– Надо идти, – ответил Том, – с топором к Анне.
– Понятно, – сказал Соник, – а зачем?
– Не знаю, – ответил Том.
– Да что случилось-то?! Том! – Анна действительно вытащила из-под стойки топор отца и теперь не понимала, что с ним делать.
– Да не знаю я, я не заходил! Мимо шел. Собаки твои орут на всю улицу. Хули они орут? Никого нет.
– Так ты же шел там мимо, – сказал Владыч, – на тебя и орали.
– Меня там еще не было, – сказал Том, – они до этого.
– Поехали, – сказал Жмых, – на месте разберемся.
– Я тоже поеду, – сказал Том, – поднимите меня.
Когда рассаживались по машинам Жмыха и Владыча, к кафе подъехал Захаров.
– Эй, а вы куда все? – удивился он.
– Поехали, – махнул ему Том, – некогда разговаривать.
И кавалькада из трех автомобилей устремилась по улицам Южнорусского Овчарова – сперва по центральной асфальтированной дороге, затем по накатанной грунтовке, а потом, максимально сокращая путь, по горбатому бездорожью, что в ненастную погоду превращается в сплошное непреодолимое препятствие. Но в этот августовский вечер стояла сухая и ясная погода, сулящая на завтра штормовой ветер, да и тот без дождя.
Белый то орал в замочную скважину, то вставал во весь рост и колотил кулаками в деревянные стены своего вертикального гроба, то в отчаянии снова опускался на его пол, подтягивал колени к самому лицу и вдыхал струйку воздуха, что просачивалась внутрь едва уловимо – Белый больше всего боялся, что микроскопический поток истончится до полного исчезновения, и тогда он задохнется и погибнет. Телефон, отправляясь в Иерусалим, Белый с собой не брал никогда: ямы и канавы, сквозь которые приходилось проникать в любимый город и возвращаться обратно, в половине случаев бывали мокры и не слишком чисты, а в Храме Гроба у Белого был припрятан местный пелефон. Теперь, когда Белый оказался в ловушке неясного генеза, он больше всего жалел о том, что снова оставил пелефон в Иерусалиме, а мог бы и забыть выложить его из кармана. Но нет, не забыл. И оказался в гробу без связи.
Сколько времени он уже провел взаперти, Белый не знал. Он понимал, что знание о времени в его случае не привнесло бы в ситуацию ничего ценного – кроме разве того, что часы были бы встроены в телефон, а телефон оказался в зоне приема каких-нибудь мобильных сетей. Отчаянье уже несколько раз успело взять Белого в плен, но он каждый раз сбегал из него, придумав уважительную причину вроде «пора колотить кулаками в стены», или «пора поорать», или «надо подышать из скважины», или – «давай ты спокойно подумаешь, что это может быть».
Только спустя несколько переходов от отчаянья до деятельности и обратно – Белый вдруг понял, что вертикальный его гроб никакой не гроб, а шкаф – обычный платяной шкаф старого, очевидно, фасона: крепкий, изготовленный из древесного массива, с ювелирно подогнанными и притертыми стыками, со следами – Белый поискал выше головы и нашел их – креплений для перекладины, на которую обычно вешают вешалки с платьями или костюмами.
Белый в сотый раз ударил плечом в дверцу, но она не шелохнулась.
– Это просто пошло, – сказал Белый вслух, – в конце концов, это очень пошло. Когда вы открываете шкаф, а там сидит писатель, это пошло.
Белый помолчал и добавил:
– Хоть бы вы не пришли.
Кавалькада остановилась у забора Анны и перегородила всю узкую дорогу целиком, но об этом никто не думал. Во дворе у Анны лаяли собаки, и лай этот уже не был ни угрожающим, ни предупреждающим – он был хриплым, досадливым, и даже со слезой в голосе. Анна, сжимая отцовский топор, бросилась во двор первой и еще успела заметить, что две южнорусские овчарки лаяли на дом соседа, встав передними лапами на штакетник. В следующий момент южаки увидали Анну, плюнули на свое предыдущее занятие и подбежали к хозяйке, радуясь и веселясь. Анна переложила топор в левую руку, правой погладила собак и вышла обратно на улицу – к завсегдатаям своего кафе, которые выстроились вдоль забора, не решившись войти вместе с ней во двор с собаками.
– Что-то у Макса стряслось, – сказал Анна, – у соседа.
Не размышляя ни единой секунды, все шестеро ввалились в соседский двор и остановились возле входной двери, закрытой снаружи на лезвие ножа. Всеобщая мимолетная нерешительность испарилась в тот момент, когда там, в глубине запертого дома, послышался стук. Лезвие из двери вынул Жмых. Через три вдоха и одиннадцать шагов все шестеро стояли возле шкафа – важного и монументального, как Мюнстерский собор. Анна держала топор, негр Том – котенка. В шкафу кто-то возился.
– Именем закона, – сказал Том, – откройте.
Жмых и Соник нервно хохотнули.
– Блядь, – глухо донеслось из шкафа.
После чего там всё стихло.
– Эй? – осторожно постучал в дверцу Соник, – Кто там?
В шкафу молчали, хотя и явно были живы.
– Макс, это ты там? – спросила Анна.
– Нет, – ответили из-за дверцы.
– Ну что я спрашиваю, точно же, – Анна обернулась к товарищам, – Макс на вахту уехал, наверное. Машины нет же. И дом заперт.
– Ну, шкаф тоже заперт, – сказал Жмых.
– Вы заперлись или вас заперли? – спросил Захаров человека в шкафу.
– Не я, – ответил человек, – и я ничего не смогу объяснить.
– А котёнок ваш? – спросил Том.
– Это Макса котенок, – ответила Анна, – я сама ему подарила.
– Зачем? – спросил Жмых.
– Что – «зачем»? – удивилась Анна, – Вы не понимаете, зачем котят дарят?
– Ну, например, мне вы не предлагали котенка в дар.
– Хорошо, – Анна пожала плечами и переложила топор из руки в руку, – в следующий раз вам подарю.
– Будьте так любезны, – сказал Жмых.
– Договорились.
Из шкафа покашляли.
– Ой, – сказал Том, – мы тут заболтались.
– Мы сейчас дверь откроем, а вы сразу руки назад сделайте, – сказал Соник.
– Хорошо, – ответили из шкафа, – а зачем?
– Ну правда, – спросил Захаров Соника, – зачем руки-то?
– Я сделаю руки назад, – пообещал человек в шкафу, – это чтобы я не выстрелил, наверное.
– А у вас пистолет? – встревожилась Анна.
– Тфу ты, – сплюнули за дверцей, – у меня даже телефона с собой нету.
– Ладно, – сказал Соник, – сейчас открывать будем.
В ту минуту, когда, взяв у Анны топор, Соник попытался просунуть его лезвие в почти несуществующий зазор между дверцей и стойкой величественного шифоньера, Анна сказала «ой, Макс, привет», и все обернулись. В проеме входной двери стоял мужчина с таким изумлением на лице, что все как-то сразу поняли: это хозяин.
– Здравствуйте, – сказал Жмых.
– Добрый вечер.
– Макс, а ты разве не на вахте? – спросила Анна.
– Уже сменился, – ответил Макс, – а вы?
– А мы и не заступали, – ответил Соник и почему-то протянул Максу топор: – вот.
Макс автоматически взял топор и спросил, обращаясь к Тому:
– Плакал?
– Да нет, – ответил Том, – обрадовался.
– Не любит один оставаться.
– Маленький еще.
Том протянул Максу котенка. Макс переложил топор подмышку и взял кота.
– Макс, – сказала Анна, – дело в том, что у тебя в шкафу человек сидит, у меня собаки лаяли.
– Человек? В шкафу?
И все увидели, что это было не удивление, а, скорее, испуг.
В шкафу, тем временем, уже некоторое время было очень тихо.
– Эй, – Соник постучал в дверцу, – вы там?
– Да, – донеслось из шкафа через некоторую паузу.
– Погодите, – сказал Макс, – ключ возьму.
– Сейчас мы вас выпустим, – сказал Том.
Макс передал топор Анне, вставил ключ в скважину и сделал три оборота влево, затем один вправо. Звук проворачиваемого механизма был мягким и каким-то влажным. Дверца открылась без всякого скрипа. Внутри шкафа стоял, прислонясь к задней его стенке, известный писатель Ларион Белый.
– Вы кто? – спросил Макс.
– Ого, – сказал Соник, – ну охренеть.
– Ой, – сказала Анна, взмахнув топором, – а почему вы к нам никогда не приходите?
– Куда? – спросил Белый.
– В кафе, – Анна обняла топор обеими руками, – «Синий Ара», – знаете?
– Да я… – начал было писатель.
– Я вот тоже не прихожу, – сказал Макс и пояснил: – не зовут.
– Макс, да тыщу раз тебя звала, вначале еще, а ты «ну как-нибудь» да «как-нибудь».
– Ну я вот тоже напрашиваться стесняюсь, – сказал Белый, – у вас там всегда одни и те же, вот эти господа как раз. И я такой припрусь. Как…
– Как хуй с горы, ну, – сказал Том.
– Вот именно, – кивнул Белый.
– Да ладно вам, – вмешался Владыч, – может, сейчас и поедем? Анна, можно же?
– Макс, – сказала Анна, – берите котенка, поедем кофе пить.
– Так вы откуда в моем шкафу взялись? – спросил Макс.
Белый вздохнул, почесал переносицу и ответил честно, как на исповеди:
– Из Иерусалима.
И почему-то никто не засмеялся.
– Ясно, – кивнул Макс.
– Погодите, – Соник вернулся к шкафу, – а как?
Белый остановился в дверях.
– Долго рассказывать, – сказал он, – сигарету бы сперва. И кофе.
– Господи, Соник, – укоризненно сказала Анна, – человек такое расстояние преодолел, а ты. Поехали кофе пить, сигареты курить.
И они поехали.
В открытые настежь окна кафе «Синий Ара» клубами выходил синий дым. Ветер подхватывал клубы, рвал их на мелкие клочья и уносил в яркое розовое небо. Когда Белый закончил свой рассказ, уже наступило утро. На протяжении всего рассказа никто ни разу не перебил его: все слушали внимательно, лишь Том дважды отлучался в туалет и в конце концов уснул, приклонив голову к прутьям попугаечей клетки.
– Иерусалим, – сказал гиацинтовый ара, и Том было проснулся, но затем уснул опять.
– Надо проверить одну вещь, – сказал Макс, – поехали проверять одну вещь. Проснитесь, Том.
После бессонной ночи все были немного взбудоражены.
– Анна, – сказал Жмых, – кажется, по вашей заявке исполняется песня «Валенки».
– Ох, – сказала Анна, – ну и язва же вы.