Он станет последним среди всех тех, кто подвел и предал ее.
– Отвали, – ответил ей Бедект, и она зарыдала ему в грудь.
За бревенчатыми стенами крестьянского дома реальность рассыпалась, как распускающееся одеяло, натянутое до предела и разорванное безудержным сумасшествием. Безумие Бедекта воевало с безумием гайстескранкенов Геборене.
«Мое безумие. Мой воплотившийся бред».
– Нет. Я в здравом уме.
Разум Бедекта совсем растрепался, как старый ковер.
Список. Проклятый список. Спасение людей не входило в этот список. Бросать друзей – тоже. Список…
«Почему ты здесь? Пытаешься спасти Моргена? А почему ты пытался спасти того ребенка и его семью от жрецов Тойшунг? Почему ты не трахнул Цюкунфт сразу, как только она предложила? Она не ребенок. Она женщина. Почему ты продолжаешь попытки ее спасти?»
Все, во что верил Бедект о себе, было неправдой. И список тоже был ложью, чем-то, за чем можно было спрятаться. Он был трусом. Его жизнь была ложью.
«Трусости нет в моем списке».
Бедект рассмеялся, и это был треск ломающегося разума.
У него оставалась только одна истина, за которую он мог цепляться: здравый смысл.
– Я в здравом уме, – сказал он в волосы Цюкунфт.
Его мертвецы, вырванные из Послесмертия силой его безумия, сражались с драконом-териантропом. И проигрывали.
Цюкунфт подняла голову и с пришибленным видом посмотрела на него. Ее зеленые глаза встретились с его.
– Мне так страшно, – сказала она так тихо, что он едва разобрал ее слова обрубками обоих ушей. – Не позволяй им забрать меня. Я была неправа. Я не хочу умирать.
Бедект глянул, что там происходит за спиной Цюкунфт. Штелен вытащила нож, закрывая его собой так, чтобы Вихтих не мог его увидеть.
Через мгновение она выпотрошит мечника или вгонит клинок в его крошечный мозг. Вихтих мог быть Величайшим Фехтовальщиком в Мире, но Штелен была идеальной убийцей. В этом с ней никто не мог сравниться.
Бедект изо всех сил пытался подняться, руки его заскользили по собственной крови. Он набрал воздуха в грудь, легкие, наполовину заполненные кровью, затрепетали от усилия.
Если она убьет Вихтиха, она никогда себе этого не простит. Она сообразит это потом, поймет, что он позволил ей победить, позволил ей убить его. Бедекту хотелось смеяться. «Штелен» и «прощение» в одном предложении. Безумие. Он кашлянул кровью.
Не в силах подобрать слова, Бедект просто зарычал на Штелен и Вихтиха, надеясь, что это заставит их прекратить убивать друг друга.
Штелен маневрировала, скрывая нож от глаз Вихтиха. Она истекала кровью из стольких мелких ран, что ей казалось, будто она купается в крови. В доме во время происходящей тут резни уже пролилось столько крови, что воняло тут, как на скотобойне.
Бедект взревел, как разъяренный лось, и Вихтих отвлекся, глянул на него через плечо Штелен. Она же игнорировала все, кроме убийства. Она крутанула нож в ловких пальцах, оружие все еще находилось вне поле зрения мечника. Сейчас она вонзит ему клинок под челюсть и вгонит прямо в мозг.
Тут она увидела Лебендих. Та свернулась калачиком на полу в расползающейся луже собственных внутренностей. Мечница сжимала в окровавленных пальцах резное изображение Вихтиха. В другой руке она держала нож, готовая вонзить его в статуэтку.
Рука Штелен уже тянулась с ножом к обнаженному горлу Вихтиха, а саму клептик в этот момент озарило: Лебендих тогда не спала. Она видела, как Штелен спрятала фигурки в ее сумке.
«Я никогда ничего не могла от нее скрыть».
И теперь Лебендих убьет Вихтиха.
Штелен взмахнула ножом, лезвие вспороло кожу на челюсти Вихтиха и отхватило ему мочку правого уха.
Нож вылетел из руки Штелен, закрутившись по красивейшей дуге, и вонзился в горло мечницы.
Лебендих булькнула горлом и дернулась. Ее глаза встретились с глазами Штелен. Лебендих выронила зажатый в кулаке нож, подняла руку и коснулась рукояти ножа в горле. Светлые глаза потускнели.
Боль опалила живот и грудь Штелен. Она закашлялась. Ощутила вкус стали. Взглянула вниз – меч Вихтиха вошел ей в живот по самую рукоять. Вихтих бил снизу вверх, и кончик меча торчал у Штелен из спины, в основании шеи. Скользнула взглядом по руке, держащей меч, затем от сильной руки – к мускулистой груди. Сколько ночей она провела без сна, мечтая об этой груди? Даже покрытый шрамами, даже истекающий кровью и раненый, он был прекрасен. Она подняла взгляд от груди к широким плечам, навстречу этим плоским серым глазам.
Но они не были плоскими. Она увидела там тоску – то, чего никогда не ожидала увидеть в его глазах. Она хотела сказать ему, что он дерьмовый убийца и что он никогда не сравнится с ней, но не могла выдавить из себя ни слова. Она попыталась сказать ему, что морда у него, как у Бедекта – как кот насрал. Она попыталась плюнуть на него. И не смогла.
Вихтих сморгнул слезы. Он обнял ее за талию и прижал к себе, вытаскивая из нее меч.
«Сколько раз я хотела, чтобы он трахнул меня?»
– Нет, – ответил Вихтих. – Я… Я не хотел…
Штелен опустила голову на его плечо, навалившись на него всем телом. Он обнял ее, всхлипывая, уткнулся в спутанные волосы.
Она вытащила еще один нож и прижала его к животу Вихтиха ниже пупка. Она услышала, как у него перехватило дыхание.
«Вот так. Я одержу верх. Я всегда беру верх».
И все же он не оттолкнул ее, не попытался защититься.
«Идиот».
Штелен уже не чувствовала ног. Если бы Вихтих отпустил ее, она бы рухнула на пол. Он крепко прижал ее к себе, поднял руку, провел ею по волосам и запутался в них.
«Осталось совсем немного».
Она собрала всю волю в кулак. Последнее усилие, в которое она вложила все, что у нее оставалось.
– Я буду ждать, – прошептала она ему на ухо.
Глава сорок четвертая
Сколько хороших снов вы можете вспомнить? А сколько кошмаров? Как часто вы видели, чтобы вокруг места, где случилось что-то доброе и хорошее, собралась толпа? А сколько людей набегает на место любой трагедии?
Мы забываем хорошее и всей душой цепляемся за ужасное.
Такова наша реальность.
Бедект с ужасом наблюдал, как Вихтих убивает Штелен, видел, как сожаление проступает на лице мечника, когда тот понял, что наделал. Вихтих никогда никому не сочувствовал, максимум, на что он был способен – лживые, неискренние слова сожаления, и поэтому видеть подобное выражение на его лице было особенно страшно. Это было словно увидеть мальчика в тот момент, когда на него обрушивается большое горе, превращая его в мужчину.
Бедект позабыл даже о битве снаружи. Он смотрел, как Вихтих придерживает Штелен, чтобы та не упала. Видел, как она вытащила еще один спрятанный нож и приставила его к животу Вихтиха. Видел, как она решила не убивать Мечника. Видел, как она что-то прошептала ему на ухо и обмякла.
Вихтих еще некоторое время подержал ее, поглаживая воронье гнездо спутанных волос, а потом положил на землю. Слезы текли из его глаз, когда он опустился перед ней на колени, моргая и смотря перед собой пустым взглядом, как будто изо всех сил пытался найти способ исправить то, что он сделал. Но убийство – вещь окончательная.
«Я ее больше никогда не увижу».
Почему-то Бедект знал, что так и будет. Все годы, проведенные вместе, он относился к ней как к дерьму. Даже после той ночи пьяного траха в переулке он отмахивался от нее, держал на расстоянии вытянутой руки. Она говорила ему, что любит его, а он сделал вид, что не слышит.
«Трус».
Лошадь Бедекта с громким ржанием пробила крышу и свалилась на них.
И взорвалась, ударившись об пол, – словно кто-то вливал и вливал в нее вино, как в бурдюк, до тех пор, пока кожа просто не лопнула. Все стены дома оказались в крови, кости и лошадиные кишки свисали, как праздничные гирлянды, повсюду. Ошметки внутренностей повисли в воздухе.
Соленая лошадиная кровь плеснула в глаза Бедекту, обожгла их. Он сморгнул и обвел дом взглядом. Большая часть крыши и одна из стен практически полностью исчезли, разрушенные до основания. Высоко в небе пылали и клубились, как кипящее масло, облака. Дракон пронесся прямо над домом, широко расправив крылья и на миг заслонив небо. Бедект снова услышал звуки битвы. Через пролом в стене он увидел своих мертвецов – они сражались с изгнанными из шести тысяч готлосских пехотинцев внутренними демонами и медленно, но неоспоримо проигрывали бой.
Штелен мертва. Вихтих научился сожалеть о своих поступках.
– Что это было, черт возьми? – спросил Вихтих, глядя в небо.
– Говна Кусок, – ответил Бедект.
Мечник бросил на него обиженный и озадаченный взгляд.
– Так звали мою лошадь, – пояснил Бедект.
– Хорошее имя, – сказал Вихтих.
Бедект рассмеялся, грудь его заходила ходуном, а Цюкунфт уставилась на него, как на сумасшедшего.
– Это не реально, – сказал он, пытаясь успокоить ее. Судя по ее виду, не получилось. – Я умираю, – он видел, что она не понимает. – Я все еще в той таверне. На полу. С мечом какого-то безумного жреца у меня в животе. Я умираю.
– Нет, – ответила она. – Ты здесь. Со мной.
– Этого не может быть. Если я здесь, я сумасшедший, – слова лились из него потоком. – Если я здесь, я брежу и я безумен. Если я здесь, то и он здесь, – он указал на Вихтиха, – и она мертва, – он ткнул грубым пальцем в сторону трупа Штелен. – Если я здесь, то мое безумие вытащило моих мертвецов из Послесмертия, и они все увязались за мной.
Он всхлипнул.
– Если я здесь, они все снова умирают, сражаясь, чтобы защитить меня, и я не знаю почему. Они упускают свою последнюю возможность искупления ради меня. Почему? Зачем они это делают?
Бедект схватил Цюкунфт за тонкие плечи и притянул ее ближе.
– Я не могу быть здесь. Я в здравом уме.
Через зияющую дыру в стене Бедект увидел, как дракон проходит на бреющем полете над полем битвы, испепеляя своим дыханием всех подряд – и демонов, и оживших мертвецов.