– Она метила в тебя, а не в меня! Должно быть, она здорово разозлилась. Моника терпеть не может, когда на пол попадают остатки еды, даже микроскопические крошки, не видимые невооруженным глазом, – с кривой усмешкой произнес Райли.
– Ну и как, очень она тебе нравится? – спросил Хазард. – Я оказался прав?
– Теперь это вряд ли имеет значение. – Потом, решив, что ответил слишком резко, Райли добавил: – Честно говоря, из-за этой чертовой тетради все казалось таким странным. Я почувствовал, что понимаю ее. Но меня это чем-то и пугало. То есть я приехал сюда ненадолго, а ей нужны все эти обязательства. Может быть, все и к лучшему.
И тут Райли понял, что совсем так не считает.
– Послушай, подожди день-два, а потом поговори с ней. Скажи, что ты пытаешься быть искренним, ха-ха, – посоветовал Хазард. – Уверен, она тебя простит.
Но что Хазард может знать? Они с Моникой не совсем на одной волне. Фактически единственным утешением в этой ситуации для Райли было то, что если прямо сейчас он не нравится Монике, то уж Хазард-то ей вообще не нравится.
Алиса
Ланч был катастрофой. Родители приехали в одиннадцать утра, и Макс открыл шампанское. Алиса выпила два бокала на голодный желудок. Потом, занимаясь готовкой, она осушила стакан красного вина, оставленного для подливки. Сочетание недосыпа, нервов и спиртного привело к тому, что при готовке она запуталась с распределением во времени. Индейка получилась суховатая, брюссельская капуста превратилась в кашу, а жареный картофель был твердым как камень. И она совсем забыла о подливке.
Мать Макса отпустила все нужные комплименты по поводу еды, но – в своей обычной манере – под похвалой скрывалась критика.
– Какая ты умница, что купила готовую начинку. Я всегда готовлю ее сама. Так глупо – куча времени уходит на то, чтобы приготовить ее как надо.
Алиса точно знала, зачем свекровь это говорит, но Макс даже не догадывался.
С грустью вспоминала Алиса, как отмечали этот праздник в доме матери, когда в тесную гостиную радостно набивались ее братья и сестры со своими семьями. Ковры, шторы и предметы мебели, выбираемые матерью скорее исходя из наличия и цены, чем из художественных достоинств, создавали какое-то буйство контрастных, не сочетаемых рисунков и красок. Домочадцы надевали на себя яркие праздничные джемперы и бумажные колпаки, споря и подшучивая друг над другом.
Дом Алисы в Фулхэме был выкрашен в правильный цвет от «Фэрроу энд бол», элегантные предметы мебели хорошо сочетались друг с другом. Всюду открытая планировка, а консультант по освещению потратил не один час и заметную часть премии Макса на то, чтобы для любого случая было создано подходящее настроение. Безукоризненный вкус. Полная бездуховность. Нет такого, что может не понравиться, и полюбить тоже нечего.
После ланча Алиса помогла Банти распаковать некоторые подарки и поняла, что переборщила с ними. Психотерапевт сказал бы, что это реакция на ее детские рождественские праздники, когда большинство подарков делали сами. Она помнит, как насмехалась над прелестной самодельной шкатулкой для шитья, которую мама подарила ей на десять лет. Там были иголки, разноцветные нитки, пуговицы и кусочки ткани. А ей хотелось получить проигрыватель компакт-дисков. Как могла она быть такой неблагодарной?
Алиса с трудом вернулась в настоящее и послала в Instagram с обычными хештегами хорошенькую фотку, на которой Банти жует обертку одного из подарков. Вдруг ни с того ни с сего Макс выхватил у нее телефон.
– Почему бы тебе не жить нормальной жизнью, вместо того чтобы все время ее фотографировать? – зашипел он, швырнув мобильник в угол комнаты.
Телефон приземлился в коробку с кубиками, разметав их, как ядро для сноса зданий.
Воцарилась напряженная тишина.
Алиса ждала, что кто-нибудь вступится за нее, скажет Максу, что негоже так разговаривать с женой.
– Алиса, дорогая, когда Банти должна спать? – вместо этого спросила мать Макса, словно ничего не произошло.
– Она… У нее нет установленного времени сна, – стараясь не заплакать, ответила Алиса.
Свекровь неодобрительно скривила губы. Алиса приготовилась выслушать знакомую лекцию о важности режима и о том, каким идеальным ребенком был Макс, который с минуты возвращения из роддома спал по ночам без просыпа.
– Ну почему бы вам с Максом не пойти с малышкой на прогулку, а я пока приберусь здесь у вас? Тебе не помешает подышать свежим воздухом.
Алиса посчитала, что под кажущейся добротой скрываются нападки на то, как она ведет хозяйство, но спорить не собиралась. Ей не терпелось на время избавиться от всего этого, пусть она и знала, что стоит ей выйти за дверь, как родители мужа будут критиковать ее. Чтобы не унижать себя еще больше, она не стала искать в ящике с игрушками сотовый, подхватила Банти и свою сумку и вышла из комнаты. Вслед за ней вышел и Макс, всем своим видом показывавший, что совсем не жаждет проводить с ней время.
Едва за ними закрылась входная дверь, как Алиса повернулась к нему.
– Как ты смеешь унижать меня перед своими родителями, Макс? Мы ведь как будто команда, – ожидая извинений, сказала она.
– Ну, я как-то не очень чувствую, что мы команда, Алиса. В любой момент, когда не занята Банти, ты возишься с этими чертовыми социальными сетями. Знаешь, у меня тоже есть потребности!
– Проклятье, Макс! Ты что, ревнуешь к ребенку? Своему ребенку? Прости, если я не нянчусь с тобой, – (по сути дела, так оно и было), – но Банти нуждается во мне гораздо больше, чем ты. Может, тебе попробовать помогать мне чуть больше?
– Дело не в этом, Алиса, – вдруг погрустнев, сказал Макс. – Ты изменилась. Мы изменились. Я лишь пытаюсь разобраться со всем этим.
– Разумеется, мы изменились! Теперь мы родители! Недавно я корчилась в родах, а сейчас превратилась в мобильный молочный бар и неделями сплю урывками, не больше трех часов кряду. Вероятно, я немного отличаюсь от той беззаботной девушки, работавшей в рекламе, на которой ты женился. А чего ты ждал?
– Не знаю, – тихо ответил он. – Помню, в день нашей свадьбы я смотрел, как тебя ведут по проходу в церкви, и думал, что я счастливейший человек на свете. Я думал, наши жизни благословенны.
– Я чувствовала то же самое, Макс. И мы действительно благословенны. Сейчас нам и должно быть трудно. Для всех первые месяцы с новорожденным кажутся трудными, разве нет? – Она ждала ответа Макса, но он промолчал. – Послушай, ты иди, пообщайся с родителями. Не хочу больше спорить. Я так устала. Я вернусь ко времени купания Банти.
У нее было ощущение, что из шаткого основания их брака выпал еще один кирпич.
Алиса села на скамейку на пустой детской площадке. Ногой подталкивая взад-вперед коляску с Банти, Алиса пыталась ее усыпить. Она видела, как тяжелеют веки Банти, сосущей кулачок и пускающей слюну на комбинезон с принтом северного оленя.
Без сотового было скучно. Алиса пошарила в карманах, но вспомнила, что оставила телефон дома. Домой возвращаться не хотелось, но она нервничала, не имея возможности ставить лайки, размещать посты или комментарии. Ей необходимо было отвлечься, чтобы не думать о ссоре с Максом. Это ее очень расстраивало. Что она делала в свободное время, пока не влезла в социальные сети? Она не могла вспомнить.
Алиса открыла сумку: нет ли там журнала «Грациа»? Не повезло. Но зато она нашла зеленую тетрадь, которую несколько дней назад подобрала на детской площадке, совершенно позабыв об этом. Чтобы чем-то заняться, она открыла тетрадь и принялась читать.
Все лгут о своей жизни. Ну разве это не правда? Сто тысяч подписчиков @алисывстранечудес наверняка не подозревают о жалкой реальности ее существования. Она подумала о сотнях постов, на которых они с Максом любовно смотрят друг на друга и на своего ребенка. Что это за тетрадь? Ее оставили специально для Алисы?
Что случится, если вместо этого поделишься правдой? Разве кто-нибудь хочет знать правду? Серьезно? Правда зачастую совсем не привлекательна. О ней не говорят с придыханием. Она не впишется в маленький квадратик Instagram. Алиса показывает вариант правды – то, что люди хотят видеть на экранах своих гаджетов. Что-то чересчур реальное – и она потеряет кучу своих подписчиков. Никто не хочет знать о ее совсем не идеальном браке, растяжках или конъюнктивите и себорейном дерматите Банти.
Алиса прочла историю Джулиана. Это было чудесно, но так грустно. Она задумалась о том, что он делает сегодня. Ему было с кем разделить рождественский ланч? Сидит ли он один в «Челси стьюдиос»? Ставит ли по-прежнему прибор для покойной жены?
Алиса начала читать историю Моники. Она хорошо знала ее кафе. Она была уверена, что недавно размещала это кафе в некоторых своих постах. Вы ведь знаете эти штуки – взгляните на мой кофе с пенкой в форме сердечка и мою чашку с полезными фруктами, йогуртом и гранолой. Посмотрите – я поддерживаю местный бизнес. На самом деле Алиса легко могла представить себе Монику, когда та деловито носится по кафе: на десять лет старше ее, но по-прежнему привлекательная и яркая.
Потом до Алисы дошло, что та женщина, которая покорила ее на днях, самозабвенно танцуя за окном кафе, была Моника. Тогда она не сложила два и два вместе, поскольку то видение очень отличалось от женщины, которую Алиса привыкла видеть днем.
Она прочла о страстном желании Моники иметь ребенка. Осторожнее с желаниями, мрачно подумала Алиса, глядя на Банти, которая заворочалась в коляске, похоже собираясь поднять крик. Неужели она сама в какой-то момент тоже очень хотела ребенка? Алиса не могла вспомнить, но предположила, что да.
Как странно, что она завидует жизни Моники, хотя Моника хотела как раз того, что Алиса принимает как должное. Алиса ощутила невидимую, но прочную связь между собой и этой сильной, но несчастной женщиной, с которой она даже толком не знакома. Она опустила взгляд на Банти, на ее чудесные пухлые щечки и бездонные голубые глаза, ощутив прилив любви, о которой она поклялась себе никогда не забывать.