— Чего? — хмыкнул Боб.
— Я рад сообщить, что мы нашли всё, что искали, и завтра утром едем обратно в Денвер! — Гораций улыбался во весь рот, но Бобу было не до смеха.
Он чуял, что янки хочет его надуть. И даже знал, как именно.
— Хорошо, — ответил Боб.
Затем легли спать, янки положил под голову саквояж, малец — седло, а Бобу сон никак не шёл. Он грезил о золоте. И о том, что в Денвере снова останется ни с чем, а янки вернётся сюда и построит золотые прииски. И разбогатеет ещё больше, а Боб так и будет закладывать еврею-ростовщику часы и цепочку.
Боб встал, прошёлся, выпил ещё кофе, поворошил костёр. Земля вокруг так и блестела в мерцающем свете, а Портеры безмятежно спали, зная, что скоро будут сказочно богаты. Боб раздражённо сплюнул.
Янки всхрапнул, повернулся во сне, но чёртов саквояж так и не отпускал. Вот бы глянуть в него, хоть одним глазком. Там ведь золотая руда, быть может, прямо отсюда, и Портер уже не первый раз ездит так с каким-нибудь простофилей…
Боб подошёл к спящему, пригляделся. Нет, спит, как сурок. Боб присел рядом, потянулся к ручке саквояжа, остановился. Вдруг огляделся по сторонам, сам не понимая, отчего. Но вокруг всё так же блестел золотой песок, переливаясь в свете костра. Боб попытался высвободить ручку саквояжа из кулака янки, но тот проснулся, внезапно для обоих.
— Мистер Эдж… — успел только произнести янки, но Боб уже выхватил револьвер и двинул тяжёлой рукоятью прямо в висок.
Оглушить хотел, или припугнуть, но теперь сам с ужасом смотрел, как по небритой щеке струится чёрная кровь.
Высвободил саквояж из мёртвой руки, открыл. Внутри блестело.
Громыхнул выстрел, и Боб повернулся к мальцу. Тот, видать, проснулся, увидел всё, и решил его застрелить, но спросонья промахнулся. Ружьишко-то, вон, из стороны в сторону гуляет, он бы и по слону не попал.
— Дурак! — всхлипнул малец. — Это же…
Взвёл, пальнул. Не любил Боб, когда в него стреляют, пусть даже мальчишки. Вергилий повалился кулём, а Боб помахал рукой, разгоняя пороховой дым. Кольт вернулся в кобуру, а Боб вернулся к саквояжу.
В голове снова паровым молотом гремела мысль — золото! Золото! Кроме золота нашлись и бумажные доллары, и монеты, и какие-то документы. Камни тоже были, вроде тех, что янки сыну показывал. Боб решил забрать всё.
Мертвецов оттащил в кусты, дикие звери разберутся. А сам прыгнул на лошадь, и галопом поскакал в Денвер, несмотря на кромешную темень. Только и успел, что загасить костёр, да отпустить остальных лошадей.
Обратно добрался быстрее, за три дня всего. Только почти у самого Денвера встретил патруль маршалов, но те лишь спросили, кто таков, да уехали восвояси.
В городе время решил не тратить, сразу поехал к ростовщику. Гольдберг лишних вопросов не задаёт. Да только когда всё золото Гольдбергу на прилавок вывалил, а тот его на весах оценил, то только руками развёл.
— Двенадцать долларов за всё.
Боб сперва подумал, что ослышался, но Гольдберг явно был к такому готов.
— Двенадцать долларов. И четвертак за саквояж, — произнёс он, и глядел на Боба хитро-хитро.
— Мистер Гольдберг… — начал было Боб, но еврей его остановил жестом.
— Мистер Эджертон. Стреляйте лучше в того, кто продал вам этот мусор. Вас надули.
— Что?
— Я раньше в Калифорнии частенько такое видал, — пояснил Гольдберг. — Это всего лишь пирит. Его, простите, ещё называют золотом дураков. Вот, глядите.
Еврей взял один из кусков, взял с полки фарфоровое блюдце, чиркнул по донышку. Там остался свинцово-серый след, а не золотой. И только самородок всё так же дьявольски блестел, точно как тот песок.
— Двенадцать долларов и четвертак за саквояж, мистер Эджертон.
— Ну уж нет, — буркнул Боб и снова выхватил револьвер.
Взвёл, пальнул. Из кассы он забрал четыреста.
Законники прибыли быстро. Пятерых он застрелил, в том числе шерифа и помощника, а потом пришлось сдаться. Прорваться через целый город он бы вряд ли сумел.
Эту историю Боб Эджертон рассказал мне, когда мы сидели в денверской тюрьме, он за убийства, а я, Джеймс Ти Хэнкс, за мошенничество. На следующий день его повесили, а мне удалось доказать невиновность, выйти, и записать эту историю, и Бог мне судья, если хоть слово из неё я выдумал.
Белый Волк, великий воин прерий
Джонни сызмальства любопытен был шибко. То ружьё отцовское разберёт на винтики, поглядеть, как устроено, то на ручье запруду построит, то на соседской ферме клад ищет тайком от хозяев. Так и вырос оболтусом.
И ладно бы он хоть папаше на ферме помогал, так нет же, всё больше в городке болтался, с заезжими трапперами в карты играл, в ножички, виски пил, дрался и девок тискал. А уж в церкви его увидеть — так разве что на чьей-нибудь свадьбе. Вот и думали все, дорога ему либо в бандиты, либо в солдаты, да только не вышло ни того, ни другого.
По осени, аккурат к ярмарке, понаехало в городок всякого сброду, и артисты бродячие, и цыгане, и индейцы, и торговцы, и мошенники всех мастей.
И Джонни как раз в городке прохлаждался, фланировал по центральной, да по сторонам глазел. Выбирал, на что папашины деньги потратить, как вдруг окликнули его какие-то индейцы, то ли сиу, то ли шайенны. Было их трое, все плоскомордые, в мехах да перьях.
— Парень! Парень! — крикнул один. — Могучий Бык твоя во сне видал!
Залопотали на своём что-то, между собой заспорили, самый старый на Джонни пальцем тычет.
— Чего вам? — Джонни спросил.
— Постой, парень! Постой!
А он и не спешил никуда. Индейцы меж собой посовещались.
— Твоя великий воин был! Белый Волк! — ему говорят наперебой.
Джонни ухмыльнулся только. Он и впрямь в какие-то моменты себя волком-одиночкой ощущал, а больше всего из работы ненавидел овец пасти. Хотя он работу в принципе не любил, а вот подраться — это да.
— Белый Волк, говорите? — спросил.
— Да, да! Как есть, Могучий Бык узнал! — на самого старого показали, тот кивнул степенно.
На том индейце больше всех перьев было, амулеты всяческие, кости, рога. Выглядел солидно, одним словом.
— Забавно, конечно, — Джонни сказал, да только Могучий Бык перебил его, склянку из тыквы протянул.
— На! Дом придёшь, выпей! Как спать ляжешь, тотем придёт! Сразу поймёшь всё! — сказал.
Джонни склянку взял, побултыхал, плеснуло внутри. За пазуху сунул.
— Три доллар, — первый индеец говорит, руку протягивает.
— Ай, мошенники! — Джонни рассмеялся, но деньги дал.
Чем чёрт не шутит, в конце концов.
Вечером домой спать не пошёл, забрался на сеновал, чтоб с папашей лишний раз не видеться. На соломе растянулся, травинку в зубы зажал, поворочался. Про склянку вспомнил. Пробку вытащил, содержимое понюхал. Пахло молоком и травами. На вкус даже сладкое оказалось, так что Джонни залпом всю склянку и осушил.
Проснулся утром, внизу. Голова гудит, будто улей, а никаких тотемов даже близко не видал.
— Ну, нехристи… — процедил зло.
Аж на три доллара нагрели, а Джонни такого не терпел, чай, не дурачок деревенский.
— Джонни! — папаша уже со двора орёт. — Джонни, бегом сюда! Бездельник ты паршивый!
Ну он глаза кое-как продрал, на двор вышел. А там папаша в одном исподнем, зато с винчестером наперевес.
— Ночью видел чего? Слышал? — прорычал, как пёс на цепи, за рубаху схватил.
— Отстань, а… Спал я… — Джонни ответил.
— Ты пока спал, опять трёх овец зарезали! Чтоб им пусто было!
Прошли вдвоём до загона. И правда, три овцы мёртвые лежат, в крови, остальные в угол жмутся, блеют испуганно.
— Ну ты глянь, а?! Сволочи! — папаша не унимался всё. — Погрызли, да и бросили так!
Джонни затылок почесал.
— Волки что ли? — спросил.
— Нет, я ночью с кровати встал и загрыз! Волки, конечно! Нет, в самом деле, мужиков на охоту собирать пора. Вроде в прошлом году стреляли-стреляли…
Тут-то у Джонни дважды два и сложилось. Он воздух носом втянул, поморщился. Кровью пахло, железом. Запах обычный, знакомый, да только сейчас казался таким же сладким, как то молоко.
Значит, не обманули. Значит, и в самом деле он не просто Джонни Биверс, бездельник с захудалой папашиной фермы. Он — Белый Волк, великий воин. Он и раньше подозревал, что не создан для того, чтоб пасти овец и таскать навоз, а теперь окончательно понял, что его судьба — стать великим.
— Да и хер с ними, с твоими овцами, — ухмыльнулся, к конюшне пошёл.
— Ах ты, сопляк! Да я тебя… — папаша развопился на весь двор, но Джонни никакого внимания не обращал.
Лошадку оседлал, запрыгнул, да в городок поехал, индейцев искать. Думал сперва, испугается лошадь его волчьего духа, пешком идти придётся, ан нет, как и не чуяла вовсе.
В городок въехал победителем, с гордо поднятой головой. Он — Белый Волк, как-никак, не то, что эти всякие биллы и роберты. Только когда мимо шерифа проехал, шляпу приподнял в знак приветствия. Шерифа он уважал.
Индейцев на вчерашнем месте, само собой, уже не было. Джонни поспрашивал-поузнавал, да только никто ничего внятного так и не ответил. Будто и не было тех индейцев вовсе. Джонни снова затылок почесал, да отправился в салун.
Только двери открыл, глядит, а в углу те самые индейцы сидят, завтракают. Джонни во весь рот ухмыльнулся, к ним подсел.
— Хао! — руку поднял.
Индейцы переглянулись только, да снова за еду принялись.
— Это же я, Белый Волк! — улыбнулся широко, на всех троих посмотрел.
Те переглянулись снова.
— Тотем видел, Белый Волк? — один спросил.
— Я сам — Белый Волк! — Джонни ответил.
Переглянулись, между собой заговорили по-индейски, Джонни только кивал сидел, будто что понимал.
— Великая сила, — произнёс Могучий Бык. Остальные согласно кивнули.
— Билли, налей виски на четверых! — Джонни помахал бармену.
Налил, выпили.
— Могучий Бык, научи! Что дальше делать мне?! — горячо зашептал.
Снова между собой совещаться начали. Заспорили, руками замахали, но успокоились быстро. Могучий Бык ещё одну склянку из-за пазухи вытащил.