– Я написал матери письмо, пока Твилли заканчивал работу над твоим нарядом. Надеюсь, она ответит не позже, чем завтра утром. – «А значит, будет предостаточно времени, чтобы расстроить эту помолвку», – подумал Арджун про себя, понимая, что кто-нибудь все равно может сейчас подслушивать поблизости.
– Где она?
– Мне сказали, что она возглавила патруль на восточных берегах Сильван Уайль. Похоже, что там какие-то размолвки с местными водными нимфами. Они поставили под сомнение компетентность правительницы Уайль. Высказали недовольство, утверждая, что жители суши не имеют права править теми, кто обитает в воде.
– И что, как думаешь, сделает мать?
Арджун подложил локоть под голову.
– Одно из незыблемых качеств моей матери заключается в ее любви к чтению морали. – Хотя Арджун больше ничего не добавил, он был уверен, что Пиппа его поняла.
– Моя мама тоже любит подобное, – сказала она.
– Я догадался. – Арджун рассмеялся. – Герцогиня, я правильно понимаю?
Пиппа кивнула.
– В один прекрасный день тебе придется рассказать мне свою историю.
На ее лице появилась гримаса, точно от боли.
– Нечего особо рассказывать.
– В этом я сомневаюсь. – Арджун смотрел на ее лицо, повернутое к нему в профиль. Любовался ее непослушной белокурой челкой, которая обрамляла лоб. Однако больше всего ему нравилось, как легко он себя чувствует рядом с Пиппой. Легко, словно они знают друг друга уже много лет, а не всего несколько месяцев. В его голове зародилась новая мысль. Просьба, которую он редко осмеливался озвучить, потому что вряд ли бы мог ответить взаимностью. – Если можно, я бы хотел, чтобы мы и дальше были честны друг с другом. По-настоящему честны. Очень… приятно ненадолго перестать притворяться в Уайль.
Пиппа встретила его спокойный взгляд, и ее голубые глаза точно пронзили его насквозь.
– Однако ты отлично притворяешься.
– Из-за необходимости.
– Лжец, – повторила она его же реплику, сказанную недавно в лесу. – Мне кажется, ты вполне наслаждаешься этой игрой.
– Так же, как иногда наслаждаюсь ложью.
– Всего через секунду после того, как ты предложил быть честными. – Пиппа нахмурилась, а потом внезапно посерьезнела. – Не представляю, как буду врать Фобосу о том, где я пропадала.
– Это должно быть нетрудно. – Арджун ухмыльнулся, хотя его накрыло новой – и выводящей из себя – волной ревности. Будь оно все проклято. Он не имеет права ревновать. Да и к кому? К Фобосу Девере, серьезно?
Бастьян с Буном не перестали бы над ним смеяться, если бы узнали.
Щеки Пиппы порозовели.
– Это неправильно и некрасиво.
– Но необходимо.
– Тебе чем-то не нравится Фобос? – поинтересовалась она, недовольно втянув щеки. Точно пыталась недовольством защитить своего незатейливого избранника от осуждений Арджуна.
Будь оно все проклято. Фобос ее не заслуживал.
– Совсем наоборот, – сказал Арджун. – Он отличный молодой человек, просто немного… простоват. Мне не нравится тот тиран, что зовется его отцом. В качестве будущего свекра Реми Девере будет слишком тяжелой ношей для любой юной девушки.
От Арджуна не утаилось то, как Пиппа вздрогнула, когда он упомянул имя Реми Девере.
– Может, мистер Девере немного и навязчив, однако он любит сына, – сказала Пиппа. – В этом я не сомневаюсь.
– Любви недостаточно, невестушка. В этом я не сомневаюсь. – Недовольство вспыхнуло в груди Арджуна, когда он задумался о том, что мог натворить Реми Девере, раз теперь Пиппа вздрагивает от одного его имени. Однако он ничего больше не сказал. В конце концов, не его ведь дело, какими методами общается Реми Девере со своим сыном и будущей снохой.
Пиппа молчала некоторое время.
– Почему твоя мама не любит смертных? – спросила она наконец.
– Потому что она вышла замуж за моего отца и никогда не пыталась скрыть того, что считает это своей величайшей ошибкой. – Арджун покосился на Пиппу. – Придворным фейри не разрешено жениться и заводить детей по желанию, как королю Генриху VIII. Если супруг избран, то это навсегда, поэтому-то все делают этот выбор осторожно и тщательно.
– Получается, для тебя свадьба подразумевает вечный союз.
– Да, – ответил он. – Однако я ни за что не стану ожидать от смертного человека верности законам Сильван Уайль.
– И все же для меня свадьба тоже подразумевает вечный союз, поэтому я ценю мнение твоей мамы. – Ее глаза блеснули в тусклом свете свечи. – До этого момента я не понимала, как сильно ты рискуешь, согласившись жениться на мне, – сказала Пиппа, снова повернувшись лицом к Арджуну и посмотрев на него. От ее взгляда в груди у него разлилось тепло. – Спасибо, Арджун. Я надеюсь, что, когда все это закончится, ты искренне будешь считать меня своим другом.
– Было бы неплохо, да? – согласился он. – Дружить со своей женой. – Хотя его слова и прозвучали насмешливо, он не планировал шутить. Доброта Пиппы – и ее открытость, и ее искренность – не заслуживала его колких шуток.
Арджун внезапно кое-что понял. Ему было слишком легко в компании Филиппы Монтроуз. Арджуну она… нравилась. Не просто потому, что была прекрасна в свете свечей и камина, с ее растрепанными волосами и в порванной сорочке. Пиппа была доброй и чуткой, а ее юмор заставлял Арджуна улыбаться. Она напоминала ему возвращение домой. С ней он чувствовал себя безопасно и легко, просто будучи собой.
Арджун снова прочистил горло.
– Нам следует отдохнуть, – сказал он. – Завтрашний день определенно будет насыщенным, хотя можешь не сомневаться, моя мать нам поможет. И мы все уладим.
Хотя улыбка Пиппы дрогнула, она не отвела взгляд от Арджуна.
– Спасибо тебе, Арджун, – произнесла она. – Я ценю тебя – и твою помощь – больше, чем можно описать словами.
– Всегда пожалуйста, Пиппа.
Но нет печальней повести на свете
«РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА» [69], УИЛЬЯМ ШЕКСПИР
Себастьян Сен-Жермен остановился у тела чудовищной дикой кошки и вздохнул.
Он надеялся, что животное выживет. Было опасно охотиться на них. Кошка напоминала пуму, но на деле была куда больше и сильнее. И что добавляло непредсказуемости – животное обладало интеллектом. Таких Бастьян еще не встречал на болоте неподалеку от Нового Орлеана, где он предпочитал охотиться на ничего не подозревающих аллигаторов. Что-то в их холодной крови было освежающим на вкус.
У этой же твари были длинные усы, а клыки доходили до размеров его ладони. На плече у Бастьяна теперь болтались лохмотья – в том месте, где одежду с пугающей резвостью разорвали когти животного.
Еще минута, и эта тварь могла бы его одолеть.
Бастьян полагал, что это вполне логично. Во-первых, дикие кошки в землях фейри были размером с пони, с толстой и развитой мускулатурой и острыми костями, торчащими вдоль позвоночника.
Стоя под светом полумесяца, висящего на бледном небосклоне, Бастьян застонал, массируя ключицу и дожидаясь, пока рваная рана заживет. Он старался не вслушиваться своим обостренным слухом в звуки леса, чтобы различить приглушенный стук сердца твари.
Однако ничего не услышал. Бастьян присел на корточки и оглядел массивную грудь кошки.
Угрызения совести сдавили его сердце. Конечно, он гордился тем, что убил всего одно существо в зачарованных лесах Сильван Уайль, да и то случайно. Однако мысль о том, что он поразил такое прекрасное животное, была ему и противна. Эта тварь оказалась достойным соперником. Остатки шелковой рубашки цвета слоновой кости на плечах Бастьяна окропила кровь зверя. Багряная грязь измазала его руки и ноги. Обычно Бастьян так не пачкался, когда ему приходилось питаться. Среди всех вампиров в Львиных чертогах только Джей устраивал самозабвенные пиры, которые совсем не сочетались с тем, как он вел себя на публике. Однако ведь так часто бывает. Самые вежливые и утонченные кровопийцы обычно первыми сдавались в объятия неутолимого голода.
Бастьян провел рукой по шее, и его пальцы нащупали грубую щетину на щеке и короткие черные волосы на затылке. Ему не нужно было смотреться в зеркало, чтобы знать, что выглядит он устрашающе.
Ему хотелось домой. Во всех смыслах этого слова.
Снова глубоко вздохнув, Бастьян поднял глаза на жалкое подобие ночного неба Сильван Уайль. Будучи землями вечного солнца даже после заката, мир летних фейри демонстрировал голубой полумесяц, один из трех. Еще два висели на небосклоне на другой стороне, у Сильван Вальд, зимней противоположности Сильван Уайль. Мерцающий полумесяц должен был выглядеть впечатляюще, однако он едва ли мог усыпить тревоги Бастьяна.
Бастьян совсем не там, где ему следует быть. Он так далеко от мира, в котором провел всю прежнюю жизнь. Отчасти ему хотелось верить, что, может быть, со временем он научится чувствовать себя более-менее как дома и здесь. В конце концов, ведь его предки-кровопийцы некогда были знамениты в этих землях. Однако они казались ему чуждыми точно так же, как и укутанные дымом фабрик Бостон и Филадельфия. Мир без яркой музыки и разноцветных домов.
Бастьян знал, что ему не следовало отправляться вместе с Селиной в Сильван Уайль. В ту же секунду, когда она попросила его пойти с ней, он понял, что это ошибка. И все же отправился. Он посмотрел в глаза девушки, которую любил, и с непоколебимой уверенностью понял, что отправится за ней на край света и даже дальше.
Земли Сильван Уайль давали Селине возможность сбежать от судьбы, которая сумела отыскать ее даже за Атлантическим океаном. Бастьян до сих пор сожалел, что не убил европейского детектива, который нашел ее по заданию богатенького француза. По мнению Бастьяна, сын этого француза, которого Селина убила, защищаясь от попытки изнасилования, заслужил все, что с ним приключилось, если не большего.
Однако Бастьян также знал, что покидает Новый Орлеан с Селиной не только для того, чтобы составить ей компанию в Сильван Уайль, где она могла на время скрыться от французской справедливости.