Изыдор чувствовал, что у него потеют руки и он начинает заикаться.
— Я хотел пойти в монастырь, но меня не приняли. Я помогаю сестре и зятю. Колю дрова, играю с детьми. Может быть, получу какое-нибудь пособие…
— Желтый билет, — буркнул тот с сигаретой. — Куда шлешь письма? Может, в Свободную Европу?
— Только в автомобильные фирмы или в туристические бюро…
— Что тебя связывало с женой Полипы?
Изыдор только через мгновение понял, что речь идет о Руте.
— Можно сказать — все и ничего.
— Только без философии.
— Мы родились в один и тот же день, и я хотел на ней жениться… но она ушла.
— Знаешь, где она сейчас?
— Нет. А вы знаете? — спросил Изыдор с надеждой.
— Не твое дело. Это я задаю вопросы.
— Я ни в чем не виноват. Польская Почта мной довольна. Они мне так и сказали.
Типы в плащах встали и двинулись к выходу. Один из них еще обернулся и сказал:
— Помни, ты под контролем.
Через несколько дней Изыдор получил мятое и перепачканное письмо с заграничными марками, каких он еще не видел. Машинально посмотрел на отправителя и прочитал: Amanita Muscaria.
Эти слова показались ему удивительно знакомыми. «Может, это какая-то немецкая фирма», — подумал он.
Но письмо было от Руты. Он догадался, как только увидел неловкий детский почерк. «Дорогой Изек, — писала она, — я очень далеко, в Бразилии. Бывает, я не могу спать, так по вас скучаю. А бывает, что вообще о вас не думаю. У меня тут много дел. Я живу в огромном городе, полном разноцветных людей. Как там твое здоровье? Надеюсь, моя мама тоже здорова. Мне ее очень не хватает, но я знаю, что она не могла бы тут жить. У меня есть все, чего я хотела. Не передавай никому приветов, даже моей маме. Пусть меня побыстрее забудут. Amanita Muscaria».
Изыдор не спал до утра. Лежал и смотрел в потолок. К нему возвращались картины и запахи из тех времен, когда Рута еще была. Он помнил каждое ее слово, каждый жест. Восстанавливал их по очереди. Когда лучи солнца добрались до восточного окна чердака, у Изыдора потекли слезы из глаз. Потом он сел и искал адрес: на конверте, на листе, даже под маркой и на ее пестром рисунке. Но не нашел.
— Я поеду к ней. Соберу деньги и поеду в Бразилию, — сказал он громко самому себе.
А потом осуществил идею, которую, не желая того, подкинули ему сыщики из Службы Безопасности. На листе, вырванном из тетради, он написал: «Прошу прислать мне проспекты. Всего хорошего. Изыдор Небеский». На конверте вывел адрес: «Радио Свободная Европа. Мюнхен. Германия».
Служащая на почте побледнела, когда увидела этот адрес. Молча она подала ему формуляр на заказное письмо.
— И сразу, пожалуйста, бланк рекламации, — сказал Изыдор.
Это был очень простой бизнес. Изыдор высылал такое письмо раз в месяц. Было понятно, что оно не только не дойдет до адресата, но вообще не покинет границ уезда. Каждый месяц он получал компенсацию за эти письма. Под конец он вкладывал в конверт пустой листок. Уже не было смысла просить каталоги. Это был заработок экстра, который Изыдор откладывал в банку от благотворительного чая из ЮНРРА. На билет в Бразилию.
Весной следующего года сыщики в плащах забрали Изыдора в Ташув. Направили ему в глаза свет лампы.
— Шифр, — сказал один из них.
— Что «шифр»? — спросил Изыдор.
Второй ударил его по лицу наотмашь.
— Шифр давай. Каким способом ты шифруешь информацию?
— Какую информацию? — спросил Изыдор.
Он снова получил по лицу, на этот раз сильнее. Почувствовал кровь на губе.
— Мы проверили всеми доступными методами каждое слово, каждый квадратный сантиметр письма и конверта. Расслаивали бумагу. Проверили марки. Увеличивали каждую в несколько десятков раз. Исследовали под микроскопом их зубчики и состав клея. Анализировали каждую буковку, каждую запятую и точку…
— Мы ничего не нашли, — сказал второй, тот, который бил.
— Там нет никакого шифра, — тихо сказал Изыдор и платком вытер кровь под носом.
Оба мужчины рассмеялись.
— Значит, так, — начал первый. — Попробуем еще раз с самого начала. Мы тебе ничего не сделаем. Напишем в протоколе, что ты не вполне нормальный. Впрочем, тебя все именно таким и считают. Отпустим домой. А ты нам за это скажешь, в чем тут дело. Где мы допустили ошибку.
— Но там ничего нет.
Второй был более нервным. Он приблизил свое лицо к лицу Изыдора. От него воняло сигаретами.
— Слушай, ты, умник. Ты выслал двадцать шесть писем в Свободную Европу. В большинстве из них были чистые листы. Ты играл с огнем. И доигрался.
— Просто скажи нам, как шифровал. И конец. Пойдешь домой.
Изыдор вздохнул:
— Я вижу, что для вас это очень важно, но я правда не могу вам помочь. Там не было никаких шифров. Это были чистые листы. Ничего больше.
Тогда второй сыщик вскочил со стула и ударил Изыдора кулаком в лицо. Изыдор упал со стула и потерял сознание.
— Это сумасшедший, — сказал первый.
— Помни, приятель, что мы никогда не дадим тебе покоя, — процедил второй, растирая кулак.
Изыдор был задержан на двадцать восемь часов. Потом к нему пришел сторож и молча открыл перед ним дверь.
Целую неделю Изыдор не сходил со своего чердака. Он пересчитал деньги в банке и убедился, что у него там целое состояние. Впрочем, он не знал, сколько может стоить билет в Бразилию.
— С письмами покончено, — сказал он Мисе, когда спустился на кухню. Она улыбнулась ему и вздохнула с облегчением.
Время Ляльки
Временем животных всегда является настоящее.
Лялька — это рыжая кудлатая сука. У нее карие глаза, которые иногда светятся красным светом. Лялька больше всего любит Мисю, поэтому всегда старается держать ее в поле своего рыжего зрения. Тогда все на своих местах. Лялька ходит за Мисей к колодцу, в сад, идет с ней на Большак, чтобы посмотреть на мир. Не спускает с Миси своих глаз.
Лялька думает не так, как думает Мися или другие люди. В этом смысле между Лялькой и Мисей существует пропасть. Ибо чтобы мыслить, необходимо проглатывать время, хранить в себе прошлое, настоящее и будущее с их постоянными переменами. Время действует внутри человеческого сознания. Снаружи его нет. В маленьком собачьем мозгу Ляльки нет такой бороздки, такого органа, который фильтровал бы течение времени. Так что Лялька живет в настоящем. Поэтому, когда Мися одевается и выходит, Ляльке кажется, что она уходит навсегда. Она навсегда каждое воскресенье идет в костел. Навсегда спускается в подвал за картошкой. Когда она исчезает из поля видимости Ляльки, то исчезает навсегда. И тогда тоска Ляльки безгранична, сука кладет морду на землю и страдает.
Человек в свое страдание впрягает время. Он страдает по поводу прошлого и растягивает страдание в будущее. И таким способом создает отчаяние. Лялька же страдает только здесь и сейчас.
Человеческое мышление неразрывно связано с заглатыванием времени. Это как будто давиться чем-то. Лялька же воспринимает мир как статичные образы, которые нарисовал некий Бог. Для животных Бог это художник. Он распростирает перед ними мир в виде панорам. Глубина этих незатейливых картинок таится в запахах, прикосновениях, вкусах, звуках, в которых нет никакого смысла. Животным не нужен смысл. Люди иногда ощущают нечто подобное, когда видят сны. Но наяву людям необходим смысл, поскольку они — пленники времени. Животные видят сны непрерывно и бесполезно. Пробуждением от этого сна для них является смерть.
Лялька живет образами мира. Она участвует в образах, которые создают своим умом люди. Когда Мися говорит «пойдем» и видит, что Лялька машет хвостом, она думает, что Лялька понимает слова, как человек. А Лялька виляет хвостом не на слово, не на понятие, но на образ, который прорастает из ума Миси. В этом образе есть ожидание движения, пейзажей, которые меняются, Вольская Дорога, ведущая к лесу, колыхание травы, игра кузнечиков и шум реки. Лялька, когда она лежит и пристально смотрит на Мисю, видит те образы, которые помимо воли создает человек. Это бывают видения, наполненные грустью или гневом. Такие образы даже более выразительны, потому что в них пульсирует страсть. Тогда Лялька беззащитна: в ней ведь нет ничего, что защитило бы ее от погружения в эти чужие угрюмые миры, нет никаких магических охранных кругов идентичности, нет наделенного мощной энергетикой «я». Так что она оказывается в подчинении. Вот почему собаки считают человека своим хозяином. Вот почему самый дрянной человек может чувствовать себя со своей собакой героем.
Способность переживать эмоции ничем не отличает Ляльку от Миси.
Эмоция животного даже более чистая, ее не разбавляет никакая мысль.
Лялька знает, что есть Бог. Она воспринимает его постоянно, а не как люди, лишь в редкие моменты. Лялька чует его запах среди трав, ведь время не отделяет ее от Бога. Поэтому в Ляльке есть доверчивость по отношению к миру, какой нет ни у одного человека. Подобная доверчивость была у Иисуса, когда он висел на кресте.
Время внуков Попельского
Сразу после окончания школьного года дочка Попельских, та самая, что ходила когда-то по парку с большой собакой, теперь привозила в Правек своих детей и детей своих братьев. Мися готовила им три комнаты наверху, а если была необходимость, еще и комнату внизу. Так к концу июня взлелеянный в мечтах пансионат Павла Божского начинал работать на полных оборотах.
Внуки Помещика Попельского были рослые и шумные. Собственно, они ничем не напоминали своего деда. Как это обычно бывает в хороших семьях, там были одни мальчики и только одна девочка. Ими занималась няня, каждый год одна и та же. Няню звали Зузанна.
Детвора целыми днями сидела у реки, в том месте, которое называлось Исход и куда со всей окрестности приходила молодежь купаться в Черной. Помещик Попельский когда-то поставил на реке шлюзы и регулировал ими приток воды к прудам. Теперь прудов уже не было, но умелое манипулирование шлюзами позволяло летом создавать запруду и метровой высоты водопад. Дедушка Попельский, верно, и не подозревал, какую радость он устроит своим потомкам.