ия – и дикие, и с первого взгляда заманчивые, и совершенно неприемлемые в виду их деструктивности – всё было мимо, всё было не то. Уже Арочка научился вставлять в паузы словосочетание «этим не удивишь» и, почему-то – (и гораздо чаще) единожды сказанное Жмыхом «ты еще предложи источники отравить».
– Может, дом Владыча незаметно перекрасим в сиреневый? – как-то мимоходом сказал Соник.
– Ты еще предложи источники отравить, – парировал гиацинтовый ара и, в сущности, был прав, как признали участники собрания.
Усталость от генерирования бессмысленных идей постепенно овладевала посетителями кафе и его хозяйкой, но никто не был готов сказать: «всё, я пас, пусть катится в город, если хочет». Просто стали отвлекаться на посторонние разговоры.
– Мне выставку вывозить завтра, – сказал Соник, – а я не хочу. Всё это говно продажное.
– Тааак, – сказал Жмых, – окей. Так вы, Соник, возьмите и не продавайте. Будет непродажное.
– Не могу, – вздохнул Соник, – у меня карма такая: всё продаётся, что ни накрашу. Всегда найдется, кто купит.
– Да ладно, – усомнилась Анна, – а если накрасить и никому не показывать?
– Это мечта, – ответил Соник, – мечта и идеал. Но всё равно продам. Сам не замечу, как уже всё продано. А потом новое накрашу и опять продам.
– Так, – сказал Захаров, – давайте вы потом накрасите и в лес утащите, к медведям и кто там еще живёт. Лоси у нас есть тут?
– Не здесь, – ответил Соник, – лоси подальше к северу. Здесь леопарды, лесные коты и тигр может быть. Придут, обоссут.
– А вам что за беда, – сказала Анна, – ну, обоссут. А лось забодает. А медведь помнёт. Главное, никто из них ничего у вас не купит.
– Ты еще предложи источники отравить, – сказал Арочка.
– А это мысль, – сказал Соник, – не источники, а в лес отвозить. Вот прямо с выставки в лес, там еще половина не распродана.
– Нормальная идея, – поспешно похвалил Захаров, – давайте дальше про удивительное говорить. Времени мало у нас. Спать охота. На работу завтра.
– Давайте, – согласился Жмых и закрыл глаза.
Соник и Анна кивнули молча. Ни у кого больше не было сил шевелить мозгами и языком.
– Соник, – сказал Захаров минут через десять, и Жмых, проснувшись, вздрогнул.
– Соник, – сказал Захаров, – а вот ты бы чему удивился?
– Ммммм, – сказал Соник, – ну, если бы лось у меня картину в лесу купил, удивился бы, конечно.
– Ну а еще?
– Не знаю. Я думал об этом, конечно. Есть одна вещь, но я не знаю, на Владыча не подействует, наверное. Да и, если честно, дурацкая вещь эта.
– Так, – сказала Анна, – секунду. Сейчас я кофе сварю.
Когда кофе был разлит по чашкам, Соник продолжил:
– Я так подумал. На свете правда не очень много удивительного. Мозги со временем всё начинают принимать как норму. Или хотя бы как вариант нормы. Мертвец идет навстречу? – фигня, смерти нет, а иди разберись в отношениях, какие там у души с туловищем. Всяко может быть. Вот, например…
– Соник, не отвлекайтесь, – сказал Жмых, – ближе к делу.
– Да-да. Ближе к делу. Дом исчез, который стоял вон там еще вчера, а сегодня его нет, но завтра он опять на месте? – бывает и так.
– Этим не удивишь, – сказал Арочка.
– Не удивишь, – подтвердила Анна.
– И вот я выхожу вчера из машины, закрыл ее и ключ выронил. Смотрю за ним наклониться и вижу, спичечный коробок. Валяется такой. Рядом с машиной. И я ему удивился, представьте. Не сильно, но удивился. Сто лет не видел спичек, всё время зажигалки. А он валяется. Вроде знакомая вещь, но совсем чужая. Как будто время назад, что ли.
Соник замолчал, но все понимали, что продолжение следует.
– И я подумал, – сказал Соник, – что совершенно бы охренел, если бы коробок был точно такой же, обычный, просто другого размера. Не с книгу, такие были тоже, а, например, с чемодан.
– Так-так-так, – проговорил оживившийся Захаров.
– Оппа, – сказал Жмых.
– И боковушка чтоб у него была в следах от спичек, да? – сказала Анна, – что им пользовались, из кармана выронили недавно?
– Да, не новенький коробок, – подтвердил Соник.
– Я бы спятил от удивления, – сказал Жмых.
– Я бы спятил, если бы размером с машину, – сказал Захаров.
– В таком слишком заметна нарочитость, – возразила Анна, – а с чемодан если, то как будто просто сдвиг реальности.
Клеить царь-коробок назначили на послезавтра, потому что следующий день был занят исходом Сониковой выставки в лес, чтобы ее там обоссали тигры и дальневосточные леопарды. Помогал ему только Жмых. Сперва хотели просто раскатать громадные колбасы Сониковых полотен по снегу, но таких ровных и крупных полян не нашлось; пришлось крепить к стволам деревьев, но, правда, только горизонтально: на высоту семь метров от снега ни Жмых, ни Соник лезть не пожелали.
Владыч не планировал заезжать в «Синего Ару», но случилось нечто непредвиденное, а именно – гости. Совместный проект его фирмы с английским бюро породил визит двух британских архитекторов, один из которых страшно рвался в taiga, а второй из вежливости интересовался побывать в derevnya с неподвластным языку названием, длинным как перелёт с запада на восток. Поэтому приглашать в Овчарово Владычу пришлось обоих, и обоим же демонстрировать сперва деревенский быт, отличающийся от городского в скучную сторону, и обоих же везти в расположенную неподалёку taiga, где и гости, и приглашающая сторона сперва долго шли по твердому насту, а затем провалились в снег по пояс, скатились в овраг вместе с небольшой лавиной, кое-как выбрались наружу и, пройдя не более сотни метров, очутились на опушке, сплошь увешанной художественными полотнами. Владыч покачнулся, но устоял на ногах.
– I don’t know why, – переведя дух, объяснил он зарубежным коллегам, – but I know who.
– I want to buy everything, – выдохнул тот, кто интересовался taiga, – it is amazing.
– I do too, – сказал тот, кто пошел в taiga из вежливости, – it is absolutely genius.
– Соник, – сказал Владыч, вваливаясь в кафе, – привет всем! Соник, я чуть не сдох в лесу! Это вообще-то неожиданно было, знаешь! А эти ничуть не удивились, прикиньте? Как так и надо – ну, картины в лесу, нормальное дело, очень красиво, перфоманс с инсталляцией. Гениально, говорят. А что вы делаете?
Соник, Анна, Жмых и Захаров сидели за столом, на котором, выступая за габариты столешницы, громоздился каркас картонного параллелепипеда.
К Жмыху речь вернулась первому.
– Кто «эти»? – спросил он.
– Да, покупатели, – сказал Владыч, – я Сонику покупателей привез, прям из леса, англичане, сейчас приведу, они снег отряхивают. А что вы делаете-то?
Соник почесал переносицу ножницами, дождался, пока у Захарова и Жмыха кончится смеховая истерика и ответил честно, потому что все равно не смог бы придумать альтернативную версию наскоро:
– А мы тут спичечный коробок тебе клеим.
Александра Зволинская
Пульс есть
– Я только что-нибудь маленькое умею чинить, – говорит Валерка жалобным голосом, и я понимаю, что он бы очень хотел уметь больше.
Мы все бы хотели.
Тяну на себя калитку, осторожно, чтобы не заскрипели ржавые петли. Иначе услышат, окликнут, спросят, куда – а что им скажешь? Я всегда говорю, что гулять, или что к Юльке. И то, и то – правда, конечно, но не та, которая на самом деле, всерьёз. Ту, которая всерьёз, никому не расскажешь. Не знаю я, как её говорить.
Валерка крадётся следом за мной. Мы прикрываем калитку так же тихо, как открывали, и сначала шагаем на мягких коленях, а потом сворачиваем в ворота соседних дач, и там уже, по траве, начинаем бежать. Трава глушит шаги, прощает нам, что мы её мнём, выправляется за спиной, как ни в чём не бывало.
Мы хотели бы быть как трава.
Но мы скорее как ветер.
Валерка из нас самый младший, я вообще не ожидала, что он к нам придёт.
Кому не надо, тот не приходит, а Валерка всегда был, как будто ему не надо.
У всех обычно по две бабушки, а у Валерки одна, и она у нас общая: Валерка – сын моего дяди, и на лето нас к баб Томе отправляют обоих. Я ещё иногда езжу к другой бабушке, но она живёт далеко, нужно долго ехать на поезде, у мамы не каждое лето получается меня отвезти. Да я и не против: у баб Томы, здесь, моё место, а там, далеко, не моё. Красивое, но чужое.
Валерке всегда было всё равно, он городской, дачу не любит, любит, чтобы компьютер и мультики, ну максимум двор с качелями, и то уже много. Всё предыдущее лето он даже с участка не выходил. Сидел в доме, играл в приставку, которую притащил с собой, на меня смотрел хмуро, на бабушку – робко, уехал в конце июля: родители не выдержали нытья и забрали.
Мы с баб Томой пожали плечами обе, вздохнули и разошлись по своим делам: она – к саду, помидорам и книжкам, я – тоже к книжкам, другим, а ещё к ребятам.
У нас с ребятами есть важное дело, его нельзя оставлять надолго. И так после каждой зимы приходится начинать чуть ли не заново.
Этим летом мы учимся ходить по канату.
Канат притащила Юлька, она мастер выпрашивать у родителей то, чего никому бы другому из нас не купили, а ей – запросто. И день рождения у Юльки в мае, как раз перед летом, так что «дачные» подарки кажутся взрослым логичными и полезными. Пусть, мол, дети играют, хорошее дело.
А нам-то что.
Мы натягиваем канат у Юльки за домом, у неё там есть такое специальное заросшее место, где вроде ещё участок, но уже почти лес. Далеко ото всех окон, от дороги и от людей. За разросшимся чубушником и высокой травой нас ниоткуда не видно.
Когда дождь, канат лучше снять, но дождей этим летом мало, так что мы его только подтягиваем каждое утро, чтобы не провисал.
Натянуть так, чтобы вибрировал от прикосновения, поставить босую ногу на широкий оранжевый трос, сказать первое слово. Не кричать, не шептать, громкость должна быть такая, чтобы услышали те, кто со мной – ребята мои и ещё.