Константин, который только что закончил и закрыл дверь на замок, видит, как запертая дверь без малейшего сопротивления замку распахивается, и с чердака выходит старушка.
Ага, говорит он. Вот как, значит.
Окно, отвечают ему. Разбилось. И, не тратя больше слов, спускаются вниз, на лавочку, к ожидающим там двум другим.
Понял, говорит ей в спину Константин. Три – это хорошо, думает он с удовольствием. Больше присмотра, больше порядка. А то куда это годится, такой большой домище – и всего двух себе отрастил, перед соседями стыдно.
Вот блин, думает Олег, глядя, как из подъезда выбирается третья старуха, и усаживается на скамейку к коллегам. Совсем житья теперь не будет. Подхватывает разгулявшегося щенка и сбегает к себе, шепчет под нос: грымзы.
Ой, мамочки, с восторженным ужасом думает Даша, которую мама ведёт домой из садика, их теперь целых три! Интересно, Алёна уже знает?
Словно услышав её, третья старуха поворачивает голову, прижимает к носу палец, так, что он сплющивается и становится похож на пятачок, и не очень умело, но старательно подмигивает.
Сергей Кащавцев
Новогоднее обращение
Восемь новых людей
Стоят у порога
В ожиданье дождя,
Что обещан на завтра
В ожиданье звонков
В телефонные рельсы
В ожиданье спасения
В чашечке кофе
Восемь новых людей –
Все похожи, как братья
Всем еще рано бриться,
Но уже поздно плакать
Им так хочется с кем-то
Поделиться открытьем
Восемь новых людей
Узнали про слякоть.
Восемь новых людей
Смотрят вслух телевизор
Обсуждают попарно
Прогнозы погоды
Долго спорят у карты
С направленьем циклонов
Покупают на зиму
Шерстяную одежду
Восемь новых людей
Помогают друг другу
Поудобней приладить
К спинам тонкие крылья
Поплотней привязать
Компас, мыло и спички
Укрыть шеи шарфами
Чтобы не простудиться
Восемь новых людей
Улетают все разом
Стройным клином на юг –
Трое справа, пять слева…
… –20 °C
– Маршрут построен, – знакомым голосом говорит Алиса, и от этих слов Сэмюэль Фрост просыпается. Ему снились бесконечные ленты переписок телеграма и маршрут в офис, который он проложил аккурат перед пробуждением.
Сэмюэль Фрост просыпается рано, слишком рано для первого января, в пятнадцать часов утра.
На самом деле зовут его совсем иначе, отнюдь не Сэмюэль и вовсе не Фрост, но когда-то давно, когда он ещё читал книги, наткнулся в одном из романов на образ второстепенного персонажа, толстенького бородатого оборотня по имени Сэм, Сэмюэль, красиво зажигавшего ранее, а ныне прожигающего свою никчемную жизнь, и подумал про себя: «А мне ведь вполне подойдёт, чем-то похожа его история на мою веселую молодость!» – но о том, что и вторая часть истории Сэма-персонажа тоже может ненароком прилипнуть, как-то не задумался.
Фамилию подобрал хрустящую, как снег под ногой в –20 °C, чтобы дополнить образ, который – будем уж откровенны – ничего общего с ним не имел. Ну какой оборотень с хрусткой фамилией из пухленького менеджера по делам неважно чего! Но раз ему нравится так о себе думать, то уважим странности самоидентификации, как нынче принято, и будем называть его Сэм.
…37,4 °C
Итак, Сэмюэль Фрост проснулся рано утром первого января. Ничего не болело, и было это удивительно – последний месяц он нещадно страдал от маленького невидимого демона с перфоратором, поселившегося в лунке удаленного зуба мудрости и, очевидно, поставившего себе целью до 31 декабря все-таки выполнить горящий годовой план по добыче богохульств.
Пытаясь насвистывать, он отправился в ванную и замер. Из зеркала на него смотрела незнакомая хтоническая харя. Нет, одна сторона лица была вполне себе Сэмова, но она терялась на фоне лоснящейся натянутой кожей, вдвое распухшей от брови до нижней части шеи второй – худшей – половины.
Сэма все считали шутником с легким характером, вот и сейчас он привычно пошутил в никуда: «Ну надо же, новогоднее обращение в тюленя мне почти удалось!» – чувствуя при этом поднимающуюся волну глухой тяжелой паники, самой отвратительной, мерзкой и сильной из всех известных ему паник: страха за свое физическое существование.
Сердце засбоило, разгоняясь, надпочечники щедро впрыснули в кровь адреналин, – все это Сэмюэль отмечал совершенно механически. Он всегда гордился своим умением объяснить любой телесный казус работой гормонов, рептильного мозга, лимбической системы и прочих винтиков физиологии, но сейчас это не помогало – внутренний голос, подвывая и поскуливая, повторял по кругу, как заведённый: «Пиздец! Пиздец! Это ж пиздец!»
Сэмюэль нашарил в ящике стола градусник, засунул его под мышку и десят минут пытался дышать как-то йогически, чтобы успокоиться. К сожалению, после каждой пары-тройки вдохов внутренний голос вновь прорывался наружу, тонко повизгивая.
…37,8 °C
– Найден более быстрый маршрут, едем? – знакомым голосом спрашивает Алиса в совершенно незнакомом, освещённом лишь экраном водительского смартфона, салоне такси, на заднее сиденье которого Сэм втиснулся с трудом из-за огромной торбы.
На улице уже совсем темно, ведь последние полчаса Сэмюэль бессистемно бегал по дому, сбрасывая в торбу все, что могло пригодиться в больнице – сигареты, лекарства, антисептики, чистые трусы, кроксы, зарядки и аккумуляторы, наушники и складной нож – а вдруг придётся остаться? Как же я без сигарет, ножа и кроксов? И антисептика?
Ещё за час до этого он лихорадочно звонил по многочисленным знакомым врачам и платным клиникам, только чтобы убедиться, что врачи утром первого января либо недоступны, либо неадекватны, а платные клиники отправляют на автоответчик. Наконец, после хитрой комбинации переписок и созвонов с многочисленными соратниками ему все же удалось раздобыть контакт какой-то дико дорогой и потому работающей даже в Новый год стоматологической клиники.
Безупречно вышколенный администратор, кажется, несколько растерялась, когда Сэм вывалил на неё долгую тираду о своих злоключениях, но потом все же сориентировалась и передала трубку дежурному хирургу. Выслушав Сэма, хирург вздохнул и безынтонационно сказал: – Езжайте в Первую Градскую, молодой человек. Скорую не вызывайте, пока они приедут, пока оформят – часа три пройдет, а вам быстрее надо…
Обмирая от этого быстрее надо, Сэм – о чудо – с первого раза дозвонился до Первой Градской, и, услышав, что к ним можно приехать хотьщаз, бросился было в прихожую, натянул куртку, схватил ключ от машины – и остановился. «За руль в таком состоянии нельзя, да и куда я налегке?» Конечно, больше всего Сэм надеялся, что ему сейчас выпишут какие-нибудь таблеточки и все волшебным образом пройдёт, а если оставят?
В такси Сэм почти отключился (молодец, что не сел за руль!) и пришёл в себя лишь от привычного: «Вы прибыли в место назначения». Неразборчиво пробормотал водителю «…сибо», вывалился из машины у ворот больницы и побрел с торбой под снежной пургой к – разумеется – самому дальнему от входа корпусу с вывеской «Приемный покой». Слово «покой» манило, притягивало и обещало что-то очень, очень хорошее.
Вотще.
Когда за спиной с грохотом захлопнулись тяжелые стальные врата Приемного Покоя, Сэм осмотрелся и обмер. Кажется, он ошибся дверью в Бардо.
…38,2 °C
Пол плыл перед глазами волнами, вокруг выли, скалились, таращились на Сэма, плотоядно причмокивали, облизывались, строили рожи толпы ужасающих демонов. Один из них повернулся к Сэму, внимательно всмотрелся в его лицо, сделал шаг навстречу, поднимая когтистую лапу – и указал ей куда-то в дальний угол: – Вам в седьмой кабинет, в регистратуру.
Запотевшие с морозца очки и высокая температура сыграли с Сэмом злую шутку. Не было никаких демонов – или же он и сам был одним из них: вокруг стояли, сидели, плакали от боли, скрежетали зубами или мрачно молчали люди с повреждёнными лицами.
Сэм отстоял очередь в окошко регистратуры с грозным предупреждением: «Оставь надежду Вход строго по одному! Карантин», отдал документы, через три минуты получил их обратно целыми и невредимыми, порадовался про себя: «Не дубль!» – и был направлен в Бардо № 17 Челюстно-Лицевой Хирургии.
Присел в сторонке, ожидая своей очереди, откинулся затылком на облупившуюся стену больнично-кремового цвета, закрыл глаза. В голубоватой пустоте под сомкнутыми веками плыли строки дневника Блока, вытащенные из какого-то невообразимого запасника памяти услужливым подсознанием:
«Я вдруг заметил ее физиономию и услышал голос. Что-то неслыханно ужасное. Лицом – девка как девка, и вдруг – гнусавый голос из беззубого рта. Ужаснее всего – смешение человеческой породы с неизвестными низшими формами (в мужиках это бывает вообще, вот почему в Шахматово тоже не могу ехать). Можно снести всякий сифилис в человеческой форме; нельзя снести такого, что я сейчас видел, также как, например, генерала с исключительно жирным затылком… То и другое – одинаковое вырождение, внушающее страх – тем, что человеческое связано с неизвестным».
…38,4 °C
– …анский!..ански-ий! – Сэм вздрогнул. Это была его настоящая фамилия.
– Ну что, уснул, что ли? В кабинет, на осмотр!
Сэм торопливо зашёл в кабинет, в котором сгрудилось аж пять врачей, и стал сбивчиво рассказывать: как удалял зуб, как сначала не болело, а потом заболело, как пил антибиотики и все прошло, а тут вот опять внезапно…
– Ясно, – молодая строгая докторша на голову ниже Сэма деловито приоткрыла ему рот, насколько смогла, прощупала пальцами в резиновых перчатках щеку снаружи и изнутри (Сэм несколько раз коротенько взвыл), повторила: – Ясно. Абсцесс. Мы вас оставляем. Сегодня сделаем операцию под местным наркозом, почистим изнутри.