Здесь лежали сотни людей, все в мундирах Готлоса.
– Нужно поворачивать, – сказала Опферламм.
Лошадь ее осматривалась по сторонам тоже, глаза ее становились все шире, а шаги – все медленнее.
– Да, мы должны повернуть назад.
– Нет, – Вихтих кивнул в сторону пологого склона. – Мы поднимемся на вершину этого холма и как следует рассмотрим, что же это такое тут произошло.
– Может, я подожду здесь?
– Ты поедешь со мной, – Вихтиху не хотелось ехать одному, – или найдешь себе другого учителя.
Вихтих направил Блёд к холму, и животное побрело туда, непрерывно жалобно фыркая. Шаги его звучали странно – как будто оно шло по чему-то мягкому, слегка пружинящему. Опферламм последовала за ним, хотя и не сразу. Количество изуродованных и разорванных тел все возрастало. Казалось, что сама земля вступила в бой и напала на готлосские войска. Среди трупов людей попадались и мертвые лошади, с единственным отличием – на телах животных не было таких ужасающих ран, какие обильно покрывали человеческие тела.
– Это не холм, – сказала Опферламм.
– Разумеется, это…
– Это – курган, – она вздрогнула всем телом из-за позыва тошноты и облевала себе всю правую ногу, выплеснув на нее полупереваренную кашу. – Мы едем по тысячам трупов.
«Тысячам?»
Девушка была права. То, по чему ступали лошади, в основном являлось плотью и ободранными костями, а не почвой и камнями.
– Сколько солдат мог выставить Диб Шмуцих? – спросил Вихтих.
– Тысяч пять? – Опферламм беспомощно пожала плечами. – Не знаю.
– Так, ну это лишь слова, – пробормотал Вихтих, взбираясь на курган из тел.
Он заставил Блёд описать полный круг и осмотрел все, что мог увидеть сквозь слепящую завесу дождя.
– Тут дальше десятка шагов ничего не видно, – сказал он Опферламм, когда юная мечница подъехала к нему.
Молнии разорвали небо в клочья, осветив мир пятнами белого и красно-коричневого, какого бывает смешанная с кровью грязь. На тысячу шагов во всех направлениях лежали трупы, изуродованные, разорванные изнутри. Доспехи на тех немногих, кто был достаточно богат, чтобы иметь их, тоже несли следы только внутренних повреждений. Отсюда, с вершины груды мертвецов, стали видны длинные полосы вскипевшей как лава и потом застывшей земли. Широкие борозды рассекали грязь, камень и кость в них сплавились воедино и текли, как густая кровь. Мертвецы, оказавшиеся в этих бороздах, выглядели иначе, чем остальные. Их тела были перекручены, расплавлены, истерзаны чьим-то безумием, чудовищным, яростным безумием. Останки людей и лошадей сплавились воедино.
Куда ни кинь взгляд, нельзя было найти ни единого дерева.
– Это невозможно, – сказала Опферламм, щурясь на небо.
Вихтих глянул на водоворот облаков у них над головой.
– Что такое?
– Молния осветила что-то там наверху. Я видела тень. Огромную, за облаками. Крылатую.
– Да что ты несешь, черт подери?
– Там дракон.
– Их не бывает.
Опферламм посмотрела на Вихтиха так, словно ее наставник рехнулся.
– Кого не бывает, твою мать? – закричала она.
– Успокойся, – Вихтих снова окинул взглядом чудовищные борозды в земле.
Дракон. Он сглотнул.
В небе снова сверкнула молния, и на этот раз он увидел ее.
Тень какого-то огромного существа. Расправив крылья, оно парило за облаками.
«Это, должно быть, просто… Крылья… борозды… Смерть в небе…»
Звериный крик чистейшей агонии и ужаса прервал его мысли, заставив вылететь из головы, а рассудок – бежать прочь в поисках ближайшей канавы, чтобы там и спрятаться.
– Что…
Что-то падало, брыкаясь и переворачиваясь, сквозь облака, и Вихтих, вытянув шею, наблюдал за ним.
– Это лошадь, – сказала Опферламм, тоже наблюдая за падающим предметом. – Но как она туда…
«Она упадет на…»
Лошадь рухнула на землю в трех шагах от них. Ударом ей переломало кости, и Вихтиха и его ученицу окатило фонтаном грязи и кровавых внутренностей.
Внезапно Вихтих ощутил, что, торча здесь, на вершине кургана и на спине Блёд, он является прекрасной мишенью. Он заметил крестьянский дом в нескольких сотнях ярдов южнее. Несмотря на царящую вокруг разруху, тот все еще стоял.
– Нужно добраться вон до того дома.
Не оборачиваясь, чтобы выяснить, следует Опферламм за ним или нет, Вихтих с криком погнал Блёд вперед, пиная животное все сильнее. Кобыла помчалась вниз по неровному склону изуродованных тел. У подножия холма Блёд споткнулась. Она вроде устояла, но тут ее передние ноги угодили в какую-то невидимую яму, и она рухнула вперед, перекувыркнувшись. Затрещали кости, ломаясь; а голову она разбила себе о размокшую землю. Вихтих вскочил, вырвался из-под падающего тела и опрометью кинулся к дому. На свою лошадь он даже не оглянулся. Жалобные крики Блёд пробивались даже сквозь сотрясающий кости раскат грома. Вихтих выбросил ее из головы.
«Я найду другую треклятую лошадь».
На этот раз он не станет давать имя чертовой твари.
Сверкнула молния, поджигая мир, и чудовищная крылатая тень пронеслась над Вихтихом.
Глава тридцать седьмая
Существует редкий, необычный подвид вендигастов. Они верят, что получают силу и мудрость тех, кого съедают. В городах-государствах они почти не встречаются, обитая в основном на севере, среди племен Фершлингер. Однако наибольший интерес для исследователя представляют вендигасты пустыни Басамортуан. Там, в бескрайних дюнах, поедание человеческой плоти порицается гораздо больше, чем можно было бы предположить, исходя из нравов племен пустыни. Любого, на кого падает подозрение в каннибализме, убивают. Эта практика наиболее распространена среди племени Эцаарен. На протяжении тысячелетий эцаарены собирают из трупов каннибалов – и котардистов, хотя я не вижу связи, – Санту-Ицасоа (что в переводе означает «Море душ»). Мертвецов и бессмертных привязывают к кактусам за внутренности и сухожилия. Лицом их всегда располагают в сторону Гельдангелегенхайтена.
Поскольку эцаарены – кровожадные дикари, я так и не смог понять, почему они ненавидят каннибалов такой лютой ненавистью.
Горло Бедекта пересохло от жажды, он давился дорожной пылью при каждом вдохе. Мир раскачивался, как кадило в руках безумного жреца; кадило, набитое гниющим мясом. Призраки толпились на улицах города, в котором он находился. Бедект не смог бы сказать точно, что это за город, но местность выглядела знакомо. Найдрих? Нет. Некоторые здания вроде бы были сделаны из камня и не собирались разрушиться под особо пристальным взглядом. В Найдрихе он таких не припоминал.
Штелен, гниющий труп, пахнущий желчью и выплеснувшейся наружу желудочной кислотой, ехала рядом с ним, изрыгая насмешливую ненависть ко всему и вся. Ее словно высосало изнутри, а клептик никогда не была полной; теперь от нее осталась лишь сухая, как пергамент, кожа, туго натянутая на кости. Сквозь тонкие перепонки рваных щек можно было увидеть гнилые, коричневые с желтым зубы.
С Вихтихом дела обстояли еще хуже. Где-то он лишился пальцев и уха. Его безупречное лицо, всегда такое брутальное, всегда готовое сложиться в дерзкой ухмылке, покрывали глубокие свежие шрамы. И выглядели они так, словно заштопал Вихтиха человек, первый раз державший в руках иглу. Мечник был изувечен, изуродован и растерзан.
У него не хватает двух пальцев на левой руке. И левого уха. Лицо – сплошные шрамы.
«Боги, он похож на меня».
Ну, на Бедекта лет сорок назад.
– Ты, говнюк и козел, – сказала Штелен. – Ты оставил нас. Бросил.
– Тебя здесь нет, – ответил Бедект. – Ничего этого я не вижу на самом деле. Просто галлюцинации.
– Я убью тебя, – сказала Штелен.
– Я и так уже умираю.
– Я – Величайший Фехтовальщик в Мире, – сказал Вихтих.
И впервые в жизни Бедект ему поверил. И все же голос мечника звучал безжизненно.
Бедект лежал в грязи. В панике он быстро огляделся в поисках Дака. Где это чудовище? Булава… Бедект ожидал, пока его мозг сейчас взорвется, разметав по деревьям червяков мыслей. Штелен сидела с одной стороны, Вихтих – с другой.
Клептик плюнула в огонь, ее слюна зашипела, лопаясь и воняя, как и ее гниющие зубы. Она больше не выглядела мертвой.
«Огонь?..»
– Она отвратительна, – сказала Цюкунфт.
Она сидела на противоположной стороне костра, одна. Девушка закуталась в одеяло и расширившимися от ужаса глазами смотрела на Бедекта и его друзей. Зеркало лежало у ее ноги, но в светлой поверхности плясали только языки пламени.
– Я – Величайший Фехтовальщик в Мире, – сказал Вихтих, вороша дрова в костре палкой.
Бедект уставился на Цюкунфт. Силуэт ее колебался и дрожал в волнах горячего воздуха над костром.
«Она выглядит менее реальной, чем Вихтих и Штелен».
– Где? – спросил он.
– Несколько часов назад мы нашли город. Ты начал орать на всех. Пришлось очень быстро убраться оттуда.
– Она лжет, – сказала Штелен. – Она могла бы найти тебе лекаря в городе, хотя бы кого-нибудь, срезать гниль и прижечь рану.
Штелен плюнула в Цюкунфт, и девушка вздрогнула.
– Она хочет, чтобы ты умер, – сказала клептик.
– Это неправда, – тихо сказала Цюкунфт, еще сильнее закутываясь в одеяло.
Унбраухбар? В памяти Бедекта промелькнуло смутное воспоминание – люди, дома…
Что-то было не так.
– Ты видишь их? – спросил он, кивая на Штелен и Вихтиха.
Цюкунфт кивнула.
– Они действительно здесь?
Цюкунфт отрицательно потрясла головой:
– Нет.
– Но…
– Ты бредишь, – сказала она. – Твое безумие воплощается в реальности.
– Это невозможно, – прошептал Бедект. – Я в здравом уме.
– Это невозможно, – плаксивым голосом передразнила его Штелен. – Я в здравом уме.
Отец Бедекта поднялся из костра, гигантский мужчина с кожаным ремнем, обмотанным вокруг могучего кулака, и тяжелая пряжка свисала в молчаливом обещании. Он принялся лупить Бедекта ремнем, срывая кожу и мясо до кости. Бедект съежился, скуля, как маленький мальчик, пытаясь спрятаться от отцовского гнева. За ними появилась из пустоты мать Бедекта – она кричала, но ничем не могла помочь. Отец переключился на нее, вытянул ее ремнем по лицу, и женщина упала, а он все хлестал ее, хлестал, ремень поднимался и опускался, забрызгивая стены комнаты кровью.