— Издеваешься? — взвилась Одри. — Все читают эту ерунду! И поверь, это только начало. Разминка перед боем. Может, пока мы тут лясы точим, она уже продает историю о себе и Джоеле какой-нибудь федеральной газете.
Майк похлопал жену по плечу и шепнул:
— Я ее нашел.
— Что? — не поняла Карла.
— Заметку нашел я, — раздельно произнес Майк.
Карла оторопела:
— И ты… показал ее маме?
— Конечно. Она должна знать.
Карла глянула на свою усталую, измученную мать и почувствовала, что в ее душе давно набухла зеленая почка презрения к мужу. И вот теперь Карла наблюдала внутренним взором, как эта почка, словно при замедленной съемке, начала распускаться, выстреливая длинными, острыми листьями.
— Зря ты это сделал, Майк, — с преувеличенным спокойствием произнесла Карла.
— Не глупи, Карла, — нервно хохотнул Майк. — Я всегда ищу в газетах ее имя. Если там что-нибудь про нее написано, она имеет право это увидеть.
— Нет, — тряхнула головой Карла, — ты поступил жестоко. — Заметив, что Джин с Одри примолкли, она закончила: — Поговорим позже.
— Она все равно бы узнала, — сквозь зубы пробормотал Майк.
Карла встала:
— Я возвращаюсь наверх, мама.
Майк последовал за ней к лифту.
— Да что на тебя нашло? — возмущался он по пути. — Я лишь хотел…
— Не сейчас, Майк. Ты выбрал неудачное время.
— Что ж, мне очень жаль. Но не надо казнить гонца, принесшего дурную весть.
Двери лифта открылись, они вошли внутрь.
— Эй! — сказал Майк, когда лифт пришел в движение. — Ты видела опросы на выходе?
Карла упорно не сводила глаз с панели, на которой загорались и гасли номера этажей.
— Нет, не видела. Я весь день провела здесь.
— Да, понятно, но, может, ты смотрела телевизор… — Он осекся. — В общем, похоже, мы побеждаем с огромным перевесом.
Лифт остановился на первом этаже. Карла подвинулась, освобождая проход:
— По-моему, тебе лучше пойти домой, Майк.
— Не понял.
— По-моему, ты должен уйти. — Карла выставила ногу, не позволяя дверям закрыться.
— Что происходит, Карла? Это все из-за той заметки в «Пост»?
— Нет, не только. Просто я не хочу, чтобы ты здесь находился.
Двери лифта дергались вперед-назад, ударяя Карлу по ноге.
— Совсем рехнулась? Я еще не был у твоего отца.
— Прошу тебя, Майк.
— Я имею право увидеться с ним. Он — мой тесть как-никак.
Карла ухватила его за свитер и потащила к дверям:
— Уходи!
В лифт вошла пара средних лет с дочерью-подростком. Девочка, почуяв напряжение в воздухе, жадно вытаращилась на Майка и Карлу: ей не терпелось стать свидетелем размолвки двух взрослых.
С подчеркнутым достоинством Майк поправил помятый свитер.
— Отлично! — сказал он, понизив голос. — Я ухожу.
Вся семья заночевала в больнице. Детям постелили в приемном покое. Одри поставили раскладушку в палате Джоела. Она лежала без сна, прислушиваясь к сиплому дыханию мужа через респиратор и пытаясь представить, что их ждет в ближайшие дни. Одри и раньше порою воображала похороны Джоела. В этих фантазиях, окрашенных чувством вины, прощание — торжественное действо, совершавшееся в каком-нибудь прославленном месте вроде концертного зала им. Элис Тулли[52] или в старой штаб-квартире компартии на Двадцать шестой улице, — неизменно становилось величайшей вехой в ее супружеской карьере, апофеозом ее жизни в качестве преданной спутницы великого человека. Себя она видела в красном платье, блистательной вдовой, поражающей скорбящую публику достоинством и выдержкой, с которой она несет свою невосполнимую утрату. Теперь о таком нельзя было и мечтать, теперь это событие представлялось не иначе как изощренной насмешкой, церемониальным унижением, осененным ликующим духом Беренис.
Под конец Одри все-таки задремала. Но не надолго. Около двух часов ночи она проснулась в страшной уверенности, что Джоел умер. Приложила ухо к его сердцу. Нет — сердце по-прежнему гулко стучало. Ох уж это сердце! Все позакрывалось, выдохлось, и только оно никак не угомонится, последний бестактный гость на вечеринке, отказывающийся понять, что праздник кончился. Присев на край кровати, Одри смотрела на изможденное лицо Джоела. За последние дни красивое, цвета белого воска, лицо стало изжелта-серым, как побитая ненастьем тиковая древесина. Джоел так осунулся, что виден был каждый выступ, каждый изгиб черепа.
Одри поднялась и побрела в коридор. В приемном покое на диване спали валетом Роза и Ленни. В углу сидела Карла, рефлекторно запуская руку в пакет с чипсами.
— Полночный пир? — сказала Одри.
Карла вздрогнула:
— Господи, мама, ты меня напугала.
— С чем чипсы?
— Тсс. — Карла встала. — Погоди, я к тебе выйду. — Жмурясь, она ступила в ярко освещенный коридор. — С лаймом.
— У-у, здорово. Угости. — Одри забрала у дочери пакет и опустилась на пол, привалившись к стене. — Что? — отреагировала она на изумленное выражение лица Карлы. — Могу я полакомиться иногда?
Карла села рядом, и обе принялись горстями грызть чипсы.
— Значит, Майк придет завтра? — спросила Одри.
— Наверное, — последовал равнодушный ответ.
— Между вами что-то происходит? Вы сегодня были необычно резки друг с другом.
— Нет, все в порядке.
Одри съела еще несколько чипсов.
— Вкусно.
— Восемь калорий на порцию, — с улыбкой заметила Карла.
— Ну, не так уж страшно… А сколько штук в порции?
— Десять.
Одри в панике протянула дочери пакет:
— Блин, убери их от меня. (Карла засмеялась и взяла.) Так как насчет вас с Майком?
— У нас все хорошо, мама.
— Что ж, рада слышать, — сказала Одри. — Ведь иначе…
— Прошу прощения, дамы. В коридоре сидеть запрещено. — К ним приближалась медсестра.
— Хорошо, — отозвалась Одри, — мы скоро уйдем.
— Поднимитесь немедленно, если не трудно, — настаивала медсестра.
Карла приподнялась было, но Одри удержала ее, схватив за ногу.
— А если трудно? У меня серьезный разговор с дочерью, а вы мне мешаете.
Медсестру передернуло от такой наглости:
— Простите, мэм, но по соображениям безопасности мы не позволяем посетителям сидеть в коридоре.
— Я же сказала, мы скоро встанем, — сладким тоном произнесла Одри. — А пока, будь любезна, отвали.
Два ярких красных пятна вспыхнули на лбу медсестры. Она в бешенстве поглядела на Одри и поспешила прочь.
— Дура, — выругалась Одри. — Теперь ей остается только полицию вызвать.
— Давай-ка лучше уйдем, мама.
— Нет, я собиралась тебе кое-что сказать.
— Что?
— Знаешь, если у вас с Майком не все хорошо, то не хочу, чтобы ты думала, что надо в любом случае терпеть и смиряться.
— Что?
— Ну, если ты на самом деле несчастлива с ним.
— Я тебя не понимаю, мама.
Одри нетерпеливо цокнула языком:
— Не ври, понимаешь.
Помолчав, Карла сказала:
— Но ты же терпишь. Миришься с…
— Это совсем другая история, — не дала ей договорить Одри. — Я была счастлива.
В коридоре опять раздались шаги: медсестра возвращалась.
— Ладно, ладно, — примирительно сказала Одри, — мы уходим.
— Вы — миссис Литвинов? — обратилась к ней медсестра.
— Да, и что? Хотите на меня жаловаться?
— Мне очень жаль, — медсестра сложила ладони в молитвенном жесте, — ваш муж скончался.
Карла побежала будить Розу и Ленни. Когда через несколько минут они появились в палате отца, Одри лежала на кровати, обнимая Джоела и словно баюкая его. Никто не произнес ни слова. Все понимали, что Одри пресечет любые попытки утешить ее, им же положено горевать в другом месте. Постояв немного рядом с плачущей матерью, дети тихонько, по одному покинули палату.
Глава 6«— Я не придираюсь, боже упаси, — в третий раз за утро повторила Джулия…»
— Я не придираюсь, боже упаси, — в третий раз за утро повторила Джулия, сестра Одри, — но, на мой взгляд, уж очень странно она все организовала.
Джулия с мужем Колином занимали заднее сиденье такси. Джин, которой поручили опекать их, сидела спереди. Они ехали на мемориальную службу.
— Полагаю, тебе известно, Джин, — продолжала Джулия, — что нас с Колом даже не пригласили на похороны.
— Да, ты говорила.
— Перелет доставил нам столько хлопот, мы торопились изо всех сил. Приезжаем и узнаем, что она его уже закопала. Разве так поступают?
— Ну, главное событие состоится сегодня, — ответила Джин. — Настоящее расставание.
— Да, но это все же не похороны, верно? — нудила Джулия. — Близкие родственники должны присутствовать на похоронах. И вообще, почему она устраивает поминки… или как там это называется… в соборе? Пойми меня правильно, я не имею ничего против церквей — Колин и вовсе христианин, — но Одри, с ее принципами, и все такое…
Джин улыбнулась бодро в зеркало заднего вида:
— Она просто не нашла более просторного помещения. Ожидается много народа. А люди в этом соборе — священники то есть — исповедуют достаточно левые взгляды. Они много работают с бездомными, бедными и прочими, так что Одри сочла это место вполне подходящим.
— Ясно, — поджала губы Джулия.
Когда такси свернуло на Амстердам-авеню, они увидели полицейские ограждения. Вдоль квартала тянулась очередь по меньшей мере в тысячу человек: рэперы, актеры, политики, проститутки, муллы, активисты общественных организаций, университетские профессора, конгрессмены, бомжи и даже парочка сребровласых мафиози. (Джоел однажды защищал нью-йоркского дона, обвиняемого в рэкете, что вызвало большой скандал в рядах левой интеллигенции.)
— Они ведь не ради Джоела сюда пришли, а? — спросила шокированная Джулия.
— А ради кого же? — ответила Джин, довольная тем, что с Джулии удалось сбить спесь. Взяв сдачу у водителя, она распахнула дверцу: — Что ж, двинули.
Джулия не сразу вышла из машины.