Проснулся, ощущая какое-то неудобство в спине, словно там должен был быть хвост, а не было его. Что за хвост, глупости какие. Неудобно повернулся во сне, что ли. Встал, вышел на кухню, автоматически включил кофеварку, свет погас. Так уже бывало, тут было понятно, что делать: включить пробку на лестнице, почему-то вышибало её, а не домашний автомат. Нашарил под столом тапочки, вышел, щелкнул автоматом. По лестнице к его двери поднимались мокрые следы, впрочем, перед дверью они исчезали и не шли дальше ни вниз, ни вверх, да и в дверь никто не звонил. Пожал плечами. Со второго раза кофеварка включилась, как надо, послушно зажужжала и закапала в чашку черным живительным эликсиром. На столе обнаружилась коробка с чем-то съестным, открыл: там были слегка подсохшие синнабоны, четыре штуки, смертельно дорогие и вкусные только в совсем свежем виде. Сам точно этого не покупал, может, Лиза забегала, и, не застав его, ушла. Потянулся было к телефону позвонить, но махнул рукой: Лиза еще большая сова, чем он сам, к чему ее зря дёргать, раз уж сам проснулся в такое нелепое время, лучше пойти пока поработать, а синнабоны, ну, фиг с ними, не протухнут. Сейчас бы лучше кусочек сыра. И, кстати, сыр есть, косичка, самое то под работу.
Раскрыл проект, начал извлекать по одному все эти микрофайлики с разными заходами на музыкантов, с четырёх камер, все по несколько секунд. Тут главное, когда звучит соло, показывать того, кто его играет, тяжелая оказалась работа, несколько часов прошло, а смонтировал всего минуту. В кусочках с дроном пришлось прежде всего отрезать сам звук дрона, но при этом запоминать, на какой музыкальной фразе это было. Кропотливая, монотонная работа, не то чтобы успокоительная, но предсказуемая, без неожиданностей. Провозился полдня, вышел на кухню сварить себе еще кофе, и снова увидел эту коробку с синнабонами. Да ну его, это сладкое, вообще. Лучшее применение сладкому – сходить с ним в гости и вкормить в кого-нибудь еще, но гости – это требует слишком много внимания, рассказывать о себе, а что тут расскажешь, клип еще монтировать и монтировать, и это не то чтобы увлекательное приключение. Слушать же чаще всего просто неинтересно. Лучше сходить к художникам и выпить у них чаю, в их открытой мастерской, если не хочешь разговаривать, с тобой разговаривать и не будут. И идти недалеко, только двор перейти.
Художники снимали бывшую дворницкую во дворе напротив, заходил к ним иногда в перерывах между монтажом. Они мастерили маски и кукол, лепили из глины и отливали бумагу, и дела у них шли еле-еле. Чай за донейшен был придуман, чтобы хоть как-то платить аренду, зато любым вечером к ним можно было ненапряжно и успокоительно зайти. Оставить монетку, посмотреть на что-то, кроме кадров клипа, поговорить о чем-нибудь незначащем. Чаще разговоры в мастерской были о новых маркерах или полимерке, о том, где купить такой блокнот или как применить четыреста метров крафтовой бумаги, и гораздо реже о модном насморке, а о политике вообще никогда. Ребята как будто не замечали, что за фигня вообще происходит в мире, потому что в их мире сверлилась бумага в ведре с водой, светилась гирлянда, намотанная на ивовую рыбу, ковались тонкие медные проволочки или наклеивались осколки чашек на кривую верхушку стены старой дворницкой, и это было гораздо интереснее. Гость мог сам налить себе чаю, разложить табуретку и молча смотреть, как кто-нибудь клеит чашку золотым акриловым контуром по керамике.
Вот так и поступил. Прихватил с собой непонятные синнабоны, спустился во двор, зашел в дворницкую и вручил их сегодняшнему дежурному, длинному парню в круглых очках.
– Вот, принес вам пожертвование, – сообщил, открывая коробку, – подойдёт?
– Конечно, – вежливо отозвался парень, – спасибо! Я нарежу для всех, – и, ловко разделив синнаббоны на четвертинки, разложил их по треугольной тарелке. – Чаю, кофе?
– Чаю, немножко. Лучше с собой, – добавил, оглянувшись. В мастерской было довольно много народу и мало места, почти всё небольшое пространство занимал огромный холст, на котором как раз сушились свежеотлитые листы самодельной бумаги. Присесть тут было негде, ну и ладно. Получил бумажный стаканчик травяного чая, положил на поднос денежку и пошел куда-то, не особенно задумываясь, куда и зачем. Просто засиделся за работой, надо было подвигаться, хоть как-то, хотя бы по улицам походить, а то тут не только хвост почувствуешь. Шел, прихлёбывая чай, пока не оказался в густо заросшем кустами сквере, на задворках стеклянного павильона с цветами. Задняя стенка магазина состояла из сплошных синих зеркал, здесь, наверное, было бы неплохо снимать селфи, фигура человека, стоящего напротив зеркала, как раз хорошо освещалась и отражалась в зеркале, и задник хороший, расписная стена и море зелёной листвы. Оглядел себя. Вроде ничего особенного, нормально оделся: джинсы, футболка с рыжей анимешной фуррятиной, куртка. Не брился вот ни сегодня, ни вчера, это вот прямо заметно. Но как будто что-то не так. Это точно я? Стою тут, как дурак, и пялюсь на себя в уличное зеркало. В сквер въехала девушка на складном велосипеде, сделал шаг вперёд, чтобы уступить ей дорогу, и показалось, будто синяя поверхность зеркала колыхнулась, как тёмная вода. Сделал еще шаг, протянул руку к зеркалу, и рука вошла в зеркало, как в воду. Вдохнул и, не задумываясь, шагнул туда весь, как сквозь водопад, ожидая чего-то мокрого и холодного, и не ожидая, потому что вода перехода не мокрая и не холодная. И потёк с ней в сторону невнятного пятна другого света.
– Ты куда меня отправила! – закричала Эйсу, выныривая, – Я там была дядькой! Я монтировала видео, что бы это ни значило!
– А что это значило? – заинтересованно переспросила Исиа, заворачивая подругу в домашний пушистый плед.
– Понятия не имею! Это чтобы смотреть и слушать. Я же теперь эту музыку буду кусками вспоминать! Хотя ладно, я же должна была что-то кому-то отдать, я что-то кому-то отдала, ну и всё, никаких больше нырков, твой муж уже доделал балкон? Можно я там посижу?
– Можно-можно, умница ты моя, я кофе принесу. Все ты правильно отдала, ну, вот почувствуй.
Эйсу прислушалась к комнате и поняла, что действительно отдала всё правильно. По крайней мере, воздух больше не пах гуммиарабиком, а только тёплыми книжками и тёмными досочками паркета.
Эйсу выбралась на балкон, обхватила кружку с кофе двумя руками, обвила себя хвостом и принялась заново переживать свое путешествие, шаг за шагом. Всё было хорошо, только песня целиком из кусочков не собиралась, надо было прослушать весь трек целиком, а не фрагменты мышью таскать. Ну ладно, может быть, не последний раз.
– А вам не кажется, что дела у нас пошли как-то хорошо после начала августа? Вот, с девятого сплошь удачные дни. В плюс вышли.
– Может нам опять дали какую-то антирекламу а мы не в курсе?
– И она антисработала?
– Ну, она сработала как обычная антиреклама, все пришли посмотреть.
– хммммм, это ты про тот день, когда на общую группу внезапно подписалось полторы сотни новых лиц? Ну, может быть, конечно. Мы же тогда так и не поняли, с чем это связано.
Дела в мастерской действительно как-то резко пошли на лад. Никому не могло прийти в голову, что это как-то связано с коробкой подсохших синнабонов. Они больше не были пирогом, но раскрывающих свойств, ради которых всё затевалось, это не испортило.
Старый приёмник
С точки зрения Подпольного Музея, город переполнен ненужными вещами. Иначе почему бы их тащили в Музей каждый день. Даже если закрыться на сутки и уехать, например, в Выборг, вернувшись, обнаружишь под дверью пакет с жестяным чайником и десятком ложек, или коробку с плюшевыми игрушками, или связку синих бутылок, или огромный винтажный таймер, совершенно живой, в нужный момент ударяющий огромным рычагом в бронзовый колокольчик. Пришлось отремонтировать еще кусок подвала, по крайней мере, положить там на пол лист фанеры и построить простейшие стеллажи, чтобы хранить всё это добро до момента сортировки. Чтобы построить внятную экспозицию, нужно ведь набрать хотя бы несколько предметов на одну тему. Если честно, новая подсобка не входила в то, за что Ари и Олег, согласно плану, платили. Но эти четыре квадратных метра всё равно никому не были нужны, потому что все нужные вентили располагались в следующем отсеке.
День начался со Сканера. Олег не мог не прозвать так существо, раз за разом пытающееся впарить Музею планшетный сканер, без шнура питания и каких бы то ни было других проводов. Сначала он предложил его за чашку кофе Медведу. Потом написал в сообщения на сайте Музея, огорошив всех предположением, что, ну, Музею же вообще не нужны деньги, вещи люди приносят и так, так что вполне могли бы за сканер поить человека чаем и кофе. Потом еще раз явился со своим сканером в смену Ари, а тут наконец нарвался на Олега и был окончательно развёрнут. Сканер никак не вмещался в концепцию музея. В нём не было никакой индивидуальности, он ничего не говорил о современной культуре и вообще не подавал признаков жизни. А владелец сканера слишком многого хотел.
Зато следующий посетитель порадовал. Принёс мешок разнообразной ерунды, да так её и представил: мол, я принёс ерунды, вдруг пригодится, и вот вам двести рублей, чтобы вы согласились её взять. И еще сто рублей за чашку чая.
Потом до самого вечера не было никого. Олег даже как-то порадовался. Перемыл все стограммовые бутылочки, принесённые на прошлой неделе, нарезал длинных кожаных ремешков и принялся оплетать бутылки. Простой кожаный ремешок превращает простой пустой пузырёк в довольно стильную флягу. В подвале было тихо, только в трубах журчала вода и снаружи стучали капли по козырьку. Поэтому, когда снаружи раздался грохот, Олег непроизвольно подпрыгнул, уронил бутылку и пошел к двери. После того, как на Обводном канале рухнула стена заброшенного завода, было бы глупо оставить грохот без внимания. Но оказалось – ничего особенного не рухнуло, кроме куска льда, и даже не на козырёк, а на заборчик рядом. Заборчик покосился, и туда ему и дорога, на самом деле. Никто не знал, зачем он там поставлен, без него можно было бы пройти на улицу, не огибая дом.