– Блин! Какой вечер. Было немного напряжно, правда? – сказал он, и Монику разозлило то, как небрежно он отозвался об этом вечере с его сильными эмоциями. – Кто, по-твоему, прислал Мэри эту тетрадь?
– Должно быть, Лиззи, – ответила Моника. – Она нашла в детсаду тетрадь, выпавшую из Алисиной сумки. И после этого стала помогать ей с Банти.
– Ты не считаешь, что с ее стороны было немного подло вот так подставить Джулиана? – спросил Райли.
– На самом деле я считаю, что она оказала ему услугу, заставив признаться в своей лжи. Он стал немного другим, когда уходил с этой встречи, правда? Меньше хвастовства и показухи, больше реальной жизни. По-моему, с этого момента он станет более симпатичным и счастливым человеком. И наверное, они с Мэри могут быть друзьями.
– Надеюсь. Хотя он мне всегда нравился такой, какой есть. У тебя найдется что-нибудь пожевать? Умираю от голода.
Моника открыла кухонный шкаф, поражающий своей пустотой.
– У меня есть немного кулинарного шоколада, если хочешь, – сказала она, отломив кусочек, положила его себе в рот и почувствовала, как эта сладость возвращает ей энергию.
Теперь, когда напряжение спало, она поняла, как голодна и измучена.
– Моника, перестань! – подал голос Райли. – Его есть нельзя. Он ядовитый.
– О чем ты говоришь, черт возьми?! – с набитым ртом спросила Моника.
– Кулинарный шоколад. Он ядовитый, пока его не приготовят.
– Райли, тебе об этом говорила мама, когда ты был маленький?
– Да! – ответил он, а Моника ждала, пока до него дойдет. – Она лгала мне, да? Чтобы я не таскал шоколад?
– Вот одна из тех вещей, которые мне так в тебе нравятся. Ты всегда полагаешь, что люди хорошие и говорят правду, потому что ты сам такой. Ты привык думать, что все будет хорошо, и поэтому так оно обычно и бывает. Кстати, мама говорила тебе, что, когда в фургоне с мороженым играет музыка, это означает, что мороженое закончилось?
– Да, действительно говорила, – ответил он. – Но знаешь, у меня есть и темные стороны. Все считают меня чертовски милым, но у меня не меньше плохих мыслей, чем у любого другого. Честно.
– О нет, Райли, нет! – Моника села рядом с ним на диван. – В тебе есть много такого, что мне нравится, – сказала она, протягивая ему несколько кусочков шоколада, – но я не люблю тебя.
Моника вспомнила слова Мэри о том, что она научилась быть для себя солнцем. Моника вспомнила разговор с Алисой в поезде. В одиночестве есть свои преимущества. Ей не нужен никто, вокруг кого надо бегать. Ребенок ей тоже не нужен. Ребенок не делает счастливой на всю жизнь. Она знала, что скажет ему.
– Я не могу поехать с тобой в путешествие, Райли. Прости. Мне надо быть здесь, с моими друзьями и кафе.
– Я типа ожидал, что ты это скажешь, – произнес Райли с расстроенным видом, что было совершенно на него не похоже, и положил шоколад на кофейный столик как ненужный утешительный приз. – Я понимаю, Моника. В любом случае поначалу я планировал ехать один. Со мной все будет в порядке. – (И она знала, что это так, с Райли всегда все будет в порядке.) – А если ты решишь, что совершила ужасную ошибку, то всегда сможешь приехать и разыскать меня в Перте.
– Пока ты не уехал, мы ведь можем остаться друзьями, да? – спросила она, думая, не совершает ли ужасную ошибку.
Ведь именно этого она давно хотела, а вот теперь просто отмахнулась от него.
– Конечно, – ответил он, вставая и идя к двери.
Она поцеловала его. Этот поцелуй говорил гораздо больше, чем просто «прощай». Он говорил: «Прости, и спасибо тебе, и я почти тебя люблю». Но не совсем.
А она не хотела жить «не совсем».
Райли ушел, унося с собой все ее мечты. Они двое стоят на мосту Вздохов в Венеции, плавают в уединенной бухточке на изумительном греческом острове, целуются в берлинском баре, слушая джаз-банд. Райли учит их детей серфингу. Моника привозит их в Фулхэм, чтобы показать кафе, где все это началось.
Моника уселась на диван, чувствуя ужасную усталость. Она взглянула на стоящую на каминной полке фотографию своей смеющейся мамы. Моника вспомнила, когда сделала этот снимок, – на семейном празднике в Корнуолле, за несколько недель до оглашения диагноза.
Я знаю, мне не нужен мужчина, мама. Я знаю, мне не стоит идти на компромисс. Я сама могу о себе позаботиться, конечно могу.
Но иногда так не хочется этого делать.
Хазард
Прошла неделя со времени неудачного свидания с Бланш и осознания по поводу Моники.
Хазард накинулся на работу, беря на себя все самые трудоемкие садовые дела и пытаясь таким образом отвлечься. Он перестал пользоваться кафе как офисом, и его удивило то, насколько ему стало не хватать этого, а также игр в нарды с Моникой.
Забавно было, что, потратив не одну неделю на сватовство Моники, Хазард теперь прочил ей в партнеры только себя самого.
Но он все испортил.
Его воспоминания о свадьбе были в лучшем случае отрывочными, но один эпизод с поразительной ясностью вновь и вновь прокручивался у него в голове: «Блин, Моника, не будь ты такой занудой. Ты мне не мать, не жена и даже не подружка, и на том спасибо. А не пошла бы ты…» Или что-то в том же духе.
На следующий день она обошлась с ним очень мило и потом была вполне дружелюбна. Похоже, она не держит на него зла, но теперь, когда она увидела его с такой стороны, ни за что не согласится с ним встречаться.
Так или иначе, она едет в путешествие с Райли. Добрый старый Райли, полная противоположность ему – надежный, честный, простой, добрый и щедрый.
Если Моника ему действительно дорога, Хазард должен порадоваться за них. Очевидно, из них двоих следует выбрать именно Райли. А вот Хазард не такой милый, и в этом состоит часть проблемы. Он ущербный и эгоистичный. И ему действительно очень нужна Моника.
Все в Райли раздражало Хазарда – начиная с дурацкого австралийского акцента и кончая его манерой свистеть во время работы. Выбрось это из головы, Хазард. Он ни в чем не виноват. Райли не сделал тебе ничего плохого.
– Ну и какое место вы с Моникой посетите первым? – спросил Хазард, подхватывая беззаботный свист Райли, хотя и понимал, что этот разговор будет для него неприятным.
– На самом деле, дружище, она все-таки не поедет со мной, – ответил Райли. – Она говорит, у нее здесь много дел, так что я поеду один, если только не уговорю Бретта составить мне компанию.
Хазард изо всех сил старался не смотреть на Райли, чтобы ничем не выдать, как много для него значит эта случайно оброненная фраза. Он понимал, что надо ответить Райли, чтобы не показаться безразличным, но в этом случае он выдал бы себя.
Неужели возможно, что Моника остается в Лондоне из-за него? Хазард сильно в этом сомневался, но, может быть, это знак? Это определенно шанс, который ему нельзя упустить. Пока он окончательно не свихнулся, ему надо по крайней мере поговорить с ней.
Выдергивая гигантский чертополох из заросшей клумбы, Хазард обдумывал свои слова.
Я знаю, я грубый, эгоистичный мужик с множеством проблем, и недавно я повел себя с тобой непростительно дурно, но мне кажется, ты замечательная, и нам будет очень хорошо вместе, если только ты дашь мне шанс.
Не слишком лестные слова о себе самом.
Моника, мне все в тебе нравится, начиная с силы воли, амбиций и принципов и кончая тем, как ты волнуешься за своих друзей и как строго блюдешь санитарные нормы для продуктов. Если ты дашь мне шанс, я сделаю все, чтобы стать достойным тебя.
Пожалуй, чересчур жалостливо.
Моника, все те вещи, о которых ты писала, – семья, дети и вся эта волшебная сказка, – ну, может быть, я тоже этого захочу.
Гм… Суть в том, что он по-прежнему пытается приложить к себе этот пунктик, но хочет быть честным. Он когда-нибудь станет достаточно взрослым и ответственным, чтобы быть отцом? Кроме того, он сомневался, что стоит упоминать о том, что она написала в тетради. Как выяснили они с Райли, Моника очень чувствительна к этой теме.
Может быть, ему просто явиться к ней домой и действовать по обстановке? В конце концов, терять ему нечего.
Хазард на автопилоте доехал до «Маминого маленького помощника». Ему надо было оставить там садовые инструменты, которыми они сегодня пользовались. Однако быстро уехать из садика не получилось, потому что его сразу окружили толпой его маленькие помощники.
– Эй, Фин, – обратился он к худенькому мальчугану, помогавшему ему убирать инструменты в сарай, – как у тебя дела с девчонками?
– У меня? Лучше всех! – ответил Фин, выпятив грудь колесом. – У меня ПЯТЬ подружек. Больше даже, чем у Лео. А у него есть «Плейстейшн-4».
– Ух ты! Какой у тебя секрет? Как ты даешь им знать, что они тебе нравятся?
– Это легко. Я дарю им мармеладку. А знаешь, что я делаю, если девочка мне очень-очень нравится?
– Что? – наклонившись к Фину, спросил Хазард.
Фин прошептал Хазарду в ухо, обдавая его теплым дыханием:
– Я дарю ей мармеладку в форме сердечка.
Алиса
– Я не думала, что вы будете здесь, Джулиан, поскольку Мэри не умерла и все такое, – сказала Алиса, дойдя до могилы Адмирала. – Привет, Кит! – Она наклонилась, чтобы потрепать собаку за уши.
У Кита был недовольный вид, как будто эта ласка унижала его достоинство.
– Как видите, моя дорогая Мэри не умерла пятнадцать лет назад, – отозвался Джулиан, словно это была для него новость, – но я по-прежнему сюда прихожу. Не для того, чтобы вспомнить о ней, а чтобы сохранить связь с прошлым, бо́льшая часть которого осталась позади. Вместо «Бейлиса» я принес вот это. – Он достал из сумки бутылку красного вина, несколько пластмассовых стаканчиков и штопор. – На самом деле мне никогда не нравился «Бейлис», и, оказалось, Мэри тоже его больше не пьет, так что и нам не обязательно.
Алиса, которая на протяжении последних нескольких месяцев выливала «Бейлис» в траву, испытала большое облегчение. Она уселась на мраморную плиту рядом с Джулианом и приняла из его рук стакан вина. Кладбище было усеяно пролесками, и с веток деревьев, как снег, опадал цвет. Весна, время для новых свершений. Алиса вынула Банти из коляски и посадила себе на колени. Банти потянулась за цветком, зажав его в пухлом кулачке.