться, – сказал крестьянин. – Бульон вот и картошка остались со вчерашнего ужина. Я попрошу жену…
– Я вижу такую тьму в твоей душе, – сказал Унгейст.
– Что?
– Ты делал ужасные вещи.
Фермер неловко переступил с ноги на ногу.
– Ну…
– В тебе сидит демон.
Эрдбехютер ощутила, как земля ворочается у нее под ногами. Это поселение было оскорблением для Духа Земли. Несчастные козы и овцы, запертые в загоне, умоляли об освобождении, она видела это в их глазах. Она не могла разговаривать с животными, но Дух Земли поведал ей их нужды. Земля перед ней поднялась и расступилась, выпустив на свет валун размером с матерого кабана. Он был слишком велик, чтобы его было легко сдвинуть с места. Предки жителей этой деревни похоронили его, на века скрыли от лучей солнца. Ни одно строение не устоит перед его яростью.
– Я проведу экзорцизм, – сказал Унгейст крестьянину. – Я освобожу твоих внутренних демонов.
Тень Драхе скользнула по деревне. Эрдбехютер вспомнила последнее, что Кёниг сказал териантропу на прощанье: «Ты должна оставить за собой выжженное пепелище». Или это его Отражение сказало? Разница имела значение… то есть уже не имела.
«Зачем я здесь?»
Кёниг сказал, что во исполнение воли Моргена, но она не видела своего бога с тех пор, как возвела для него стену.
Стена.
Цивилизация.
Как и в случае с просьбами Моргена, не подчиниться приказам Кёнига она не могла.
Что-то прорвало себе путь наружу из груди крестьянина. Кровь и ошметки брызнули во все стороны, человек закричал. Драхе вынырнула из облаков и по широкой дуге пошла на снижение. Массивные челюсти были широко распахнуты. Бурлящий хаос, безумие, отравившее эту душу, вырвалось из пасти размером с хорошую пещеру и разорвало ткань реальности.
Валуны и камни выходили из-под земли по всей деревне, все еще спящей, и вопияли о своем гневе. Она сокрушит эти грубые лачуги. Каждая искусственная структура – капканы, что воздвигает цивилизация, – снова превратится в грязь.
Это просто.
Это так просто.
Глава двадцать шестая
Во времена Меншхайт Лецте Империум весь мир поклонялся единому богу. От гор Гезакт до пустынь Басамортуана каждая душа склонялась перед богом Ванфор Штелунг, высшей сущностью, которую называли просто – Бог. Подумайте об этом. Каждый мужчина, женщина и ребенок верили в этого единого бога. Несмотря на то, что последователи Ванфор Штелунг по-прежнему составляют большинство населения, это жалкие остатки того, чем когда-то была эта церковь, разорванная тысячами религиозных схизм.
Что же произошло с Богом? Лишился ли он своего могущества после распада Империума и последовавшим за этим расколом собственной церкви? Разделился ли, став многочисленными богами, которым теперь поклоняются Ванфор Штелунг?
Или же он оставил нас?