При экзекуции Кортес отсутствовал. Он бросился на коня и помчался в Семпоалу, велев 200 солдатам и всем конным следовать за ним; туда же он велел прибыть и Педро де Альварадо, который с другими 200 солдатами был отправлен Кортесом 3 дня назад в горные поселения. Таким образом, Педро де Альварадо не было ни на суде, ни при казни[188].
В Семпоале Кортес стал подготавливать большой наш поход против Мешико. Мы же, его сторонники, оставшиеся пока в Вера Крусе, на сходке предложили, чтобы все корабли наши были уничтожены, дабы таким образом пресечь возможность новых бунтов, особенно в наше отсутствие. К тому же не мешало воспользоваться матросами — ведь их было около ста человек!
Знаю я, что мысль об уничтожении флота принадлежала самому Кортесу, но не он ее выявил, так как опасался, что впоследствии с него же и потребуют возврата стоимости кораблей.
Предложение было принято, и старший альгуасил Хуан де Эскаланте, храбрейший человек и верный друг Кортеса, получил соответствующий приказ. Все ценное было снято с кораблей, а сами они были посажены, на мели, где прибой их вскоре разрушил окончательно. Оставлены были лишь лодки. Матросы переведены были в армию, а неподходящие — в гарнизон Вера Круса.
Затем Хуан де Эскаланте прибыл к Кортесу в Семпоалу, и тот представил его всем касикам, как брата своего и наместника, который останется в Вера Крусе и защитит их в случае нужды от Мотекусомы. Сам же Кортес надеялся на капитана Хуана де Эскаланте, который был и старшим альгуасилом Новой Испании, как на каменную гору, и лучшего выбора он не мог сделать на случай разных козней со стороны Диего Веласкеса.
Приготовления все были сделаны; носильщики для пушек стояли наготове, а также пятьдесят наиболее отборных индейских воинов; сам Кортес сказал нам замечательную речь, с многими примерами про римских героев, как говорил Юлий Цезарь при Рубиконе, потом — что мы все исполним долг свой, служа Богу и Его Величеству, — вдруг случилась задержка. Прибыл гонец от Хуана де Эскаланте с известием, что в виду Вера Круса показался корабль, который, несмотря на костры, флаги и другие способы призывов, не пожелал пристать к берегу и вновь ушел, и теперь, по наведенным справкам, стоит на побережье на расстоянии трех легуа.
Кортес сейчас же передал командование Педро де Альварадо и Гонсало де Сандовалю — это было первое поручение столь знаменитому потом Сандовалю — а сам вскочил на коня и с еще четырьмя всадниками и пятьюдесятью отборными пехотинцами отправился в Вера Крус, куда мы и прибыли ночью.
Отсюда мы, без отдыха и еды, направились вдоль берега, и вскоре нам удалось изловить четырех испанцев, которые принадлежали к отряду, возглавлял который Алонсо Альварес де Пинеда или Пинедо[189], только что основавшему городок на реке Пануко. Снаряжена же эта экспедиция была губернатором Ямайки Франсиско де Гараем[190], который еще в 1518 году, после известий о многих новых землях, открытых Франсиско Эрнандесом де Кордовой и Хуаном де Грихальвой, со множеством золота, исхлопотал себе в Испании, при содействии епископа Бургоса Хуана де Фонсеки, лиценциата Сапаты и секретаря Кончильоса, послав к ним своего майордома Торральбу, — патент Его Величества на открытие и колонизацию всех земель к северу от реки Сан Педро и Сан Пабло[191] и ныне снарядил экспедицию из трех кораблей и 270 человек, которыми командовал Алонсо Альварес де Пинеда или Пинедо, который и находится ныне в Пануко в трех днях пути.
Кортес дружески обошелся с пленными, стараясь их перетянуть на свою сторону, и, наконец, спросил их: как бы овладеть кораблем? Они предложили хитростью заманить экипаж на берег, но… как они ни звали на помощь, люди с корабля не высаживались, так как, наверно, заметили нас. Поэтому Кортес придумал другую уловку: четверо из нас должны были переодеться в платье наших пленников и остаться на месте, мы же, остальные, якобы совсем ушли, на деле же с наступлением темноты вернулись и засели в засаду вблизи места высадки Но и это не удалось. Правда, утром с корабля отвалила лодка с шестью матросами, так как оставшиеся на берегу четверо наших неистово кричали и махали плащами; но приближалась она осторожно и высадила сперва, вдалеке, лишь двух людей с водой, а те, подойдя к переодетым скоро узнали обман, крикнули своим, и лодка понеслась опять к кораблю! Эх, хотели мы было послать им вдогонку добрую порцию пуль, но Кортес удержал нас.
Так и вернулись мы в Вера Крус ни с чем, с шестью лишь пленными, изнуренные и голодные. А оттуда, не медля, двинулись в Семпоалу, к армии, где все приготовления уже были закончены. На месте, например, было двести здоровенных носильщиков — tamemes для переправки артиллерии, ибо было у нас только наше оружие: копья, аркебузы, арбалеты, щиты и другое, а иного скарба у нас, бедняков, тогда не было — ведь не было даже и настоящей обуви, а лишь альпаргаты. Осталось выбрать лишь путь, и касики из Семпоалы советовали двинуться на Мешико через Тлашкалу, так как жители ее им друзья, а мешикам — лютые враги.
Поход в Тлашкалу
В середине августа[192] 1519 года мы оставили Семпоалу, соблюдая величайший порядок и возможную осторожность.
В первый же день мы прибыли в городок Шалапу[193], а оттуда в Шикочималько[194], грозную крепость, утопавшую в виноградниках. Везде донья Марина и Агиляр наспех сообщали лишь самое наинеобходимое о нашей святой вере, об императоре доне Карлосе и об отказе от человеческих жертв. Всюду мы ставили также крест. Встречали нас хорошо, так как здешние жители дружили с Семпоалой и не хотели платить дани Мотекусоме.
То же продолжалось и далее, когда мы пришли крутым горным перевалом в Техутлу[195]. Но тут-то и начались наши напасти. Дорога становилась все круче, горы все выше и безлюднее; съестного нигде нельзя было найти; со снеговых вершин дул холодный ветер, часто шел град, и мы, привыкшие к теплому климату, шли продрогшие, почти замерзшие. Хорошо еще, что кое-где при дороге находились безлюдные группы домов и большие святилища идолов, которые, как я уже говорил, называются cues [(пирамиды храмов)], и подле них были навалены значительные запасы дров для служения их идолам, которые были в этих святилищах. Но еды и здесь не было. Наконец, мы вступили на землю города Цаоктлана[196], уже в пределах королевства Мотекусомы, как то видно было по иному строению домов, иной одежде и всему укладу здешних жителей. К касику, вперед себя мы послали двух индейцев из Семпоалы, а сами любовались красивым видом опрятного города, блестевшего белизной штукатурки — дворцами касика, высокими cues и святилищами. И вспомнили мы приветливые города нашей Испании и прозвали город «Белая крепость» [(Castil-blanco)][197], к тому же и несколько солдат-португальцев, что были с нами, сказали, что поселение это похоже на город Белая крепость [(Castil-blапсо)] в Португалии. Между тем прибыл местный касик Олинтетль[198] с наиболее знатными жителями. Отвели они нам наши квартиры, достали припасов, но ясно было, что не очень они к нам благоволили. После еды этот касик по требованию Кортеса через наших переводчиков рассказал о своем сеньоре Мотекусоме, о его великих военных силах, что были во всех провинциях, платящих ему дань, и о других многих войсках на границах и в приграничных провинциях; затем он сообщил о величайшей укрепленности города Мешико, так как все строения его расположены на воде [озера]; перебраться от одного здания к другому можно было только по переносным мостам или на лодках, и у всех зданий были плоские крыши, на каждой плоской крыше могли установить большие щиты, и каждое здание было крепостью; и о том, что для прохода в город есть три дамбы с дорогами, а в каждой дамбе 4 или 5 промежутков, через которые вода из одной части попадает в другую; и на каждом таком промежутке был деревянный мост, и если один из этих мостов поднимался, то никто не мог пройти в Мешико. Также он рассказал об огромном количестве золота, серебра, драгоценных камней — chalchiuis и других богатствах, которые были у Мотекусомы. Немало мы дивились этим рассказам. Но, странно, не страх они нам внушали, а великую жажду поскорее испытать свое счастье вопреки всяким укреплениям и съемным мостам. Таков уж испанский солдат — нет для него невозможного: ведь на деле Мешико оказался куда грознее этих рассказов!
Кортес же в ответ стал произносить свои обычные речи о нашем короле и сеньоре-императоре доне Карлосе и святой вере. Но индейцы молчали. Тогда Кортес обратился к нам: «Теперь, сеньоры, пожалуй, больше нечего делать, как водрузить крест!» «Нет, сеньор, — возразил падре фрай Бартоломе де Ольмедо, — время еще не пришло; сказали Вы им много полезного, но все же еще недостаточно, чтоб они уверовали». Так Кортес и отказался от своего намерения.
Зато индейцы очень интересовались нашими двумя псами, нашими конями да нашей артиллерией. Наши переводчики здорово пустили им пыль в глаза, объявив, что это — наши сотоварищи на войне, что они с яростью набрасываются на врага и дотла уничтожают его. И опять послышались речи, что мы подлинные teules [(божества)] и что следовало бы нас умилостивить подарками. Действительно, касик Олинтетль и его свита вскоре принесли нам подвески, ожерелье, разные фигурки из очень низкопробного золота, а также тюк материй и в придачу дали еще четырех индеанок для печения хлеба.
Не забуду я одного места в этом городе, на площади, где было несколько их святилищ. На большом пространстве, в тщательном порядке, стояли пирамиды черепов, всего не менее 100 000. Знаю хорошо, что обозначает такая цифра, но их действительно было столько! А по другую сторону, огромными грудами, высились остальные части костяков. Все было окружено частоколом с черепами же на остриях. Трое papas [(жрецов)] специально блюли это страшное место. Впоследствии мы видели еще немало таких пирамид, даже в Тлашкале, но нигде их не было столько