– Нет.
– Ты уверена, что хочешь убить его?
– Да.
«Правда? Зачем же тогда ты таскаешь его треклятый меч?»
Она вспомнила фигурку Вихтиха, израненного и покрытого шрамами. Он выглядел испуганным, как будто наконец осознал, что смертен. Почему при виде страдающего Вихтиха ее охватывало беспокойство? На протяжении многих лет она получала огромное удовольствие, заставляя его страдать. Сколько раз она его обворовывала, а потом демонстративно давала ему это понять, зная, что он не может поймать ее за руку, и от души радуясь этому?
«Я воровала у него, чтобы заставить его страдать – для чего же еще?»
И все же, несмотря на то, что он был ублюдком и манипулятором, она испытывала странное чувство. Она защищала этого идиота. Мечник был слишком глуп, чтобы позаботиться о себе.
Штелен выпрямилась и озадаченно нахмурилась.
– Что случилось? – спросила Лебендих.
– Ничего.
«Я не знаю, где Вихтих».
Она вдруг поняла, что с того момента, как покинула Послесмертие, всегда знала, где находится мечник. Она чувствовала, что может настигнуть его меньше чем за день, если захочет. Теперь он исчез. Она больше совсем не чувствовала его.
«Сдох он, что ли?»
При этой мысли у нее подвело живот, изжога подступила к горлу, и она снова сплюнула. Нет, не мог он этого.
«Фигурки. Ты положила их в сумку Лебендих. Они больше не при тебе».
Неужели статуэтки каким-то образом поддерживали ее связь с Вихтихом и Бедектом?
«Забери их обратно».
Нет, не могла. Она положила их в сумку Лебендих, а все, что там лежало, принадлежало мечнице. Штелен не будет воровать у подруги. Она поклялась себе, что никогда этого не сделает, и из всех клятв, данных за все эти годы, эта была единственной, которую она пока что не нарушила. И не нарушит, как бы ей ни хотелось вернуть те статуэтки. Единственным способом получить их было только попросить.
Штелен заколебалась. Она вспомнила, как ей хотелось отрезать все отвратительное со своей статуэтки. Она знала, что это плохо кончится. Она будет резать и резать до тех пор, пока от фигурки ничего не останется.
«С ней им безопаснее, чем со мной».
Штелен и Лебендих ехали молча. Небо над головой потемнело, хотя до заката было еще далеко. Тучи становились все плотнее – словно бы в небесах была разлита кровь и теперь она свернулась. Давящее, тяжелое предчувствие приближающейся бури висело в воздухе.
– Холодно сегодня, – сказала Лебендих и поежилась.
Штелен хмыкнула.
– Через два дня будем в столице.
– Угу.
– Буря надвигается.
– Угу.
– Тут вокруг много брошенных домов.
– Угу.
– Давай найдем какой-нибудь с целой крышей, пока не полило.
– Угу.
Зигзаг молнии расколол небо, осветил округу дрожащим светом. И с оглушительным раскатом грома на женщин обрушился ледяной ливень. Они тут же промокли до нитки и принялись дрожать.
– Давай найдем дом, – сказала Штелен.
– Угу.
Лошадь Штелен жалобно заржала. Она высоко поднимала ноги, как будто ей не нравилось то, на что ей приходилось наступать. Взглянув вниз, Штелен увидела в грязи лицо молодой женщины. Казалось, будто головы´ под кожей нет, лицо было сорвано с черепа. Она поняла, что вовсе не ветки чахлых деревьев – а других в Готлосе и не росло – торчат из бескрайней грязи вокруг, как она до этого считала.
А человеческие руки и ноги.
– Лебендих, – сказал Штелен.
– Угу.
– Стой.
Лебендих остановилась, раздраженно посмотрев на нее.
– Теперь, под этим треклятым дождем, тебе захотелось поговорить? Давай…
– Трупы.
Лебендих скривилась, но обвела окрестности взглядом, щурясь, чтобы различить хоть что-нибудь в темноте.
– Они словно всплывают из грязи. Может, тут какое-то кладбище?
– Они слишком свежие.
– Надо убираться отсюда.
«Вихтих должен был тоже здесь проехать».
Если бы при виде тел он повернул назад, то столкнулся бы со Штелен и Лебендих. Как далеко от них мечник находился сейчас? Последний раз, когда она потрогала его статуэтку, прежде чем спрятать их все в сумке Лебендих, ощущение было четким – он опережал их на полдня. Боги, как она сейчас хотела эти статуэтки.
Штелен осмотрела каменистую землю. Трупы торчали тут и там, словно посеянные кем-то семена. Что же должно было вырасти из них? Все ее внутренние голоса на этот раз слились в дружный хор и вопили только одно: Лебендих нужно отослать. Крупная женщина не была клептиком. Она привлечет внимание и к Штелен.
«Мне нужно спрятаться. Слиться с тенями».
Молния расколола небо, и Штелен увидела одинокий крестьянский дом. Единственный уцелевший после случившейся здесь бойни.
– Иди обоснуйся в доме, – сказала Штелен. – Я осмотрюсь вокруг.
«Там она будет в безопасности».
Лебендих обнажила меч.
– Я останусь с тобой.
У Штелен потеплело в груди, и она благодарно улыбнулась подруге.
«Ее трясет от слабости и холода, она чувствует себя полным дерьмом, но хочет быть рядом со мной. Я такого не заслуживаю».
– Я клептик. Никто не увидит меня, если я этого не захочу. Со мной все будет в порядке.
Лебендих явно собиралась возразить, но вместо этого кивнула. Она с тоской поглядывала на крестьянский дом. Как бы то ни было, это убежище, и устоять перед искушением было трудно.
Штелен спешилась и отдала поводья своей лошади Лебендих. Та закрепила их на луке своего седла.
– Когда мы согреемся и обсохнем…
«Я должна тебе сказать, как много для меня значит, что ты была со мной, даже когда уже не должна была этого делать».
– Мы поговорим.
«Я тебе все расскажу. Обещаю».
Не убирая меч в ножны, Лебендих повернула лошадь к руинам дома.
– Береги себя, – сказала она через плечо.
– Ты тоже.
Штелен стояла в грязи среди бесчисленных трупов и смотрела вслед Лебендих.
В мире, пронизанном безумием, та неизменно оставалась столпом здравого смысла. Как Бедект, до того, как…
«До того, как он убил меня, до того, как он бросил меня».
Но действительно ли Лебендих была в здравом уме или Штелен просто не замечала ее безумия? До того, как они сошлись, мечница сражалась за титул Величайшего Мечника в Мире. Кто в здравом уме будет стремиться к этому? И если Лебендих все-таки была в здравом уме, как она могла рассчитывать победить безумцев, которые сражались за тот же самый титул? Кого-нибудь вроде Вихтиха, который был явно безумен, – и отзывчивая реальность, в которой они все находились, охотно принимала форму его безумных идей?
Или Лебендих, как и Бедект, носила свой рассудок как доспехи, как защиту в этом безумном мире? Не делало ли это их обоих безумными?
Штелен выругалась и отвернулась. Она обвела разоренную равнину взглядом желтых глаз. Присела на корточки и вытащила из грязи обрывок ткани. На ней был вышит человек, угрожающе замахнувшийся мечом на небо; герб Готлоса.
«Война началась».
Штелен пробиралась по развороченной земле, заваленной трупами. Морген пошел на весь мир войной за чистоту и непорочность, но видел ли он хоть раз, к чему приводит его одержимость, воплотившись в реальности? Может быть, она ему покажет. Может быть, она притащит маленького мальчика-бога в такое вот поле и ткнет его миленьким маленьким носиком в опустошение, причиной которого был он.
«Долбаные Геборене».
Она не испытывала особой любви ни к одному из городов-государств. Каждый из них был отвратителен на свой лад. Но священная теократия Зельбстхаса? Безмозглым глупцам, которые добровольно продавали себя в рабство, в ее сердце был отведен особый уголок.
«Религия – это ловушка для слабых и самодовольных».
Если те, кто устроил это, все еще здесь, она найдет их. Это будет акт мелкого бунтарства, но все, что могло испортить планы Моргена, стоило того, чтобы потратить на это время.
Дождь хлестал грязь вокруг нее влажным стаккато, заглушая все остальные звуки. Штелен обошла валун высотой по пояс, покрытый кровью, прилипшими обломками костей и извивающимися червями. У костра скорчились двое; битву с ливнем они явно проигрывали. На обоих были одеяния жрецов Геборене – уже далеко не девственно белые. Оба человека были мокрыми и грязными, волосы прилипли к черепам, лица были осунувшимися и бледными. Выглядели они в целом так, как будто не ходили по грязи, а катились по ней.
В глазах их горело безумие. Штелен поняла, что эти двое – мужчина ростом едва с нее саму и женщина – спорят. Не предпринимая никаких попыток скрыть свое присутствие, она подошла поближе, чтобы послушать.
– Я не могу заставить его демонов выйти из него, пока его не увижу, – сказал мужчина, пытаясь оторвать с руки засохший струп обломанными ногтями. – Я должен взглянуть на тьму в его душе. Напусти на дом свои треклятые камни, пусть они раздавят стены.
Оторвав струп, он сунул его в рот и принялся отковыривать другой.
Женщине, судя по всему, это предложение странным не показалось.
– Если бы Дух Земли был готов раздавить их, – сказала она, – он бы это сделал. Но он по-прежнему не желает.
Она пожала костлявыми плечами.
– Возможно, это какое-то святое место, просто я не знаю об этом.
Одежда женщины прилипла к ее изможденному от недоедания телу. Кожа туго обтягивала череп, в запавших глазах плясало безумие.
Штелен видела это достаточно много раз, чтобы понять, кто перед ней. Гайстескранкены, оседлавшие последнюю волну силы перед тем, как их заберет Вершина. Конечно, Морген послал их сюда. Они были грязными. Он хотел, чтобы они были как можно дальше от него, когда это произойдет, и не замечал противоречия, явного лицемерия в своих действиях – он использовал их безумие в своих целях. То, за что он их ненавидел, и делало их полезными для него.
– Кажется, есть много такого, – усмехнулся коротышка, – чего ты не знаешь.
– Я знаю, как сильно ты воняешь, – ответила женщина. – И жрешь собственные сопли.
– И, видимо, не подозреваешь, как воняешь ты сама. – Мужчина ухмыльнулся окровавленными зубами и с наслаждением засунул палец себе в ноздрю.