«И все же мы трусы».
Бедект, все еще с ненавистью глядя мимо Вихтиха, прорычал что-то неразборчивое и вскочил на ноги. Колени его дрожали, готовые подогнуться в любой момент.
Вихтих опустил руки, глянул за спину Бедекта и увидел жреца Геборене.
– О-о.
По их души явился ванист.
Вихтих почувствовал себя голым.
«Где мой меч?»
Он его бросил.
«Идиот», – произнесла Штелен в его голове.
Красивая девушка с зелеными глазами внезапно забилась в судорогах, принялась, крича, извиваться на полу. Казалось, что-то пыталось вырваться на свободу из ее груди. Еще одна девушка помоложе, которую он почему-то раньше не замечал, сидела на корточках неподалеку, не сводя глаз с Бедекта.
«Вырваться на свободу».
Вихтих припомнил разговор с Нахтом. Отражение Моргена тогда сообщило Вихтиху, что бог Геборене послал ваниста – он не мог вспомнить имени этого человека, – чтобы они все наверняка погибли. Святой Экзорцист – так Нахт его назвал. Нахт сказал, что этот ванист изгоняет из людей их внутренних демонов и они вырываются на свободу. И, судя по тому, что яростно выбиралось из зеленоглазой девочки, ее демон был довольно-таки крупный.
Бедект, спотыкаясь, подошел к жрецу и встал между ним и женщиной. От ярости его аж трясло, лицо побагровело. Он закричал, сжав кулаки:
– Это неправильно! – вопил Бедект. – Это все неправильно. Он поднял кулаки к небу. – Я В ЗДРАВОМ УМЕ!
Мир остановился, затаив дыхание.
Мертвецы, словно вдруг лишившись костей, все как один попадали в грязь.
Демоны, полупрозрачные кошмарные призраки, рассыпались на части, как пепел, сдутый ураганом.
Вихтих стоял молча, смотря на мир вокруг через пролом. Он чувствовал себя маленьким, ничего не значащим. Жрец Геборене растерянно моргнул, завертел головой. Глаза его расширились, словно он впервые увидел все, что натворил. У него были и свои внутренние демоны.
Издалека, все нарастая, донесся вопль. Какое-то движение в небе привлекло внимание Вихтиха. Он увидел женщину средних лет. Безумно кувыркаясь, она падала вниз. Сначала он подумал, что дракон, должно быть, уронил ее, но тут заметил, что она полностью голая, и понял, что это и есть дракон-териантроп. Она рухнула на землю далеко в поле, усеянном трупами, громко хрустнули, ломаясь, кости. Она лежала неподвижно, конечности ее выгнулись под странными углами. Глаза уставились в небо, которое выплюнуло ее.
Бедект сложился пополам и рухнул на землю. Зеленоглазая женщина подползла к нему. Она выглядела потерянной, как будто теперь, после всего этого безумия, мир больше не имел смысла. Маленькая девочка, которую Вихтих видел сидящей на корточках неподалеку, исчезла. Это он ее придумал или это была какая-то галлюцинация?
Вихтих заметил меч на полу у себя под ногами, нагнулся и поднял его. Выпрямился и застыл, не в силах выразить охватившие его ощущения. Что-то – нет, все было по-другому. Впервые в жизни мир обрел смысл. Он был хорошим мечником – может быть, даже лучшим, – но это было неважно. Он был просто человеком. Человеком без друзей. Всю свою жизнь он использовал людей, бросая тех, кто ему был больше не нужен. Он бежал от своих чувств и назвал это манипуляцией.
Он говорил себе, что когда-нибудь вернется к жене и сыну. Но он понял, что уже никогда не сделает этого. Он больше их никогда не увидит. Потому что он – трус.
Он говорил себе, что он – единственное, что имеет значение. Он ошибался. Ничто не имело значения. И он был ничем.
Вихтих попытался принять героическую позу, чтобы почувствовать себя лучше, но ничего не вышло. Ни один луч света не упал, чтобы осветить его, ни один порыв ветра не взъерошил его волосы. Он выглядел таким, каким он был на самом деле: сильно избитым человеком, с ног до головы обляпанным лошадиными кишками, одиноким и не имеющим друзей во всем мире.
Ему хотелось встать на колени в грязи и заплакать, но молодая женщина смотрела на него, и ему показалось позорным проявить слабость у нее на глазах.
«Трус».
У него даже живот подвело от горячего чувства стыда.
Внимание Вихтиха привлекли какие-то всхлипы. Он обернулся и увидел ваниста Геборене. Мужчина выглядел опустошенным и сломленным. Вихтих подошел к жрецу и выпустил ему кишки. Тот даже не попытался защититься и в последний миг глянул на Вихтиха с благодарностью. Обтерев меч о грязные одежды мужчины, Вихтих вложил его в ножны. Это все, что у него было. Его единственный друг. Опферламм вроде что-то такое говорила…
«Больше никогда. Больше никогда не выпускай его из рук».
Вихтих подошел к женщине. Она смотрела, как он приближается, ни единой искорки страха не блеснуло в зеленых глазах.
«После всего того, что она тут увидела, и неудивительно».
– Я – Вихтих… – он хотел продолжить, похвастаться, что он Величайший Фехтовальщик в Мире, но слова не шли. Каждое из них, любое казалось сейчас ложью.
– Цюкунфт, – сказала она, пристально глядя на него.
Даже сейчас, с ног до головы покрытая лошадиными кишками и кровью, она была великолепна. Зеленые глаза сияли посреди кроваво-красного. Рука ее лежала на груди Бедекта. Тот был неподвижен как камень.
– Он?.. – Вихтих не мог это произнести. – Он еще…
– Он мертв, – сказала она. – Они все мертвы.
Вихтих попытался пошутить:
– Ну, мертвым он уже был. Это его никогда не останавливало.
– Нет, – ответила она. – На этот раз это окончательно. Он спас меня. Он остался и не бросил меня.
– Да, он таким и был, – сказал Вихтих, глянул на тело своего друга, нахмурился. – Иногда.
– Я думала, она хочет, чтобы я страдала, – сказала Цюкунфт.
– Она?
– Моя сестра. В зеркале.
– А, ну да.
«Что она несет?»
– Она пыталась показать мне, что есть люди, которым можно доверять, люди, на которых можно рассчитывать, люди, которые тебя не подведут.
Цюкунфт посмотрела на Бедекта, она протянула руку и дотронулась до его лица.
– Она хотела показать мне, что ожидать от любого человека самого худшего – это безумие. Что это ошибка. Я ошибалась. И она выбрала Бедекта, самого необычного человека, чтобы показать это мне.
– Твое Отражение выбрало Бедекта, чтобы научить тебя доверию? – Вихтих рассмеялся.
Он почувствовал себя немного лучше, словно снова стал собой – на самую малость.
– Она не была моим Отражением, – сказал Цюкунфт. – Она была моей сестрой.
Вихтих пожал плечами. Зеркальщицы редко бывали вменяемы. Девушка, конечно, была очень красивой, но явно безумной. Кому вообще могло в голову прийти обратиться к Бедекту, чтобы научиться доверию?
Вихтих обернулся, окинул оценивающим взглядом последствия бойни. Бедект, Штелен, Лебендих и Опферламм лежали там, где упали. Все были мертвы. Сразу за проломом в стене лежал жрец Геборене, чуть подальше разбрызгалось по камням тело рухнувшего с неба териантропа. Неужели все это сделал Бедект? Неужели стойкая вера старого ублюдка в здравый смысл сокрушила ту реальность, которую они все создавали своим безумием?
– Твое железное здравомыслие делало тебя самым безумным человеком, которого я встречал в жизни, – сказал Вихтих телу Бедекта.
Цюкунфт подняла взгляд на Вихтиха, и в ее глазах промелькнуло нечто очень знакомое.
Вихтих снова рассмеялся. Он встал в позу, и ветерок взъерошил его волосы, несмотря на то, что все они слиплись от лошадиной крови. Он одарил ее дерзкой улыбкой, своей любимой.
– Ты был его другом, – сказала Цюкунфт.
Она провела пальцами по лбу Бедекта, но глаз, таких зеленых, что в них хотелось утонуть, с Вихтиха не сводила.
– Нет, – ответил он. – Я и сейчас его друг. Я увижу его снова в Послесмертии.
Он подмигнул, чувствуя, как все сильнее становится самим собой.
– Хотя, надеюсь, не слишком скоро.
– Не думаю, – ответила Цюкунфт. – Его безумие наполнило мир здравым смыслом, пусть и на краткий миг. Он умер в здравом уме. Я не думаю, что в мире здравомыслящих людей в принципе существует Послесмертие.
Она озвучила его собственные мысли, но, произнесенные вслух, они звучали абсолютно бредово. Может ли это быть правдой? Неужели здравомыслие Бедекта было разновидностью безумия? Он думал о териантропе – о женщине, падающей с неба, принявшей человеческий облик и бывшей не в силах снова стать драконом, каким она себя считала.
«Здравомыслие как вид безумия? Непохоже на то».
Вихтих отвернулся, не в силах смириться с уверенностью, которую видел в глазах Цюкунфт.
Вменяемость и здравый смысл были разновидностью безумия – притом опасной разновидностью. Только его собственное безумие делало его тем, кем он был, только оно стояло между ним и нормальностью обыкновенных людей. И именно эта мысль – стать обыкновенным – пугала Вихтиха больше всего на свете.
Он глянул на Штелен и только тут заметил рукоять меча, выглядывающую из-за ее плеча.
«Мой второй меч».
Она принесла его меч, тащила его с собой от самой готлосской заставы.
Но зачем? Собиралась ли она вернуть его или хотела подразнить Вихтиха напоминанием, как ограбила его, пока он был без сознания? Снова.
«Конечно, чтобы подразнить».
И все же он знал, что она ему вернет меч. Это было частью ее способа наслаждаться победой.
Вихтих огляделся по сторонам. Меч Штелен – на полу, один из ее ножей – в Опферламм, другой – в горле Лебендих.
– Оставь меч себе, – сказал он мертвой Штелен. – Там, куда ты направляешься, он тебе понадобится.
«И я ее убил».
Он снял с плеча пригоршню лошадиных кишок и бросил к ее ногам. Пусть у Штелен и лошадь там будет. Куда, кстати, подевалась лошадь Опферламм? Вихтих нигде не видел животного. Он подавил смех. Должно быть, лошадь Бедекта упала прямо на нее.
«Придется пешком пойти, судя по всему».
Он вспомнил сон о старике, который спустился с гор, и все понял.
– Я больше никогда не сяду в седло, – сказал он, снова повернувшись к Цюкунфт.
– Прости?
– Ненавижу лошадей. Всегда ненавидел. С этого момента буду ходить пешком.