Вернемся к нашему завоеванию, вкратце было так: Кортес решил, со всеми капитанами и солдатами, что нам следует продвигаться как можно скорее и войти в Тлателолько, где была главная торговая площадь, там были и их высокие cues [(пирамиды храмов)] и святилища; и Кортес со своей стороны, а Сандоваль со своей, и мы, корпус Альварадо, с нашей — продвигались, овладевая мостами и баррикадами, и Кортес добрался до одной площадки, где были святилища и башенки. При одной из этих построек были высокие стойки[389] со множеством голов убитых в прошлых боях и принесенных в жертву испанцев, а волосы и бороды их были очень отросшими, намного больше, чем когда они были живы, и я не верил своим глазам; я опознал трех солдат, моих товарищей, и от того, что мы увидели, омрачились сердца наши, а были мы там через 12 дней и, забрав эти и другие головы, что были преподнесены идолам, похоронили их в часовне, построенной нами, ее теперь называют [часовня] los Martires [(Мучеников)], недалеко от моста «Сальто де Альварадо».
Сообщив это, теперь расскажем, как продвигался, сражаясь, корпус Педро де Альварадо и как прибыл в Тлателолько. И было столь много мешиков, защищавших своих идолов и высокие cues, и было столько баррикад, что мы добрых два часа не могли ни захватить их, ни продвинуться вперед, и большинство из нас было ранено, и тут нам очень хорошо помогли конные, которые смогли там отлично развернуться, и они перекололи копьями множество мешиков; так как неприятель был с трех сторон, мы двумя отрядами сражались с ним, а [с третьей стороны] отряд капитана Гутьерре де Бадахоса по приказу Педро де Альварадо взбирался на верх си Уицилопочтли со 114 ступенями, очень хорошо сражаясь с вражескими воинами и множеством papas [(жрецов)], которые были на зданиях и в святилищах. И так сражаясь с неприятелем, Гутьерре де Бадахос, со своим отрядом продвинувшись на 10 или 12 ступеней, был отброшен вниз, но тут мы прибыли на помощь и дали бой множеству врагов; мы продвигались, сражаясь с их оборонявшимися отрядами, мы рвались наверх, невзирая на опасность для наших жизней, до тех пор, пока мы не прошли все 114 ступеней, о которых я говорил и в других местах. Но тут нас ожидала новая опасность, надо было захватить те укрепления [(2 башенки-святилища с идолами)], что были на самом верху [пирамиды храма], о которых уже раньше говорилось, а мы были изранены в этих боях и все крайне изнеможены, и тогда мы подожгли их, и они запылали, а в них — их идолы, и мы подняли наши знамена, закончив бой на верхней площадке, а огонь там полыхал даже ночью, на протяжении которой враг нас никак не беспокоил. Оставим рассказ об этом и скажем, что продвигавшиеся с боями с другой стороны Кортес и его отряды на следующий день видели из других кварталов и улиц, далеких от этого высокого си, вспышки пламени на этом главном си, пока огонь не погас, и видели наши знамена на его вершине, и они сильно обрадовались. От нас до них была четверть легуа и множество мостов и каналов с водой, и это еще нужно было отвоевать, продвигаясь с тяжелыми боями. А они [(корпуса Кортеса и Сандоваля)] еще не смогли войти так далеко в центральную часть города, как это сделали мы с Альварадо. Больше четырех дней понадобилось, чтобы встретиться нам, уже в Тлателолько, с Кортесом и Сандовалем, а двигались мы все наугад от одного лагеря к другому, по улицам, разрушая постройки, по мостам, штурмуя баррикады, и через каналы с водой.
Мы надеялись, что враг теперь ослабеет. Но напрасно. Куаутемок, оставив дома и дворцы, почти совершенно разрушенные, вместе со всеми своими оставшимися войсками и жителями перешел в ту часть города, которая построена прямо на озере. О замирении не было и помина, каждый день шли бои. Тогда Кортес со своей стороны опять попытался завести переговоры; в те дни мы находились в Тлателолько. Он отправил послов к Куаутемоку с подарками — лепешками из маиса, курами, дичью, фигами, вишнями и на несколько дней приостановил военные действия. Ответ был: Куаутемок тоже склонен к замирению и в течение ближайших трех дней сойдется с нашим полководцем для обсуждения подробностей. Мы поверили этому ответу, угостили послов, отправили с ними вторично разные съедобные подарки. Но, оказывается, Куаутемок, по воле и оракулу своего Уицилопочтли, хотел лишь выиграть время для спешного укрепления новых своих позиций. Дня через три нас внезапно атаковали и нанесли немалый урон, так как бдительность наша ослабела в твердом уповании на близость мира.
Кортес осерчал, и битва продолжалась с несомненным успехом на нашей стороне. Тогда заговорил уже Куаутемок: он просил личной встречи с Кортесом у большого канала с водой, так чтобы оба полководца могли стоять каждый на своей стороне. Кортес согласился, день и час были назначены, но Куаутемок опять не явился, послав вместо себя одного из военачальников, который, между прочим, заявил, что Куаутемок опасался, как бы его не подстрелили издали во время переговоров. Любопытно отметить, что и этот военачальник, и все его сопровождавшие во время переговоров неустанно ели то печение, то вишни, желая этим показать, что припасов у них вдоволь. Но нас не проведешь таким легким способом! Кортес же на предложение о дне подлинной встречи гневно ответил: «Пойдите и скажите вашему повелителю, что являться ему незачем — я вскоре сам явлюсь к нему и сам посмотрю, как обстоят у него дела, хотя бы с маисом и прочей едой». Вскоре индейцы целыми толпами стали перебегать к нам ночью. Все они были изнурены и голодны до крайности. Это опять дало нам надежду на близость мира, и Кортес на целых пять дней приостановил бойню. Но все было тихо по-прежнему.
К этому же времени относится и следующий факт. Огнестрельного припаса у нас опять стало мало; а в лагере Кортеса был один солдат, который говорил, что он служил в Италии под командой Великого Капитана[390] и там был при Чериньоле[391], Горильяно[392] и в других битвах, и этот солдат тогда обратился к Кортесу с предложением построить в Тлателолько за два дня большую катапульту, из которой можно будет обстреливать ту часть города, где засел Куаутемок. Ему дали все нужное — железо, веревки, дерево; он воздвиг большую катапульту, которая должна была метать большие камни величиной с кувшин в арробу[393], но при первой же пробе ничего не вышло: сила была пустячная, и камень неуклюже падал подле самой катапульты; Кортес с досады обругал его. А звали этого солдата Сотело, он был уроженцем Севильи; а затем Кортес приказал разобрать катапульту. И против Куаутемока пришлось пустить прежние средства, прежде всего 12 наших славных бригантин.
Вся операция поручена была Сандовалю, которому были подчинены все капитаны бригантин, а Кортес вместе с Педро де Альварадо, Франсиско Вердуго, Луисом Марином и солдатами взошли на главный си [(пирамиду храма)] Тлателолько, чтоб оттуда следить за действиями Сандоваля. Боевой приказ гласил: «Уничтожать возможно меньше, лишь самое необходимое — укрепления, баррикады, брустверы и прочее; людей также щадить, особенно если они сдаются».
Куаутемок, убедившись в серьезности дела, решил спастись бегством от плена или смерти со своими военачальниками и многими знатнейшими персонами Мешико. Уже давно на сей случай приготовлено было 50 больших пирог, чтоб он мог спастись через озеро к кому-либо из окрестных дружеских племен. Приближенные также советовали немедленный отъезд. И вот, пока Сандоваль со своими бригантинами захватывал одну улицу за другой, мешики грузили свое добро, золото, жемчуг, семьи и женщин в лодки, и внезапно все озеро покрылось множеством пирог. Сандоваль сейчас же прекратил действия против города и дал приказ бригантинам преследовать убегающих. Особое внимание должно быть обращено на лодку Куаутемока, которого непременно следует схватить, не причиняя ему, однако, вреда и оказывая даже должные почести. Это специальное поручение дано было Гарсии Ольгину, другу Сандоваля, капитану самой быстроходной бригантины.
Действительно, Ольгину удалось нагнать Куаутемока, хотя и в другом направлении, нежели ему советовали. При приближении лодку монарха было нетрудно распознать: она была богато разукрашена и имела балдахин дорогой работы. Ольгин велел ей остановиться под угрозой обстрела, и Куаутемок поднялся и сказал: «Не вели стрелять. Я — повелитель Мешико, меня зовут — Куаутемок. Прошу, не делай ничего плохого ни моей жене, ни родственникам, меня же веди к Малинче»[394].
Ольгин на радостях обнял Куаутемока и почтительно препроводил в свою бригантину; туда же пересажена была и жена монарха, а также 30 знатных; всех их поместили на мягких циновках и накидках и угощали всем, что только было под рукой. Лодки же с багажом следовали за бригантиной: никто ничего не тронул.
Сандоваль вскоре узнал, что Ольгин пленил Куаутемока и везет его к Кортесу. Он велел своим гребцам что есть силы навалиться на весла, дабы догнать Ольгина, и уже издали стал кричать ему: «Давайте мне Вашего пленника!» Но Ольгин ответил: «Захватил его я, а не Вы! Я же его и доставлю!» «Нет, — кричал Сандоваль, — Вы действовали лишь по моему приказу, да и Вас я избрал лишь по дружбе и ввиду быстроходности Вашего судна». Словом, разгорелась перебранка, а тем временем другая бригантина успела сообщить Кортесу о великой новости.
Кортес немедленно отрядил Луиса Марина и Франсиско Вердуго для приветствия Куаутемока и улаживания неприятного спора. А до прибытия пленников наскоро приготовили почетное место из циновок и накидок, а также обильную и, насколько допускали обстоятельства, изысканную трапезу. Скоро прибыл и сам Куаутемок со свитой. Кортес встретил его с великим почетом и отменной любезностью, а тот сказал: «Сеньор Малинче, сопротивлялся я тебе по обязанности, как государь этой страны. Теперь это кончилось; я побежден, я твой пленник; прошу, возьми кинжал, вон тот, у твоего пояса, и убей меня». При этом слеза скатилась по его впалым щекам, а сановники его громко заплакали. Но Кортес ответил мягкими и очаровательными словами, через наших переводчиков — донью Марину и Агиляра, говоря, что храброе сопротивление лишь усилило его почтение и нет человека, который мог бы поставить его в вину. Конечно, лучше бы было заключить мир, не губя столько народа, но это — дело прошлое, непоправимое. «Успокойтесь же и успокойте Ваших знатных. Ведь Вы по-прежнему остаетесь повелителем Мешико».