Вдруг словно раненая утка медленно крякнула где-то за рекой.
Джо оторвалась от лэптопа резким, животным броском.
– Началось!
Полицейский замедленно, как будто отражая медленный утиный крик, посмотрел ей прямо в глаза, Джо смутилась. Может быть, спросить, сколько ему лет? Вообще, какого рода small talk допускается с полицейским, который по долгу службы сидит у вас на диване и уже начал рассказывать вам всю свою жизнь?
– Вы боитесь, правильно? – вежливо уточнила Джо.
– Ничего я не боюсь. Но мне неприятно, – поежился полицейский.
За окном протяжно и угрожающе раздалось очень нехорошее, сумрачное «оооооо!».
Джо резво доковыляла к окну и распахнула его.
– Вот! Сейчас начнет! Он всегда начинает эти сессии вот так, этими длинными: «ооооо!», «огоооооо!». Это у него вступление такое! Идите сюда!
Полицейский осторожно подошел к окну.
– Вот сюда становитесь, ровно напротив – скомандовала Джо. – Я тут крестик наклеила из изоленты, где стоять надо – видите? Главное, не бояться. Оно звучит реально как будто вас проклинают прямо сейчас, но вы потерпите. Это быстро будет. Сейчас он вернется, наверное, он пошел голову надевать, он эти первые «ооо» просто так выдает, а потом надевает золотую голову быка и уже тогда идет сам речитатив. Вы только не бойтесь. Я просто восприимчивая и чувствительная, поэтому спина болит, и нога болит. Да, это херовая энергия. Но у меня психосоматика. Мне палец покажи – и я заболею. Вы не бойтесь просто.
– Нормально, – сказал полицейский. – Я болел. В смысле, я всяким уже болел.
– Вот! Слышите?
– Да! – сказал полицейский. – Боже мой, так он, сволочь, довольно гро…
Тут он схватился за сердце и медленно-медленно, как в очень плохом кино, сполз вниз, помогая себе руками и туго наглаживая ими бесполезный воздух.
Оказалось, что все, что Джо считала плохим кино, было обычной жизнью.
Полицейский немного посучил ногами и затих.
Джо присела и потрогала полицейскому шею. Шея была теплой, но в ней все было пусто и ничего не билось, не толкалось в пальцы. Тут она поняла, что так и не переспросила, как его зовут. Да, он показывал значок – но теперь ей придется пошарить у него по карманам.
Вместо того, чтобы шарить по карманам мертвого человека, Джо накинула плащ, вышла на улицу – как есть, в домашних тапочках – и задрала голову. В окне третьего этажа дома напротив, голый по пояс, стоял огромный чернокожий мужчина в сверкающей миллионами золотых зеркал маске-шлеме виторогого быка, и пел свою песню ненависти.
Заметив Джо, он снял шлем и посмотрел точно на нее. Его рот был вымазан каким-то белым ритуальным веществом, может быть, специальной известкой, которая, вероятно, помогала ненависти безболезненно катить наружу.
Джо замедленно, как во сне, подняла руку и помахала ему, ощущая, как в ноябрьском вечереющем воздухе лопаются летучие льдинки-невидимки. В ответ он вопросительно кивнул белым подбородком. Джо показала ему три пальца; это выглядело как немножко расширенная, дополненная победа.
Он ухмыльнулся в ответ и надел голову быка обратно.
Джо отвернулась и пошла домой: снова, уже в третий раз звонить в настоящую полицию.
Новый фильтр
Мы не на вашей стороне, говорит Катя, это все ложь, пиздеж, они специально это пишут, чтобы голову вам задурить. Вы как зомби, мозгов нет, всему верите, что вам говорят. Мы не на вашей стороне, мы не с вами, мы не подавали вам знак, а если вам казалось, что подавали, и даже где-то об этом писали, то это был не знак. И вы узнаете сейчас, что это было.
Володя уже знает, что это было: Катины спутники только что сломали ему нос, он это понял, когда попробовал вытереть с лица кровь: нос мягко, как котлета, ушатнулся вслед за рукой куда-то в сторону, и Володя испуганно отдернул руку.
Мы ровно такие же, как вы, немного запинаясь, как по учебнику, говорит Катя. То есть нет, не как вы, говорит Катя. Ровно такие же, как вы говорили о нас – вы помните, как и что говорили? Что вам про нас говорят, напомнить? Фашисты, уроды, нелюди. Выродки, животные, твари. Помните, что вы о нас говорили? Помните, что писали про нас на сайтах своих уродских? Вот все ровно так и есть. Правду писали. Сволочи, фашисты, садисты. Ни перед чем не остановятся. За все будут мстить. Домой придут к вам, двери выбьют и будут убивать вас и детей ваших, если вы их не остановите? Так вы писали? И смотрите-ка – все так и вышло. Пришли домой, двери выбили, и убивают вас сейчас. Видите, правду о нас говорят.
Еще один удар. У Володи выбиты зубы. Полон рот зубов, которые нужно теперь как-то распределить внутри рта. Он думает о том, что как раз собирался удалять восьмерку: а достали ли они до восьмерки? Это надо далеко и глубоко бить. Восьмерку удалить тяжело, она крепко сидит. Большие деньги нужны, чтобы восьмерку удалить. Бесплатно удаляются только передние – раз-два и нету. Легкие зубы, бесплатные.
Это похоже на сон, понимает Володя. Сон, где выпали все зубы и руки в крови.
– Нелюди! – кричит Володина жена, пытаясь не пустить Катю и ее спутников в спальню.
– Да, мы нелюди! – безразлично говорит Катя, отталкивая ее. – Я же сразу сказала. Все, что ваши про наших пишут – чистая правда.
Начинается обыск. Катя и ее спутники ходят по квартире, вываливают на пол все книги с полок, сметают с тонких досточек серванта посуду, срывают с кровати постельное белье, спортивно бьют ногами подушки, распахивают шкафы.
– А что вы хотели? – говорит Катя, отталкивая ногой Володину жену, пытающуюся отнять у нее планшет и старенький нет-бук, – Чтобы мы как люди себя вели? Для этого надо признать, что мы люди. А вы у нас это – забрали. Теперь мы заберем ваши носители информации. Проверим. На кого подписаны, с кем нас обсуждаете, кто вам платит, проверим, и сколько платят. Вам же платят? Вот. И мы знаем, что вам платят. Но немного платят, да? Старая какая-то у вас техника. Не хватает, значит, на новую? Ой-ой, что же вы так дешево продаетесь?
Жена Володи плачет. Когда Катя распахивает очередной шкаф, оказывается, что в этом шкафу сидит дочка Володи.
Дочка Володи испуганно смотрит на Катю. Катя хватает ее за плечо и вытряхивает из шкафа, как старую пыльную книгу. Жена Володи подносит мокрые руки к лицу.
– А с нашими детьми вы что делали? – строго спрашивает Катя. – Помните, что вы делали? Подробно помните? Во всех деталях? Да, это тоже были дети, потому что у них есть родители. Интересно, как вы посмотрите на то, что мы сейчас будем делать с вашими.
– Я чужой ребенок! – громко говорит дочка Володи, – Я не из этой семьи. Я тут случайно оказалась.
– Как это случайно? – удивляется Катя.
– Он меня утащил, – говорит дочка Володи. – Маму в тюрьму забрали, с улицы взяли, а со мной что делать, непонятно. Не по улице же таскаться вместе с остальными, вот он и потащил домой, а завтра сдаст в детдом.
– Это правда! – плачет жена Володи. – Это не наш ребенок! Я клянусь вам, она не наша! Не трогайте ее!
– У вас ребенок на аватарке вконтакте, – говорит Катя. – И там еще куча фото с ребенком. И в нашей базе тоже прописано: у вас дочка. Вы кого сейчас обмануть хотите?
– Лицо замазано! – плачет жена Володи. – Лицо у нее на аватарке было замазано, потому что она ребенок! Вот посмотрите, откройте страницу нашу! Лиза у мамы сейчас, я клянусь вам, хотите, мы маме позвоним? Она подтвердит. Я клянусь!
Жена Володи вытаскивает из-под пояса джинс телефон и звонит кому-то, возможно, маме. У нее забирают телефон, швыряют его на пол, бьют телефон ногой, потом этими ногами бьют жену по почкам.
– Так ее, суку, – безразлично говорит дочка Володи.
Володя подходит к дочке и, немного подумав, бьет ее по лицу.
– Теперь понятно, почему вы такими вырастаете, – говорит Катя. – Вы даже своих детей так растите. Чтобы они стали такими же, как вы.
– Это он не поэтому! Это он чтобы доказать, что это не наша дочка! – рыдает жена Володи. – Это он не поэтому!
– Мы забираем ребенка, – говорит Катя. – Какая же вы тварь.
– Так а вы про нас как пишете? – кричит жена Володи. – Твари, нелюди. Вот он тварь, да. И я тоже. А вы чего ожидали? Человеческого поведения? Нет, у нас для вас такого нету.
Володя тоже хочет что-то сказать, но у него полон рот зубов и крови.
– Спасибо, – говорит дочка Володи. – Заберите меня.
Катя просит Володю выплюнуть те зубы, которые мешают ему разговаривать, потом отматывает рукой, как веретеном, пару метров бумажного полотенца, и протягивает Володе руку.
– Вытрись, – говорит она. – Сейчас будем видео с тобой записывать, понял, о чем я?
Один из Катиных спутников включает камеру на своем телефоне и направляет ее на Володю. Володя прикладывает полотенце к лицу и застывает.
– Давай, говори, – командует Катя. – Сам знаешь, что должен сказать. Будешь еще делать, что делаешь?
Володя давится зубами.
– На камеру, давай, – повторяет Катя. – Ты будешь еще это делать? Записываем.
Володя косится на ребенка.
– Мы не сделаем ей ничего, – ехидно говорит Катя. – Мы что, нелюди, что ли.
Володя смотрит на нее тяжелым долгим взглядом.
– А, да, – говорит Катя. – Мы нелюди. Но если это не ваш ребенок, мы не будем ничего ей делать.
Разобравшись с зубами, Володя наконец-то говорит в камеру о том, что он больше не будет заниматься тем, чем он занимался раньше. Володя все понял. Володя просит других Володь тоже сделать так, как Володя, и не делать того, что делал Володя, и чего Володя больше делать не будет никогда, потому что Володя все понял. Он все понял сам, без давления. Надо жить мирной хорошей жизнью. Быть добрым. Вместе строить будущее с другими добрыми людьми.
Катя проверяет записанное видео и заливает его в сеть, как есть.
– Ладно, – говорит она Володе. – Оставим вас так. Тебе уже все равно пиздец, теперь тебя свои же растерзают, все. А мы тебе уже ничего не сделаем. Видео уже есть, сейчас разойдется повсюду, теперь не так важно.