Она резко повернулась и встала.
— Конечно, изменилась. А ты удивлен? Мир — злой. И ты это знаешь. Что это за Бог, который создал такой мир? Он или сам злой — если разрешает зло, — или у него в голове все помутилось.
— Нельзя так говорить…
— Мне можно, — сказала она и побежала вперед.
Стало очень тихо. Изыдор не слышал ни ветра, ни птиц, ни жужжания насекомых. Было пусто и глухо, словно он попал в пух, в самую середину огромной перины, в снежный сугроб.
— Рута! — крикнул он.
Она мелькнула между деревьями, а потом исчезла. Изыдор помчался в том направлении. Он беспомощно оглядывался по сторонам, потому что понял, что не сумеет без нее вернуться домой.
— Рута! — крикнул он еще громче.
— Я тут, — сказала она и вышла из-за дерева.
— Я хочу увидеть центр Правека.
Она потащила его в какие-то заросли — малина, дикая ежевика. Растения хватали Изыдора за свитер. Перед ними была маленькая полянка посреди огромных дубов. На земле было полно желудей, прошлогодних и новых. Одни рассыпались в пыль, другие прорастали, а третьи блестели свежей зеленью. В самом центре поляны стоял высокий продолговатый камень из белого песчаника. На этом обелиске лежал еще один, более широкий и массивный. Он напоминал шляпу. Изыдор заметил под каменной шляпой очертания лица. Подошел ближе, чтобы приглядеться, и тогда увидел, что такое же лицо было по бокам, с одной и другой стороны. То есть было три лица. И вдруг Изыдор испытал глубокое чувство неполноты, будто нет чего-то необыкновенно важного. У него было впечатление, что все это он откуда-то уже знает, что он видел и поляну, и камень в центре поляны, и три его лица. Он нашел ладонь Руты, но это его не успокоило. Рука Руты потянула его за собой, и они стали обходить поляну вокруг, по желудям. Тогда Изыдор увидел четвертое лицо, такое же, как остальные. Он шел все быстрее, а потом отпустил руку Руты и побежал, вперившись взглядом в камень. Он все время видел одно лицо, обращенное к себе, и два в профиль. И теперь он понял, откуда бралось это ощущение неполноты, эта тоска, лежащая в основе всего, тоска, присутствующая в каждой вещи, каждом явлении, испокон веков, — нельзя одновременно охватить всего.
— Нельзя увидеть четвертого лица, — сказала Рута, словно читая его мысли. — Это и есть центр Правека.
Начался ливень, и когда они дошли до Большака, то были совершенно мокрые. Платье Руты прилипло к ее телу.
— Пойдем к нам. Обсохнешь, — предложил он.
Рута встала прямо против Изыдора. За спиной у нее была вся деревня.
— Изек, я выхожу за Полипу.
— Нет, — сказал Изыдор.
— Я хочу уехать отсюда в город, я хочу путешествовать, хочу иметь сережки и туфли-лодочки.
— Нет, — повторил Изыдор и задрожал. Вода стекала ему по лицу и размывала вид перед глазами.
— Да, — сказала Рута и отступила на несколько шагов назад.
Под Изыдором подкосились ноги. Он боялся, что упадет.
— Я буду в Ташуве. Это недалеко! — крикнула она и повернулась обратно к лесу.
Время Колоски
Злой Человек приходил на Выдымач по вечерам. Он появлялся из-за деревьев в сумерки, и было похоже, будто он отклеивался от стены леса: он был темный, тень древесных крон на его лице никогда не исчезала. В его волосах блестела паутина, по бороде бродили букашки и маленькие хрущи — это вызывало у Колоски отвращение. И пах он иначе. Не как человек, а как дерево, как мох, как шерсть кабана, как мех зайца. Когда она разрешала ему на себя взобраться, то знала, что совокупляется не с человеком. Это был не человек, несмотря на человеческий облик, несмотря на два-три человеческих слова, которые он мог сказать. Когда это доходило до нее, ее охватывал страх, но и восторг, что вот и сама она превращается в лань, в кабаниху, в лосиху, что она не более чем самка, как и миллиарды самок на свете, и внутри нее самец, такой же, как миллиарды самцов на свете. Злой Человек извлекал тогда из себя долгий, пронзительный вой, который, должно быть, слышен был во всем лесу.
Он уходил от нее на рассвете и на дорожку всегда утаскивал что-то из еды. Много раз Колоска пробовала идти за ним по лесу, чтобы выследить его логово. Если бы ей это удалось, она имела бы над ним большую власть, потому что в месте своего укрытия зверь или человек выдает слабые стороны своей натуры.
Ей никогда не удавалось идти по следу Злого Человека дальше большой липы. Когда она на одно только мгновение отводила взгляд от ссутуленной, мелькающей между деревьев спины, Злой Человек пропадал, словно проваливался сквозь землю.
В конце концов Колоска поняла, что ее выдает человеческий, женский запах, и поэтому Злой Человек знает, что за ним следят. Поэтому она набрала грибов, кору деревьев, взяла хвою и листья и все это положила в каменный котел. Залила дождевой водой и несколько дней ждала. А когда к ней пришел Злой Человек и потом на рассвете уходил в лес с куском солонины в зубах, она быстро разделась, намазалась своей мазью и двинулась за ним.
Она видела, как на краю луга он сел на траву и съел солонину. Потом вытер руки о землю и вошел в высокие травы. На открытом пространстве он боязливо озирался и нюхал. Один раз даже припал к земле, и только через минуту Колоска услышала стук телеги на Вольской Дороге.
Злой Человек вошел на Паперню. Колоска бросилась в траву и, пригнувшись к земле, бежала за ним. Когда она уже оказалась на краю леса, то нигде не могла его найти. Пробовала нюхать, как и он, но ничего не чувствовала. Она беспомощно кружила под большим дубом, как вдруг около нее упала веточка, потом другая и третья. Колоска поняла свою ошибку. Она подняла голову. Злой Человек сидел на ветке дуба и скалил зубы. Она испугалась своего ночного любовника. Он не был похож на человека. Он рявкнул на нее предостерегающе, и Колоска поняла, что должна уйти.
Она пошла прямо к реке, где смыла с себя запахи земли и леса.
Время Руты
«Варшава» Полипы заехала настолько далеко, насколько удалось. Но потом Полипа должен был выйти и последние метры идти пешком. Он спотыкался на колеях лесной дороги и чертыхался. Оказавшись наконец перед полуразвалившейся хатой Колоски, он сплюнул от злости.
— Эй, добрая женщина, не изволите-ка выйти, у меня к вам дело! — закричал он.
Колоска вышла из дома и посмотрела прямо в красные глаза Полипы.
— Я не отдам ее тебе.
На мгновение он потерял уверенность, но тут же взял себя в руки.
— Она уже моя, — сказал он спокойно. — Только вот уперлась, что ты должна ее благословить. Мне надо у тебя попросить ее руки.
— Я не отдам ее тебе.
Полипа повернулся в сторону машины и крикнул:
— Рута!
Через минуту дверь открылась, и из машины вышла Рута. Ее волосы были теперь короткие и кудряшками выпадали из-под маленькой шляпки. В узкой юбке и на каблуках она казалась очень худой и очень высокой. Она с трудом шла в этих своих туфлях по песчаной дороге. Колоска жадно смотрела на нее.
Рута остановилась около Полипы и неуверенно взяла его под руку. Этот жест окончательно ободрил Полипу.
— Женщина, благословляй дочь, потому что у нас не так много времени.
Он чуть подтолкнул девушку вперед.
— Идем домой, Рута, — сказала Колоска.
— Нет, мама, я хочу выйти за него замуж.
— Он причинит тебе зло. Я тебя из-за него потеряю. Это оборотень.
Полипа засмеялся.
— Рута, возвращаемся… это бесполезно.
Девушка внезапно повернулась к нему и швырнула ему под ноги сумку.
— Я не пойду, пока она мне не разрешит! — крикнула со злостью.
Подошла к матери. Колоска обняла ее, и они стояли так, пока Полипа не начал терять терпение.
— Возвращаемся, Рута. Нечего ее уговаривать. Нет так нет. Тоже мне барыня.
Тогда Колоска сказала ему над головой дочери:
— Можешь взять ее, но я поставлю тебе одно условие.
— Ну? — заинтересовался Полипа. Он любил торговаться.
— С октября до конца апреля она твоя. От мая до сентября — моя.
Не ожидавший такого оборота, Полипа посмотрел на нее, будто не понимая. Потом начал на пальцах пересчитывать месяцы, и у него получилось, что деление неравное и что он на нем выигрывает. У него было больше месяцев, чем у Колоски. Он хитро улыбнулся:
— Хорошо, будь по-твоему.
Рута взяла руку матери и положила себе на щеку.
— Спасибо, мама. Мне будет хорошо. У меня там есть все, чего я только ни захочу.
Колоска поцеловала ее в лоб. Она даже не посмотрела на Полипу, когда они уходили. Машина, перед тем как тронуться, выпустила клубы серого дыма, и в первый раз в своей жизни деревья на Выдымаче попробовали выхлопного газа.
Время Миси
Для семьи и коллег по работе, для секретарей и адвокатов Павел устраивал по случаю именин приемы, в июне, на Петра и Павла. Но на день рождения приглашал всегда одного Полипу. День рождения — это для друзей, а у Павла был один друг.
Когда дети слышали глухое рычание «Варшавы», то убегали в переполохе в потайное место под лестницей. Полипа, не зная, что будит такой страх, приносил детям большой термос с мороженым, а в картонной коробке — вафли.
Мися в голубом платье для беременных попросила их к столу в комнате, но они не торопились занимать места. Руту остановил в дверях Изыдор.
— У меня новые марки, — сказал он.
— Изыдор, не мучь гостей, — пожурила его Мися.
— Ты красиво выглядишь в этой шубе, прямо как Снежная Королева, — шепнул Изыдор Руте.
Мися стала подавать еду. Были заливные ножки и два вида салата. Была ветчина и фаршированные яйца. На кухне разогревался бигос и скворчали куриные ножки. Павел налил в рюмки водку. Мужчины уселись друг против друга и разговаривали о ценах на кожу в Ташуве и в Кельцах. Потом Полипа рассказал непристойный анекдот. Водка исчезала в горлах, и рюмки казались слишком маленькими, чтобы утолить эту чудовищную жажду тел. А мужчины все еще казались трезвыми, хотя лица у них покраснели и оба расстегнули воротники. Под конец их глаза стали мутными, словно замерзли изнутри. Тогда Рута вышла за Мисей на кухню.