считая жизни с Марайей.
Марайя.
Что же мне теперь с ней делать? И должна ли я что-то делать? Я знаю, что она любит меня — и как она себя ведет? Я уже сто раз это говорила (потому что в последнее время я всегда ее защищаю), что она такая, какая есть, и всегда такой была. С самого детства она была гиперконкурирующей, и не только со мной — со всеми.
Я поняла, что просто... должна держаться от нее подальше. Отойти, дать ей сделать свое дело, чем бы это «дело» ни было в данный момент.
Спорт. Факультативы.
Мальчики.
В глубине души Марайя милая, щедрая и добрая. Не все знают ее так, как я, особенно парни, потому что она никогда не ведет себя как обычно, когда находится рядом с ними.
Нет. Когда она находится рядом с парнями, она имеет тенденцию слишком громко смеяться, говорить слишком громко, носить слишком много косметики и глупо себя вести. Я не знаю, почему — никогда не спрашивала, — но я научилась принимать это. Если она хочет вести себя именно так, то кто я такая, чтобы указывать ей, что говорить и как громко?
Впрочем, это не имеет значения, потому что она и так меня почти не слушает.
Я перекатываюсь к окну в темной гостевой спальне, затем, когда уличный свет попадает мне в глаза в неправильном месте, откатываюсь в сторону, к двери.
Смотрю на нее.
Я ведь ее заперла, верно?
Меня так и подмывает откинуть одеяло, вскочить и проверить еще раз, но я знаю, что это просто паранойя.
Кроме того, Кип? Ворчливый, невоспитанный, грубый Кип? Странно, но я чувствую, что могу ему доверять.
Глупо, я знаю, но ничего не поделаешь.
Он привел меня домой, потому что волновался, а не для того, чтобы напасть на меня.
И даже с бородой, волосами и огромным телом я могу сказать, что ему все равно было бы легко заполучить женщину. Даже с бородой, волосами и огромным телом, на него все ещё приятно смотреть.
Во всяком случае, мне.
Я перекатываюсь на спину и смотрю в потолок, думая о парне в нескольких дверях дальше по коридору.
Что он делает в таком доме? И кому он принадлежит? Почему все комнаты оформлены профессионально? Неужели его родители умерли и оставили ему кучу денег? Он тратит их с умом или пускает на ветер на всякую дурацкую дребедень, как этот его дорогой внедорожник?
Интересно, как они умерли? Может быть, это была чудовищная авария или что-то похуже, вроде болезни или недуга?
Это должно быть объяснением — его родители умерли. Все остальное не имеет смысла.
Боже, бедняжка!
Один в целом мире и один в этом большом доме! Неудивительно, что он не хочет говорить о своих родителях; их потеря, должно быть, была трагической.
А знаете, что еще мне интересно? Думает ли он обо мне, лежа в своей гигантской кровати? Я знаю, что у него гигантская кровать, потому что украдкой заглянула в его спальню, когда шла в свою. Большая кровать с балдахином, стратегически расположенная между двумя большими окнами в центре комнаты.
Нет.
Он не думает обо мне — без сомнения, он уже отключился.
Такой парень, как он, не потратил бы на мысли обо мне ни секунды.
У такого парня наверняка огромный выбор девушек в кампусе. Длинные волосы и непослушная борода — это дерьмо сейчас модно. Когда я плюхаюсь на бок, мне интересно, понимает ли он это. Он, кажется, думает, что это невероятно отталкивает, когда на самом деле…
Я начинаю этим проникаться.
ГЛАВА 4
ПЕРВАЯ СУББОТА. ЧАСТЬ 1
С каких это пор волосатый друг стал такой уж плохой идеей?
Тэдди
— Я всю ночь пролежала без сна, мучаясь, и мне ужасно стыдно быть такой бесчувственной.
Кип удивленно поднимает брови вверх, пока наливает себе чашку кофе и прислоняется спиной к стойке, скрестив ноги в лодыжках.
Его волосы в беспорядке, хуже моих — потные и прилипшие ко лбу, собранные в мужской пучок, он добавил слой пота своей утренней пробежкой.
— Я не могла перестать думать о твоих родителях.
— Э-э... почему? — Его голос срывается, такого с ним ещё не было.
— Я действительно сожалею о том, что с ними случилось, Кип.
— А что с ними случилось?
— Ну, ты знаешь, — уклоняюсь я, ожидая, пока он заполнит пробелы.
Вместо этого он поддается вперед и наклоняет голову под углом, и ждет, когда я закончу свою фразу.
— Ты знаешь... — снова пытаюсь я, — что они…
Кип наклоняет голову ещё. Он отхлебывает из белой фарфоровой кофейной чашки и поднимает брови.
Глотает.
Я делаю еще одну попытку.
— Должно быть, нелегко жить одному. Даже одиноко.
Кип пожимает массивными плечами.
— Это лучше, чем жить с соседями по комнате или с моей семьей.
— Кип! — Я задыхаюсь от ужаса. — Ты не можешь так говорить!
Я в одном шаге от того, чтобы перекреститься.
— Это чистая правда.
— Но так же нельзя! — я выдыхаю возмущенный вздох.
— Почему ты так странно себя ведешь?
— Ты такой невосприимчивый!
Он прижимает два пальца к виску.
— Во-первых, не произноси таких громких слов так рано утром. Во-вторых, что, черт возьми, происходит прямо сейчас?
— Должно быть, тебе было тяжело, когда они отошли.
— О чем ты говоришь?
— Твои родители... ушли.
— Погоди, ты думаешь, мои родители умерли?
— А зачем еще тебе жить в этом доме одному?
— Потому что они его купили?
— Кто купил?
— Мои родители? — Он смотрит на меня так, словно я официально сошла с ума.
— Погоди, так они не умерли? Они не отошли?
— Перестань говорить «отошли», ты говоришь как ненормальная. — Он смеется. — Нет, они не умерли. Единственное, откуда мои родители отошли в эти дни, это от обеденного стола. Господи Иисусе, Тэдди, успокойся.
Его голос срывается, когда он издает громкий смех, сгибаясь в талии, действительно забавляясь всей этой ситуацией.
Я чувствую себя такой дурой.
Мои глаза превращаются в узкие щелочки.
— Ненавижу тебя прямо сейчас.
— Что я такого сделал, черт возьми? — Кип едва переводит дыхание. — Я никогда не говорил, что моих долбаных родителей нет в живых, ты просто предположила, что они умерли. О боже, это слишком забавно. Это слишком весело.
— Но…
Все это не имеет никакого смысла.
— Вау. Ты только что сделал мой день, клянусь, черт возьми, ты такая милая.
— Но... почему они купили тебе такой красивый дом? Почему бы не устроиться на свалке поближе к кампусу? Кто так делает?
Когда Кип поворачивается ко мне спиной, его плечи в последний раз вздрагивают, а руки хлопочут по столешнице, разрывая пакетик сахара и игнорируя мой вопрос.
— Давай не будем вдаваться в подробности.
Ладно, значит, он не хочет об этом говорить.
Хорошо.
— Но когда-нибудь? Если мы собираемся быть друзьями, Кип, то должны уметь разговаривать.
— Господи, — бормочет он, фыркая. — Вот почему я играю в регби и держусь подальше от девушек.
— Почему? Потому что тебе не нравится иметь друзей?
— Да. — Он поворачивается ко мне лицом. — И потому что девушки все усложняют.
Усложняют?
— Ты сейчас серьезно говоришь? Я же не говорила, что хочу за тебя замуж! Я сказала, что хочу быть другом. Это было не предложение, успокойся, здоровяк.
Господи, ну почему парни такие? Это напоминает мне о том, как моя подруга Сара пригласила парня, Дейва, на бейсбольный матч; когда она предложила ему один из своих запасных билетов, он сказал, что не может пойти, потому что не готов к отношениям.
Идиот.
Потом мы долго смеялись над этим, но суть в том, что иногда парни гораздо более драматичны, чем девушки.
Похоже, Кип может быть одним из тех парней.
Я изо всех сил стараюсь не закатывать глаза на стоящего передо мной взрослого мужчину-ребенка, но мне это не удается. Он ведет себя так нелепо.
— Ладно. Ты хочешь быть моим волосатым феем-крестным, будь моим волосатым феем-крестным, — я фыркаю. — И если ты не хочешь дружить, то мы не будем друзьями. Хорошо. Это мы можем сделать.
Кип откидывает голову назад и говорит, глядя в потолок:
— Теперь ты звучишь, как заноза в заднице.
— Я? Заноза в заднице? Да ладно. — Будто это правда. — Я просто уточняю.
Эту глупую ухмылку невозможно скрыть на его глупом лице.
— Не волнуйся, я все понял.
Я откидываюсь на спинку его кухонного стула и скрещиваю руки на груди.
— И что именно, ты думаешь, ты понял?
Одна из его гигантских лап машет в воздухе.
— Я понимаю, что такое девушки. Ты хочешь отношений, я красивый, одинокий парень, у меня есть этот дом…
— О боже, остановись, пока ты не заставил меня смеяться.
— Как скажешь, Тэдди. Ты же знаешь, что это правда.
— Ты что, с ума сошел? Ты говоришь как сумасшедший.
— Ты видишь все это, — он жестикулирует этими гигантскими руками вверх и вниз по верхней части туловища, — и я становлюсь главной мишенью.
Я подталкиваю себя вверх, поднимаясь из-за стола.
— Ты просто бредишь.
— Тогда почему ты так защищаешься? — Он хихикает.
Почему он вдруг так взбесился?
— Я бы задушила тебя прямо сейчас, если бы могла дотянуться до твоего горла без скамеечки для ног.
Как назло, вообще ничего нет поблизости.
Кип смеется, и я уверена, что его адамово яблоко подпрыгивает где-то на его глупой бородатой шее.
— Ты хочешь сказать, что не хочешь встречаться со мной? После того, как увидела мой дом?
— И что же из того, что я сказала сегодня утром, заставило тебя прийти к такому выводу?
Клянусь, парни просто идиоты.
— Когда ты сказала, что хочешь быть друзьями, ты сказала «друзьями» — было довольно трудно не заметить интонацию в твоем тоне.
— О, боже мой! Я не могу сейчас с тобой разговаривать. Я ухожу. — Все, что я принесла с собой вчера вечером, аккуратно сложено и готово к уходу. — Спасибо за гостеприимство. Было очень приятно.
Я бросаю ему на всякий случай знак мира двумя пальцами и направляюсь к двери, по пути натягивая куртку.