Кровь. Она сжала раненую руку, снова оросив траву кровью. Трава взбесилась там, куда она падала. Штелен попятилась, но что-то держало ее за ногу. С рычанием она высвободила ее, оставив кровавый след в траве. Осмотрев босую подошву, Штелен обнаружила, что та испещрена сотнями крошечных ранок, ногу словно булавками кололи. Но под ней не было ничего, кроме… травы. Вырвав из травы вторую ногу, она побежала за сапогами, оставляя за собой кровавые следы. Подпрыгивая на одной ноге, она натянула сапоги.
– Вставай! – рявкнула она на Лебендих.
– Как здесь хорошо, – сказала мечница, по-прежнему лежа на траве. – Я и не помню даже, когда в последний раз мне было тепло и сухо.
Лебендих, не открывая глаз, ухмыльнулась.
– Ты не ответила мне про шарфы. Тот шарф – он принадлежал твоей матери?
Штелен ударила ее ногой в сапоге по ребрам. От души. Лебендих хрюкнула от боли, но не откатилась в сторону.
Открыв глаза, она уставилась на Штелен, растерянно моргая.
– Что за?..
Штелен снова пнула ее.
– Вставай, мать твою!
– Ах ты сука вороватая! – Лебендих потянулась за мечом и обнаружила, что не может до него достать.
Штелен ногой отпихнула меч еще дальше, а Лебендих изо всех сил попыталась оторвать свое тело от земли – но не смогла. Штелен ухватила мечницу за лодыжки и оттащила ее с того места, где та лежала, а затем перевернула на живот. Как и опасалась клептик, спина подруги представляла собой кровавое месиво из тысяч крошечных дырочек. Лебендих закричала, когда нахлынула боль, и Штелен выпустила ее и попятилась.
Мечница потрогала спину, уставилась на кровь на своей ладони.
– Что за?..
– Поднимайся, а то я тебя снова пну.
Лебендих, пошатываясь, поднялась на ноги. Она была бледна.
– Почему я истекаю кровью? – ее взгляд сфокусировался на Штелен. – Ты меня пнула!
Штелен, в одних сапогах и шарфах на запястьях, ответила:
– Ты спросила о моих шарфах.
– Я спросила?.. Я… я не стала бы…
– Надевай сапоги. Быстро. А то они вцепятся тебе в ноги.
– Они? – спросила Лебендих, доковыляла до своих сапог и влезла в них. Она подняла мечи, бросила ножны на землю и огляделась в поисках врага.
– Трава, – сказала Штелен, указывая на кровавое пятно там, где лежала Лебендих. – В ней что-то есть.
Мечница вздрогнула, только сейчас почувствовав холод. Кровь текла из ее спины, покрывая туловище блестящей алой коркой.
– Я чувствую слабость. Усталость. Мне нужно прилечь. Нужно снова согреться.
– Ляг, и я сама выпущу тебе кишки.
Лебендих свирепо глянула на нее, но тут же кивнула.
– Это словно… Я знаю, что не стоит этого делать, но стоит мне рассредоточиться, и мне тут же хочется прилечь.
Штелен понимала. Нож в кулаке стал слишком тяжелым. Она должна выпустить его и лечь в траву. Отдохнуть. Она снова порезала себя, и мир вокруг прояснился.
– Собери нашу одежду, – сказала Штелен. – Я найду лошадей.
Лебендих кивнула, глаза у нее слипались.
– Если, когда я вернусь, ты будешь лежать на траве, клянусь, я убью тебя.
Лебендих сосредоточилась на ней.
– Тебе бы хотелось, чтобы я снова служила тебе. Вот чего ты хочешь, – она подняла мечи, бросая вызов. – Только попробуй и…
Штелен подавила вспышку ярости и боли, снова порезав себя. Она отобрала мечи у Лебендих и вернула их в ножны. Крупная женщина уставилась на ножны и смущенно моргнула.
– Это место делает с нами что-то, – сказала Штелен, сплюнув на траву. Она показала Лебендих свою окровавленную руку. – Я изрежу себя в лоскуты, прежде чем причиню тебе боль.
Она повернулась и направилась к озеру, стараясь не позволять траве касаться обнаженной плоти.
Лошадей она нашла на берегу. Высосанные досуха, до костей туши, опутанные травой, которая впивалась в глаза и в плоть, накрепко привязывая их к почве. Еще какой-нибудь час – и они превратятся в маленькие зеленые холмики. Весь берег озера был усеян такими.
– Кто ты? – спросила она, не рассчитывая на ответ и не получив его.
Был ли здесь похоронен какой-то давно умерший бог, или же здесь жил дух места, Вознесенный, которого поклонение людей привязало к этой роще? Кто бы это ни был, он достаточно хорошо разбирался в людях, чтобы управлять их чувствами – и чувствами Штелен тоже.
– Ты был когда-то человеком?
Она попыталась представить это себе – провести вечность привязанным к роще, потому что люди здесь поклонялись тебе как духу этого места. Был ли здесь когда-то обычный пруд? И невежество и страхи людей наполнили это место злом после того, как какой-то бедный придурок утонул на мелководье?
Пруд выглядел теплым и манящим, длинные, ласковые щупальца травы колыхались под поверхностью воды. На Штелен ничего не было, кроме сапог; она могла бы войти в эти воды и смыть с себя жизнь, полную боли и страданий. К чему было длить их? Зачем ей следовать за Вихтихом и Бедектом? В прошлые разы они не привели ее к счастью, почему на этот раз все должно закончиться по-другому?
Штелен снова порезала себя и зашипела, когда нож разорвал плоть.
На этот раз конец будет другим.
Дрожа всем телом, Штелен сняла с лошадей седельные сумки. Забросив их за плечи, двинулась обратно. Лебендих она нашла за пределами оазиса, рядом с ним. Мечница уже натянула свои мокрые одежды и надевала свой цепной хауберк. Рубашка ее была влажной от крови, Лебендих была бледна и выглядела слабой и истощенной. Она шаталась, как пьяная, как будто могла рухнуть без чувств в любой момент.
– Мы должны сжечь это место дотла, – сказала Лебендих.
– Нет, – Штелен не смогла бы объяснить ту грусть, что нахлынула на нее. Она понимала, что дает этот оазис беззащитности. Всю свою жизнь – с тех пор, как забрала у матери шарф, – она прожила на его краю. И однажды он возьмет ее. Когда-нибудь она ляжет в эту траву и обратится в ничто.
Но не сегодня.
Она не заслуживает прощения. И, по всей вероятности, никогда не заслужит его. Не будет ни покоя, ни передышки до тех пор, пока она не будет наказана за свои преступления.
Лебендих испытующе посмотрела на нее и отвела взгляд.
Штелен оделась, не обращая внимания на боль в порезанной руке. Кровь капала с кончиков ее пальцев, словно и не думая останавливаться. Натянув рубашку, она заправила шарфы в рукава, где их стало не видно.
Мечница сделала вид, что не заметила этого, что полностью сосредоточена на проверке, удобно ли висят мечи.
– Это нас замедлит, – сказала она и надела хауберк. Мечница согнулась под его весом, словно доспех был слишком тяжелым для нее.
«Я никогда не видела ее слабой».
При мысли о том, чтобы потерять единственного человека, который ее ценил, Штелен чувствовала себя больной и опустошенной.
«Никто не ворует у меня».
Ничто и никто не отнимет у нее Лебендих.
Лебендих взглянула на нее, лицо мечницы искажала боль.
– У Вихтиха есть фора.
Штелен взвалила седельную сумку себе на плечо. Вихтих все еще опережал их не более чем на полдня.
– Он двигается не очень быстро.
Лебендих подняла вторую седельную сумку, скривившись от усилия.
– Откуда ты знаешь?
– Он ранен. – Штелен пожала плечами. Она сама не знала откуда. – И он идиот.
– Он знает, что мы идем за ним по пятам.
– Знает, конечно, но мы о Вихтихе говорим. Он, наверное, увидел что-нибудь блестящее или красивое.
Устало вздохнув, Лебендих поплелась на юг. Штелен зашагала рядом.
«Она ужасно выглядит. Она выглядит слабой».
– Спасибо, что пнула меня, – сказала мечница.
– Обращайся, – ответила Штелен.
– Извини, что спросила о…
– Забудь.
– Я бы никогда не…
– Я же сказала, забудь.
Глава двадцать восьмая
Пройдут сотни тысяч лет, и весь мир превратится в бесконечную пустыню, с песками, красными от крови богов и людей. Те немногие люди, кто выживет, соберутся в последнем бастионе, городе, окруженном стенами. Оставшиеся боги наконец поймут, какую опасность представляет собой человечество, и искоренят безумие, как мы приручили кур, сделав их покорными и глупыми.
Вихтих ехал на юг, и Блёд, кобыла с кривой спиной, обдавала его своей ненавистью на каждом шагу.
«Какой, черт возьми, смысл давать имена этим тварям?»
Он не помнил, чтобы в прошлом лошади затаивали на него такую обиду. Честно говоря, он вообще о них никогда не думал. Так или иначе во всем этом был виноват Бедект.
Боль простреливала всю левую руку насквозь. Поднеся к носу испачканную коричневым повязку, Вихтих уловил тошнотворно-сладкий запах инфекции. Нога, с которой ему отхватили палец, чувствовала себя не лучше. О том, что творится сейчас с огрызками, которые Шниттер оставила от его уха, он даже думать не хотел. Проникла ли уже зараза в мозг? При мысли об этом он содрогнулся.
Поправляя босые ноги в стременах, он чувствовал, как теплое и липкое сочится из тех мест, где уже натер ступни до крови.
Гарнизон на заставе должна была вырезать Штелен. Кто еще бы устроил подобное? Одежда в выгребной яме. Исчезла именно его лошадь. Только один меч остался из всего имевшегося там оружия – для его единственной все еще рабочей руки.
«Проклятая клептик».
Теперь, когда он знал, что это она, вспоминать было легче. Хотя иногда Вихтих все же терял нить собственных рассуждений.
«Мерзкая сука могла бы оставить мне хоть какие-нибудь долбаные сапоги».
Но почему она не убила его? Какая-то причина у нее на это должна была иметься. Неужели для того, чтобы иметь возможность еще поглумиться над ним? Это звучало очень здраво. Единственная причина, по которой она не убила его, заключалась в том, что она с ним еще не закончила.
Что ж, это была ее ошибка.
Вихтих нервно огляделся по сторонам и выругался. В этом не было смысла. Штелен – проклятая клептик, причем очень могущественная. Если она не захочет, чтобы он ее увидел, он ее не заметит даже у себя под носом.