Джулиан действительно был кем-то, а потом стал никем. Теперь он снова ощущал себя кем-то. По крайней мере, кем-то, кого пригласили на рождественский ланч. С друзьями. Они ведь его друзья, так? Настоящие друзья. Моника пригласила его не просто из жалости или чувства долга – он был в этом уверен.
Он вспомнил первое Рождество после Мэри, когда даже не знал, что это за день, пока вечером не включил телевизор. Вся эта телевизионная праздничная суета загнала его обратно в постель с холодной жестянкой тушеной фасоли, вилкой и кучей сожалений.
Джулиан попробовал проделать перед стоящим в гардеробной зеркалом в полный рост одно из движений тайцзи. Ему показалось, он похож на свихнувшегося шотландского горца. Потом он пошел в гостиную, где на кофейном столике, ожидая упаковки, лежали подарки для Моники, Райли, Бенджи, База и миссис Ву. Неловкие пальцы плохо слушались и в конце концов прилипли к скотчу. Джулиан пытался отодрать их, вцепившись зубами в скотч, и в результате его губы прилипли к ладоням.
Выйдя на Фулхэм-роуд, Джулиан заметил идущего навстречу Райли. Вероятно, тот срезал путь, пройдя через кладбище от Эрлс-Корта. Значит, он не остался у Моники. Как же это старомодно. Джулиан никогда не был таким старомодным, даже во времена, когда полагалось таким быть. Райли был явно ошарашен его нарядом.
Дверь кафе открыла Моника, которая выглядела очаровательно. На ней было красное платье, а поверх него – простой белый фартук шеф-повара. По ее виду можно было понять, что она работала у горячей плиты: щеки у нее горели, а из привычного конского хвоста выбивались влажные пряди волос. В руке она держала деревянную ложку, которой размахивала, говоря:
– Входите!
В центре кафе был накрыт длинный стол. На столе лежала белая полотняная скатерть, усыпанная лепестками роз с распыленной на них золотой краской. Каждый прибор отмечался золотым конусом с укрепленной на нем карточкой с именем. На столе были также красные хлопушки, красные с золотом свечи, а в центре – композиция из падуба и плюща. Даже на строгий взгляд Джулиана, все выглядело потрясающе.
– Вы не спали всю ночь, Моника? – спросил он. – Это выглядит великолепно. Как и вы. Это мнение профессионала.
Щеки Моники зарделись пуще прежнего.
– Я действительно встала довольно рано. Вы оба можете присоединиться к Бенджи в Библиотеке, но сначала положите эти подарки под елку.
На одном из кофейных столиков в ведерке со льдом стояла бутылка шампанского, а рядом – большое блюдо блинов с копченой семгой. Воздух наполнялся ароматом жареной индейки и звуками рождественских гимнов в исполнении хора Королевского колледжа. Это был один из тех дней, когда все замыслы собираются воедино.
К ним подошла Моника и, сняв фартук, села:
– У нас остается час, пока я поставлю готовиться последние овощи. Может быть, откроем подарки? Некоторые можем открыть сейчас, остальные – после ланча.
Джулиан, который, в отличие от Моники, не любил откладывать удовольствия, сказал:
– Прошу вас, можно сначала открыть мои?
Не дав им времени на возражения, он вытащил из-под елки свою кучу подарков, завернутых в подходящую бумагу, и вручил присутствующим.
– Боюсь, на самом деле я ничего не покупал, – объяснил Джулиан. – Просто порылся у себя дома.
Бенджи, первым снявший бумагу со своего свертка, с открытым ртом смотрел на подарок, лежащий у него на коленях.
– Альбом с «Sergeant Pepper». На виниле. Нельзя это отдавать, Джулиан. Он будет стоить состояние, – запротестовал Бенджи, продолжая сжимать в руках пластинку, с которой не в силах был расстаться.
– Я бы предпочел подарить это тому, кто должным образом оценит, дорогой мой мальчик, а я знаю, как сильно ты любишь Битлз. Они никогда не были по-настоящему моей фишкой. Этакие пай-мальчики. Sex Pistols. Вот это было мое. – Джулиан повернулся к Райли, с благоговением державшему подлинную футболку Роллинг Стоунз. – Что ж, ты уже давно мечтаешь наложить лапу на мои шмотки, юный Райли. Если хочешь, можешь это продать, но, полагаю, на тебе это будет здорово смотреться.
Джулиану не терпелось увидеть, как Моника откроет свой подарок. Он смотрел, как она осторожно и очень долго снимает скотч.
– Просто оторвите ленту, милое дитя! – посоветовал он.
У нее был озадаченный вид.
– Если оторвать, ее нельзя будет повторно использовать, – сказала она, как будто увещевая расшалившегося малыша.
Наконец Моника сняла бумагу и охнула. На такую реакцию он и рассчитывал. Все сгрудились вокруг, чтобы увидеть подарок, лежащий у нее на коленях.
– Джулиан, как красиво! Гораздо красивее, чем я на самом деле, – сказала Моника.
Он написал ее портрет маслом, частично по памяти, частично по наброскам, которые ему удалось тайком сделать во время уроков рисования. На этом небольшом полотне Моника опиралась подбородком на кисть руки, намотав на указательный палец прядь волос. Как на всех портретах Джулиана, мазки были смелые и широкие, почти абстрактные, и его картина столько же деталей передавала, сколько и опускала. Джулиан взглянул на Монику. Казалось, она сейчас заплачет. Он надеялся, что от радости.
– Не считая нашей недавней совместной работы в стиле Поллока, это первая вещь, написанная мной за пятнадцать лет. Боюсь, моя манера немного устарела.
Их разговор прервал стук в дверь. Бенджи, решив, что пришли Баз с бабушкой, отправился открыть дверь. Готовясь к встрече, Джулиан положил подарки для База и миссис Ву на стол рядом с собой. Он сидел спиной к двери и не видел лица База, пока тот не подошел к ним. Присутствующие примолкли.
– Что-то случилось, Баз? – спросила Моника. – Где Бетти?
У Джулиана появилось ужасное предчувствие того, что произойдет дальше. Он ощущал, как Баз сверлит его взглядом, но не решался взглянуть на парня. Вместо этого он посмотрел на свои массивные башмаки, прекрасно начищенные. В наше время мало кто хорошо чистит обувь.
– Бабушка не выходит из своей комнаты со вчерашнего вечера, – сдерживая гнев, произнес он.
– Почему? – спросил Бенджи. – Она заболела?
– Может быть, спросишь Джулиана? – отозвался Баз.
У Джулиана рот был набит блином, но он никак не мог проглотить его, поскольку гло́тка у него пересохла. Он поднял бокал с шампанским и сделал большой глоток.
– Мне очень жаль, прости меня, Баз. Я думал, она знает. Ведь в наши дни никого не волнует, в кого ты влюблен, верно? Совсем не как в шестидесятые, когда мой друг Энди Уорхолл был единственным открытым гомосексуалистом из тех, кого я знал. Между тем скрытых геев было полно.
Все молчали, сложив два и два и получив четыре.
– Бабушка никак не может уяснить себе эту современную тенденцию. Просто не осознает. Она без конца причитает: ее жизнь, мол, была прожита напрасно. Какой был смысл всю жизнь работать не покладая рук, налаживать бизнес, который унаследуют потомки, если никаких потомков не будет? Она вне себя от горя.
Баз опустился на стул, уронив голову на руки. Джулиан подумал, что лучше пусть Баз рассердится, а не горюет так сильно.
– А как твои родители, Баз? В порядке? – спросил Бенджи, касаясь его руки.
Баз отдернул руку, словно за ним наблюдала бабушка.
– Они отнеслись к этому удивительно спокойно. Думаю, они знали.
– Я не пытаюсь оправдать свою болтливость, дорогой мой, но разве не лучше, чтобы эти вещи открылись? Разве это не облегчение? Скрывая тайну, можно и заболеть. Уж я-то знаю, – заявил Джулиан.
– Это не ваша тайна, Джулиан! Я бы рассказал ей на свой лад, в свое время. Или никогда. Правдивость не всегда лучшая политика. Иногда мы нарочно храним секреты, чтобы оградить дорогих нам людей. Так ли это было бы ужасно, если бы бабуля легла в могилу, веря, что мы с моей китайской женой унаследуем ресторан и у нас будут дети?
– Но я… – начал Джулиан.
– Не хочу ничего больше слышать, Джулиан! – перебил его Баз. – И кстати, я ни на миг не поверил, что вы были другом Энди Уорхолла. Или Марианны Фейтфулл. Или чертовой принцессы Маргарет. Вы одна большая фальшивка, сидите здесь в этой нелепой клетчатой юбке. Почему бы вам не вернуться в свою дыру и не оставить меня в покое?
С этими словами Баз встал и вышел. В наступившей гробовой тишине было слышно, как на полированный дубовый пол упала еловая иголка.
Райли
Райли даже не представлял, что миниатюрный Баз, отличавшийся добродушием и сердечностью, может так рассердиться. Всю силу своего гнева Баз направил на Джулиана, который съежился на стуле, как высохшая муха, пойманная в паутину. С тех пор как Райли познакомился с Джулианом, тот укрепил свой авторитет, становясь все более уверенным в себе, все более энергичным. За какие-то две минуты все это пропало.
Райли взглянул на Бенджи – явный случай возмещения ущерба. Парень казался в равной степени шокированным и напуганным. Звук захлопнувшейся за Базом двери несколько секунд гулко отдавался в зале кафе. Потом каким-то чужим, тонким голосом заговорил Бенджи:
– Вы считаете, я должен пойти за ним? Что мне делать?
– По-моему, надо на время оставить его в покое, чтобы он во всем разобрался и поговорил с родными, – сказала Моника.
– Что, если его семья возненавидит меня? Что, если они не разрешат ему со мной встречаться?
– Знаешь, непохоже, что у них проблема с тобой. Непохоже даже, будто его родителей особо волнует, что Баз – гей. Господи, на дворе две тысячи восемнадцатый год! Его бабушке просто нужно с этим смириться, – сказал Райли. – Во всяком случае, она не вправе запрещать вам встречаться. Вы оба взрослые люди. Это не «Ромео и Джульетта».
– Я, пожалуй, пойду, – моментально постарев, произнес Джулиан. – Пока не натворил других бед.
– Джулиан, – повернувшись к нему с гневным видом и выставив вперед ладонь, как уличный регулировщик, останавливающий машины, начала Моника, – оставайтесь на месте. Баз не это имел в виду. Он просто психанул. И здесь нет вашей вины. Вы не обязаны были об этом знать. Вы не хотели, чтобы так вышло.