Мы идем рядом, пробираясь между валяющимися тут и там телами. Даже сквозь толстый слой багрового песка я вижу, что мертвецы почти все одеты в форму армии Теократа. Добравшись до ворот, слышим какофонию резни, происходящей внутри. Тело Асены засыпало трупами дисморфиков, погибших при открытии ворот. Даже огромное тело Бэра исчезло под ними. Мое внимание привлекает золотой отсвет на стене. Я вытягиваю шею и смотрю наверх, дрожащими руками прикрывая глаза от невыносимого сияния.
Над нами, на вершине зубца, стоит Императрица, Повелительница Иллюзий, гибкая и гладкая. Золотое сияние обтекает ее тело. Платье, сотканное из чистого золота, подчеркивает каждый его соблазнительный изгиб. Она поворачивается, глядя на нас сверху вниз, и я вижу ужас на ее лице. Широко раскрытыми глазами она смотрит сквозь нас, и я понимаю, что она видит только груды трупов.
Мне приходят на ум слова капитана: «Мы ничего о ней не знаем. Во что она верит. Чего она боится». В этот миг я, как мне кажется, понимаю, чего Императрица боится больше всего. Она – коморбидик, то есть страдает от нескольких видов наваждений. Она смогла построить город, вызывавший ревнивую ненависть Теократа, только из своего безумия и песка, но при этом была фобиком. Я понимаю, почему до этого самого момента Повелительница Иллюзий, Императрица Зиннлоса, не показывалась нам на глаза.
Она боится перемен.
Вечный Зиннлос. Теперь это имеет смысл. Она построила этот неприступный город, желая создать нечто неизменное. То, что не умрет никогда.
Конечно, Теократ должен был стереть его с лица земли. Глядя на то, как рушится ее город, Императрица закричала; чуть слышное поскуливание быстро перерастает в пронзительный, оглушительный вопль. Меня захлестывает этим ужасным криком, но я разобрал слова. Протягивая руки к бескрайней пустыне за могучей стеной своего города, она плачет и умоляет:
– Пожалуйста, нет!
Но здесь нет никого, кроме капитана и меня.
И мертвецов.
Не так давно они все были живы, но мы изменили это.
Она вернула все назад. Но безумие не предполагает тонкого контроля над тем, что вы делаете. Чем сильнее мы становимся, тем меньше у нас контроля. Таково проклятие всех безумцев.
Только что мы праздновали победу, и вот уже люди бегут обратно из ворот, спасаясь от чего-то ужасного. Мы с капитаном стояли прямо у них на пути. Никто из нас не двинулся с места, и нас наверняка растоптали бы, если бы бегущие не увидели, что происходит позади нас.
Капитан замечает это первым.
– Боги, – бормочет он себе под нос.
Мы видим, как тысячи трупов вылезают из пыли цвета крови и тупо оглядываются по сторонам, и понимание начинает мерцать в их глазах. Они выглядят еще более испуганными, чем живые, но это их не останавливает. Мертвецы бросаются на войска Теократа, не думая ни о самосохранении, ни о защите. Я не знаю, что движет ими; безумие императрицы или осознание собственного ужасного положения, гибель всех их мечтаний и планов. Они сбивают людей с ног, не обращая внимания на жестокие раны, которые получают при этом. Убитые поднимаются и снова вступают в бой. Ветер усиливается, тысячи песчинок секут лицо, не позволяя толком ни видеть, ни слышать, что происходит. Друга не отличить от врага, живых – от мертвых; все с ног до головы в одинаковой красной песчаной пыли.
Это не тщательно продуманная контратака Повелительницы Иллюзий. Это Вершина – шаткий миг апофеоза безумия, миг, когда заблуждения приобретают собственную жизнь и вырываются на свободу, не контролируемые уже ничем.
Оцепенев от шока и потери, я наблюдаю за бойней словно со стороны. Зачем капитан привел меня сюда? Оглушительный рев медведя прерывает мои размышления. Те, кто находится ближе всех к трупу Бэра, разлетаются в разные стороны – игрушки, отброшенные малышом. Медведь размахивает лапами размером с туловище человека, что производит оглушительный эффект. Я вижу его сквозь мечущуюся вокруг толпу живых и мертвецов. Гризли уже был ранен, и к тому же по нему прокатилась многотысячная толпа людей, пытающихся выбраться из города. Его густая шерсть, покрытая кровью и пылью, обвисла клоками. А уж сколько стрел торчит из него – и не сосчитать.
Если Бэр поднялся… Я заставляю искру надежды угаснуть. Это не Бэр, с какой стороны ни взгляни. Что бы ни осталось от оборотня, разум его в любом случае был необратимо поврежден.
– Асена, – говорю я.
– Что? – рявкает капитан.
Даже если он говорит что-то еще, я не слышу.
– Прости, – шепчу я. – Я не смогу видеть ее такой.
Это и отрицание, и мольба. Какая разница, что Асена уже мертва? Я сомневаюсь, смогу ли сделать то, что должен, если увижу ее. Вот он – миг, когда я могу переломить ход событий, выступить против войск Теократа и спасти Императрицу.
Сквозь песчаные вихри я вижу голубые, как лед, глаза. Исчезает оглушительный грохот битвы – грохот моего сердца заглушает его. Жар разливается по венам, обжигающий ветер и палящее солнце в сравнении с ним – ничто. Я закипаю изнутри. Внезапный порыв ветра скрывает голубые глаза в водовороте багровой пыли.
Пламя моего безмолвного крика поглощает боль, яркую и острую. Я больше не сдерживаю свое чувство вины. Свою ненависть к Теократу за то, что он отправил меня в это адское место. Свой гнев на себя за то, что так отчаянно хотел угодить ему. Вину за то, что лгал капитану, любовь к Асене и ненависть к себе за надежду стать счастливым. Разжимается и развеивается, как пыль, стальная хватка, в которой я держал свои чувства – единственное, что стояло между мной и бушующим безумием.
И свое пламя я тоже больше не сдерживаю.
Песчаные вихри проливаются на поле боя дождем кроваво-красного стекла. Тела вспыхивают, рассыпаются пеплом, и его уносит ветром. Ворота и стена плавятся, текут, как густая кровь, провисают, а затем рушатся под собственным весом.
А я продолжаю гореть.
Я не собираюсь останавливаться. Я буду пылать до тех пор, пока от меня и окружающего мира не останется ничего.
Видимо, он стоял позади меня, потому и уцелел. Капитан – вот кто спас меня в тот момент. И обрек себя на ад разложения и гниения.
Когда я прихожу в себя, голова раскалывается от боли, жалкая прядка челки слиплась от крови. Капитан стоит рядом со мной, глядя вниз с грустной извиняющейся улыбкой. Холод и опустошение – вот что я ощущаю.
– Прости, – говорит он.
Я смотрю мимо него, на чистое голубое небо. Так приятно увидеть что-то другое, а не осточертевший красный.
– Помоги мне встать, – говорю я. – Отведи меня в палатку.
– Прости, – повторяет он. – Твоей палатки больше нет.
Он отворачивается, смотрит на горизонт.
– Ничего больше нет.
Я подаю ему руку, и он с трудом поднимает меня на ноги. Насколько хватает взгляда, мы окружены застывшими волнами красного стекла.
– Почему? – спрашиваю я. – Почему ты меня остановил? Я хочу умереть. Я знаю, что ты хочешь…
Я замолкаю, не в силах произнести это вслух. Конечно, он должен жаждать смерти даже сильнее, чем я.
На этот раз он извиняется только взглядом.
– Теократ попросил меня быть с тобой. Он попросил меня остановить тебя, если ты вознамеришься… сжечь себя дотла. Вот каковы были мои приказы. Теократ сказал, что пока не готов потерять тебя. Он сказал, что мы оба ему еще пригодимся.
Капитан замолкает и прерывисто вздыхает.
– Он сказал, что мы ему нужны.
Противоположные чувства разрывают меня, и ни одно не может взять верх. Я ненавижу капитана за то, что он остановил меня, но люблю его за то, что он спас мне жизнь. Я ненавижу Теократа за то, что он послал меня сюда, но никогда еще не был так счастлив, как в тот момент, когда капитан сказал мне, что я все еще нужен. Лучше ли быть нужным и используемым, чем не быть нужным вообще? Скорее всего, нет, но такова сила Теократа. Его потребности подавляют желания всех остальных. Его корыстолюбие лишает нас всякой корысти.
– Я должен был убить тебя, если ты захочешь изменить Теократу, – признаюсь я капитану.
– Я знаю.
– Повелительница Иллюзий? – спрашиваю я.
– Мертва.
Что ж, вот и не осталось никого, кто мог бы оспорить господство Теократа. Он победил, и цена не имела для него никакого значения. Я смотрю на бесконечное море красного стекла. Сколько мертвецов похоронено под этими застывшими волнами? Не застыл ли там кто-то из тех, кого Императрица подняла из мертвых, как в ловушке, не продолжал ли бороться за жизнь?
– Теократ, – говорю я. – Это не может больше так продолжаться.
Капитан поднимает свою гниющую руку. Плоть отслаивается от костей.
– Я полагаю, цель может оказаться тем, ради чего я смогу жить, – криво улыбаясь, говорит он. – Может, навестим его?
Я киваю.
Бок о бок мы с капитаном идем по багровому стеклу к Граухлосу и к нашему Теократу, ублюдку-манипулятору. Пот сочится из жирных складок моей плоти, краем глаза я наблюдаю за капитаном. Была ли Асена частью плана Теократа? Почему капитан послал меня встретить териантропов? Подтолкнул ли он меня в ее объятия, зная, что она будет принесена в жертву? Использовать ее просто для того, чтобы привести меня в такое состояние, где я потеряю всякий контроль, было вполне в духе Теократа. Знал ли он, что я собираюсь предать его?
Единственный вопрос, который я не осмеливаюсь себе задать: Асена – знала ли она?
Я отгоняю эту мысль и иду дальше сквозь пустыню с моим единственным другом.
Я думаю, что во мне разгорается последний огонь.