— Митч, я тебя не узнаю, они тебя напичкали какими-то лекарствами или что? Это какой-то трюк. А так как я теперь глава семьи, я не собираюсь отдавать детей этого дома в руки безбожников!
Митч почувствовал, как по лицу, по рукам заструился пот.
— Джед, так надо. Они все равно будут высаживаться на планете, и если ты окажешь сопротивление, будет еще много убитых и раненых. Среди них могут оказаться и дети…
— Они отправятся тогда к Господу своему. Я не собираюсь….
За спиной Джеда пошевелилась Прима. Она даже не подняла глаз на видеокамеру, только протянула руку и взяла кочергу. У Митча перехватило дыхание.
— …не собираюсь предать позору наше достойное имя только потому, что ты, как последний слабак, попал в плен.. Прима легко ухватила кочергу, руки у нее были сильные, она ведь столько лет замешивала ими тесто, отжимала белье, таскала младенцев. Он прекрасно знал, насколько сильны эти крепкие руки.
— Джед, пожалуйста, не подвергай риску всех детей из-за нескольких чужеземных, пожалуйста, Джед, отпусти их.
Пока Прима просто держала кочергу. Он старался даже не смотреть в ее сторону.
— Если они готовы драться, пожалуйста! — Джед смотрел в объектив со злобным триумфом. — Пасторы уже призывают всех собраться вместе и встать на защиту…
Митч видел, как Прима тихонько приблизилась к Джеду, она ведь босая, так что ходит почти бесшумно. Вот она занесла кочергу. В нем сражались надежда и ужас, ужас от того, что женщина может ударить мужчину, тем более из-за спины, но и надежда на то, что, возможно, когда не будет Джеда, все уладится и дети будут в безопасности…
— Ты можешь остановить их. — Митч пытался внушить Джеду, но Джед всегда отличался завидным упрямством. Ему надо предупредить Джеда, отругать Приму. Но дети… — Ты можешь убедить их, только попробуй…
В этот момент Прима наконец-то посмотрела прямо в объектив и улыбнулась.
— Давай же! — повысил голос Митч, он бы и сам не смог сказать, к кому обращался. Джед только открыл рот, чтобы что-то ответить, как Прима со всей силы ударила его по голове кочергой… — Прима! — закричал Митч, но больше ничего сказать не смог.
Жена снова подняла глаза на объектив, лицо приняло обычное спокойное выражение.
— Береги детей…
Голос словно у молодого петуха, который учится кукарекать.
— Береги детей… — Голос снова осекся, глаза наполнились слезами.
Когда заговорила Прима, голос ее был совершенно спокойным:
— Я хочу увидеть… людей, которым ты готов доверить наших детей.
— Будь осторожна, — прошептал он. — Пожалуйста…
Он просит женщину… просит… это неправильно, но так болит горло, болит сердце, он хочет, чтобы все было в порядке, он боится за детей. Экран погас, и он совсем сник.
— Я хочу полететь с вами, — сказала Хэйзел. — Я должна это сделать, дети меня знают, они тогда не испугаются. Брюн бы тоже полетела, если бы могла.
Брюн снова поместили в барокамеру, предварительно напоив ее хорошей дозой успокоительного. Ей провели первый этап операции по восстановлению голоса. Она выйдет из камеры не раньше чем через три дня.
— Я не против, — ответила Уолтруд Мейерсон. — Я, естественно, полечу тоже.
— Вы! Да вы гражданское лицо и, кроме того, не имеете к этой истории никакого отношения…
— Я специалист-консультант, которого вы вызвали для участия в данной операции. Я сама лично должна посмотреть, как живут эти религиозные техасцы. И еще советую вам, адмирал Серрано, послать с нами кого-нибудь из ваших родственников, например внука, а то он ходит-бродит тут неприкаянный.
— Не думаю, что Барин вам там пригодится, — ответила адмирал.
— Эти люди очень ценят семейные связи. Если вы пошлете туда своего родственника, то покажете им, что рискуете своим внуком ради спасения других детей. И еще надо, чтобы он был именно мужчиной, им это легче понять.
— Ясно. Кого еще вы рекомендуете послать? Вы уже разработали план операции? — Сарказм в голосе адмирала Серрано насторожил бы любого офицера Флота, но профессор Мейерсон даже бровью не повела.
Нет, это уже ваше дело. Я занимаюсь исследованием древних культур.
Над улицами летели небольшие вездеходы на воздушной подушке, десантники старались не отставать от них. Щитки шлемов у всех были опущены.
— Немного смешно, — заметила Хэйзел, — улицы-то пустые.
— Если бы их там не было, то и улицы не были бы пустыми, — ответил Барин.
Датчики на его шлеме регистрировали присутствие оружия в каждом здании, обычно в районе окон. Он только полагал, что их оружие не сможет пробить броню штурмовиков. Еще больше он надеялся на то, что призыв рейнджера Боуи убедил врагов сложить оружие и не оказывать вооруженного сопротивления. В данный момент они действовали по программе «Желтый свет». Если по ним даже откроют огонь, они не имеют права стрелять без особого приказа свыше.
Хэйзел показала, где главный вход в дом, а где черный ход с боковой улицы для женщин.
— Через эту дверь я только один раз вошла в дом. В первый день, когда он меня сюда привез. — Барин заметил, что она не называет рейнджера по имени, — Через ту, вторую дверь я выносила мусор и ходила на рынок.
— Но ты считаешь, что нам следует зайти в дом через парадный вход?
— Как и надлежит уважаемым людям, — подтвердила профессор Мейерсон. Она специально надела в этот день юбку, хотя ее удалось уговорить поддеть вниз специальный бронекостюм.
Она подвела их к двери, но не успела ее отворить, как дверь открылась сама. На пороге стояла полная женщина в голубом платье с широкой юбкой и неприветливо смотрела на них. Голова женщины была туго повязана цветастым платком.
— Это Прима, — сказала Хэйзел. — Первая жена.
— Очень приятно, мэм, — ответила профессор Мейерсон. — Мы прибыли за детьми.
Прима открыла дверь шире.
— Заходите. Кто из вас желтоволосая?
— Она не смогла прилететь с нами, — сказала Хэйзел. — Она в лазарете. Ей восстанавливают голос.
— Она бросила своих младенцев, такие мерзкие женщины не заслуживают того, чтобы иметь детей, — сказала Прима.
— Они здесь? — спросила Хэйзел.
— Да, но я не уверена, что их действительно надо отдать…
Вперед выступила Хэйзел.
— Пожалуйста, Прима, отпустите детей с нами.
— Я не собираюсь отдавать этих славных девочек каким-то ужасным безбожникам, — ответила Прима. Видно было, что она готова умереть за свои убеждения.
— Это ведь я, — спокойно продолжала Хэйзел. — Вы меня знаете, вы знаете, что я позабочусь о них.
— Ты… ты предательница! — Лицо Примы покраснело, в глазах стояли слезы.
— Нет, мэм… у меня тоже есть семья…
— Мы были твоей семьей, мы относились к тебе как к родной…
— Это правда. Вы для меня многое сделали. Но там, дома…
— А вы! — Прима обрушила весь свой гнев на профессора Мейерсон. — Кто вы вообще, женщина-солдат! Неестественно, отвратительно…
— Вообще-то я историк, — ответила Мейерсон. — Я изучаю историю Техаса.
— Что?
— Ну да, поэтому я и прилетела, чтобы узнать все, что вам известно об истории Техаса.
Прима пришла в полное замешательство, но потом переключилась на Барина.
— А вы… кто вы такой?
— Я внук адмирала Серрано, — сказал Барин. Было очевидно, что Приме это ни о чем не говорит. — Это женщина, которую вы, возможно, видели во время передачи. Такая же смуглая и темноволосая, как я, с седыми волосами. Она командует всей операцией.
— Женщина? Командует мужчинами? Какая ерунда. Мужчины же не будут ее слушаться…
— Я слушаюсь, — ответил Барин. — И как адмирала, и как бабушку.
— Бабушку…— Прима покачала головой. — И все же… вы вообще верите в Бога?
— Я верю, — ответил Барин. — Наш Бог, правда, отличается от вашего, но в нашей семье почти все верующие.
— И, несмотря на это, вы воюете вместе с женщинами? И вами командуют женщины?
— Да, иногда.
— Как же так? Бог установил, что женщины не должны носить оружие, что они не должны участвовать ни в каких конфликтах.
— Меня учили по-другому, — ответил Барин.
— Вы язычник, который верит во множество богов?
— Нет, только в одного.
— Не понимаю. — Прима пристально вгляделась в него. — Да, по вашему лицу я вижу, что вы искренни, вы не лжец. Скажите, вы женаты?
— Нет, мэм, но собираюсь.
— Тоже на… женщине-солдате?
— Да.
Если, конечно, она останется в живых. Ох, как же ему не хватает сейчас Эсмей.
— Вы можете поклясться мне именем Божьим, что отвезете детей к их родственникам?
— Да, — ответил Барин.
Прима сразу успокоилась и расплакалась. Барин подошел к ней.
— Позвольте мне рассказать вам об их родственниках, и вы все поймете сами, мэм. У Брэнди и Стасси, вы называете их Пруденс и Сиринити, есть тетушки и дядья. Сестры и братья их погибшей матери и сестра отца. У Паоло есть дедушка и дядя, у Дира тетя и дядя. Мы привезли с собой видеозапись, в которой они просят вернуть им детей.
— Дети здесь счастливы, — ответила Прима. Она опустила глаза, по ее виду было ясно, что сдаваться она не собирается, хотя уже и не очень уверена в своей правоте. — Им будет нелегко отсюда уехать.
— Да, они счастливы, — подхватила профессор Мейерсон. — Они всего лишь дети, и мы знаем, Хэйзел рассказывала нам, что вы были добры к ним. Но они подрастут, и вы никогда не сможете заменить им семью, их настоящую семью.
— Они будут плакать, — сквозь слезы проговорила Прима.
— Возможно, — ответила профессор Мейерсон. — Последние два года для них оказались очень непростыми, сначала они потеряли родителей, потом оказались здесь, где все так не похоже на их прежний дом, теперь им опять надо все менять. Когда они приехали сюда, они ведь тоже плакали. Но дети часто плачут, справедливость же должна восторжествовать в любом случае.
— Кажется, вы победили, — сказала наконец Прима, складывая передник. — Но я должна была…
— Вы любящая мать, — сказала профессор Мей-ерсон, и ее одобрение успокоило Приму. — Я хочу, чтобы вы посмотрели видеозаписи.