«Гораздо лучше».
Прихрамывая, Вихтих добрался до столика подальше от барной стойки (и висевшего за ней зеркала) и рухнул на стул. Каждый раз, когда кто-то подносил ему кружку, он кивал и ничего не говорил, если кто-то пытался втянуть его в беседу – указывал на свои только что зашитые губы. Он быстро пьянел; ночь превратилась в круговорот размытых лиц и слов. Может быть, потатовка была не так плоха, как ему сначала показалось. Может быть, все будет хорошо. Может быть, после того, как швы снимут, шрам придаст ему более мужественный вид. Может быть.
Когда он въехал в этот город… как бишь его там… он же собирался найти себе женщину.
«Унбраухбар, – напомнила какая-то часть его мозга, еще не до конца пропитавшаяся алкоголем. – Ты слишком пьян, чтобы ходить по бабам».
И он не хотел видеть то, что, как он знал, сейчас увидит в глазах любой женщины. Он вспомнил, как содрогался от улыбок Штелен, и плеснул в горло еще потатовки.
«Это я? Я сейчас сижу и пью?»
Кто-то сказал что-то смешное, и Вихтих не мог вспомнить, был ли это он. Вероятно.
Гнев. Резкие слова. Сталь, кровь, потатовка, и кто-то лежит под столом Вихтиха, визжа, как раздавленный котенок. Вихтих поставил на поверженное тело – кому бы оно ни принадлежало – раненую ногу.
Еще лица, еще, некоторые из них – настолько юные, что их еще не касалась бритва. Светлые глаза сверкают нетерпением. Мечи, дерзкие слова, хвастовство подвигами – теми, которые, разумеется, еще только предстоит совершить.
И Вихтих танцевал, и танцевал снова, напрочь забыв, что у него на ноге теперь не хватает пальца. И сталь снова стала красной. Шниттер сказала, что оптимизирует его, и, возможно, так оно и было. Может быть, она убрала немного лишней плоти. Не нужен ему был этот палец. Теперь он был быстрее. Он танцевал и кружился, как рыба в озере, стремительный и красивый. Его свежая простыня снова стала красной, и в какой-то момент он изумленно уставился на почти десяток мечей на своем столе. Трофеи этой ночи.
«Откуда, черт возьми, они взялись?»
Кто-то поставил перед ним очередную кружку потатовки, и Вихтих выпил.
Когда он в последний раз ел?
Боль.
Болело все.
Нога. Рука. Голова.
Особенно голова.
«Что это за долбаная вонь?»
Блевотина? На него кто-то наблевал?
Вихтих приоткрыл глаз и застонал. Он лежал на полу, лицом в густой луже блевоты, состоящей в основном из потатовки. Перевернувшись на спину, он обнаружил, что смотрит на лицо Моргена – оно с интересом глядело на него сверху вниз из заляпанного окна. Он снова принял вид мальчишки, такого, каким он был до Вознесения и каким его помнил Вихтих.
– Бргх, – губы Вихтиха оказались тяжелыми, как свинец, и распухли.
– Бурная ночка? – спросил Морген, приподняв бровь.
– Почему ты так долго? – попытался спросить Вихтих.
Морген, однако, его понял и улыбнулся своей счастливой мальчишеской улыбкой. В этот момент Вихтих заметил, что парнишка весь в грязи, волосы в колтунах, а одежда испачкана и помята.
– Жалкое зрелище. Реальность настигла тебя, что ли? – вытолкнул Вихтих сквозь непослушные губы. Пацан выглядел оборванным и грязным, но на удивление счастливым.
«Не припоминаю, чтобы он вообще когда-нибудь так выглядел».
– Забавно слышать, в особенности от тебя, – сказал мальчик, окинув Вихтиха долгим изучающим взглядом. – Особенно сейчас.
Он снова ухмыльнулся, обнажив коричневые зубы.
– В любом случае я – не Морген.
Глава двадцать девятая
Какое счастье для гефаргайстов, что люди, которыми они управляют, не думают.
Морген смотрел, как Бюль, чудовищная гора мяса и мышц ростом футов в восемь, идет по мосту обратно из Готлоса. Боевой топор с двойным лезвием – большая часть людей просто не смогла бы его поднять – покоился на могучем плече. Топор был чистым, ни пятнышка крови не было на нем, да и Бюль выглядел спокойным. Но понять по лицу, какие эмоции испытывает бык, не так-то просто. Из чудовищного черепа торчали окованные железом с нанесенными на него магическими рунами изогнутые рога. Грива жестких волос, таких черных, что они казались маслянисто-синими, свисала с плеч – они у териантропа были столько же в ширину, сколько весь Морген в высоту.
Бюль относился к редкому виду териантропов, тех, кто давным-давно принял свою звериную форму, а потом остался в ней. Туловище его тем не менее было человеческим, хотя и приобрело невероятные размеры. Бюль заметил Моргена, подошел к нему, опустился на колени и уткнулся лицом в землю. Морген никогда не настаивал на таком приветствии, но Бюль был счастлив приветствовать бога именно так.
Бюль выпрямился – сел на корточки – и выжидающе посмотрел на Моргена. Он никогда не заговорил бы первым.
– Докладывай, – сказал Морген.
Он отправил большого териантропа разведать, что творится в башне на готлосской стороне моста. Мужчина нечеловечески быстро бегал, и ни один лучник не смог бы его подстрелить, если бы дела пошли слишком круто.
– На заставе было человек десять стражников, и где-то в два раза больше остальных – обслуга, мужья, жены и другие члены семей.
– Тебе не пришлось сильно возиться с ними?
Бюль покачал головой, и закованные в железо рога описали в воздухе восьмерки.
– Они мертвы.
Прикончить тридцать человек зараз и не вспотеть было вполне по силам Бюлю, но не в его стиле. И тем более, что у него не было четкого приказа сделать именно это.
«Очень похоже на Штелен».
Одна мысль о клептике заставила его почувствовать себя грязным, зараженным. Он выковырял засохшую кровь из-под ногтей и бездумно спрятал шелушку в карман.
– Как они умерли? – спросил он. – Это дело рук гайстескранкена? Кто-то еще напал на Готлос?
Териантроп пожал плечами и фыркнул, заставив закачаться тяжелое кованое кольцо в носу.
– Большинству из них перерезали горло или убили ударом ножа в спину. Некоторых – во сне.
Проклятье, описание точно подходило стилю действий Штелен. Она бы прошла сквозь эту заставу именно так. Но зачем она убила всех?
– Есть еще кое-что, – сказал Бюль.
Он качнул огромными плечами, кости и мускулы перекатились с таким звуком, словно где-то вдалеке заворчал гром.
Небо было затянуто тяжелыми тучами. Непрерывно моросил холодный дождь. Бог Геборене, защищенный верой своих последователей, оставался сухим. Морген кивнул териантропу, чтобы тот продолжал.
– Тела все раздеты. Их одежда, запасы продовольствия и оружие сброшены в выгребную яму.
Ветер переменился и донес до Моргена тошнотворный запах разлагающихся тел.
– Генерал Миссерфольг, – произнес Морген.
Он обернулся и обнаружил, что генерал в ожидании приказаний стоит прямо за ним.
– Отправьте людей. Мертвых – похоронить, заставу – занять. Мы наведем здесь порядок, прежде чем двигаться дальше. Теперь это часть Зельбстхаса.
Миссерфольг поклонился, но брови его вздернулись – он явно хотел что-то возразить.
– Да? – спросил Морген.
– Это нас задержит. Нам следует двигаться дальше. Тогда завтра мы будем в Унбраухбаре, а через два дня – в столице.
Морген обрушился на генерала:
– Двигаться дальше? Оставить весь этот бардак? Это… – он указал на башню и смердящие трупы в ней. На берегу, принадлежащем Зельбстхасу, сочная зелень покрывала пологие склоны холмов; южный, готлосский берег Флусранда представлял собой грязные камни и перемешанную с камнями жижу. – Я же только что сказал тебе: теперь это – часть Зельбстхаса.
«И я сделаю это место совершенным».
– Чем больше времени мы дадим королю Шмуциху на подготовку…
– Ты говоришь мне, что Зельбстхас может сочиться скверной, но для тебя это неважно?
– Нет, этого я не говорил. Но это ведь на самом деле не Зельбст…
Морген усилием воли повалил генерала Миссерфольга на землю и вдавливал его в грязь до тех пор, пока сдавленные стоны идиота не стихли.
– Разве я не сказал, что теперь это – тоже Зельбстхас?
Генерал пускал в грязи пузыри, грудь его тяжело вздымалась, он отчаянно дергал ногами.
– Разве я только что не сказал тебе, что теперь это – Зельбстхас, ты, козел драный?
Он наклонился и рявкнул мужчине в затылок:
– Зельбстхас будет совершенен! Всегда! Везде! Здесь! В Послесмертии! Ты меня понял?
Морген глубоко вдохнул, чтобы успокоиться, и отпустил генерала. Миссерфольг перевернулся на спину, кашляя. Грязь вылетала у него даже из ноздрей.
– Ты знаешь, почему ты до сих пор жив? – спросил Морген.
Миссерфольг уставился на него. Бюль поднялся и встал рядом с Моргеном. При виде териантропа глаза генерала расширились. Териантроп снял свой чудовищный топор с плеча и держал его одной рукой, готовый защитить своего бога, если в голову Миссерфольгу придет что-нибудь опасное.
– Ты до сих пор жив, – сказал Морген, – потому, что я не хочу, чтобы в Послесмертии мне служили некомпетентные идиоты.
Он окинул взглядом свое войско – вся армия собралась у моста. Люди стояли плотными рядами, выстроившись в идеальные шеренги, готовые пересечь мост по его команде.
«По моей команде».
– Ты отстранен от должности, – сказал он Миссерфольгу. – Я поведу эту армию.
Миссерфольг не предпринял ни единой попытки подняться; он так и лежал в грязи, с самым несчастным видом глядя на своего бога, которого подвел. В глазах генерала заблестели слезы. Морген ощутил жалость к нему, но подавил ее. Кёниг никогда бы не поддался такой жалкой эмоции, а теократ был самым эффективным правителем, которого он когда-либо встречал.
«Но это неправда», – сказал Нахт, промелькнув в маслянистой луже.
«Кто же тогда?»
«Эрбрехен, Поработитель»
«Я не хочу…» – но Нахт уже исчез.
Эрбрехен Геданке, гефаргайст-Поработитель, смог подчинить себе даже Гехирн – хассебранда, некогда исполнявшую волю Кёнига, а теперь Моргена. Тошнотворный слизень управлял толпой своих почти безмозглых последователей благодаря своей непоколебимой потребности в поклонении. Морген подобной потребности не испытывал, но привлекательность подхода осознавал. Если бы последователи Геборене беспрекословно подчинялись каждому приказу, не перетолковывая е