– А давайте танцевать, – оживилась Ольга Маратовна. – Не все же за столом сидеть.
Она включила музыкальный проигрыватель (настоящий, с пластинками), Иван Лукич поднялся ей навстречу, закружил в вальсе на небольшом подиуме в зале. Гена и Гоша немедленно уткнулись в свои смартфоны, согнувшись в три погибели, – только их вихрастые затылки видны.
Наталья потянула Виктора за руку, призывая мужа потанцевать, но тот замотал круглой головой – нет.
– Я никогда с тобой не танцевал, Птен, – сказал Адам. – Давай попробуем, а?
Мы с ним тоже поднялись на подиум, стали неумело вальсировать. Оказывается, ни Адам, ни я совсем не умели танцевать вальс. Ольга Маратовна с Иваном Лукичом принялись охотно объяснять нам, как это правильно делать.
Вскоре у нас с Адамом начало получаться, и мы с ним словно выпали из реальности. Танцевали, помня лишь друг о друге…
Адам был много выше меня и такой твердый, крепкий на ощупь, словно сам сделанный из металла. Чувствовались его сила и ловкость кузнеца. А меня заводили именно эти вещи, совсем недавно выяснилось… Мне, оказывается, нравились мужчины, которые занимались физическим трудом. И не просто физическим трудом, а каким-то сложным трудом, требующим ловкости, опыта, сообразительности, выносливости…
Наверное, мой фетиш – это рабочие тяжелых, даже опасных специальностей. Строители-монтажники высокой квалификации, балансирующие над пропастью. Лесорубы. Вахтовики на буровых (видела как-то ролик в Сети). Или вот, как Адам, – кузнецы…
Я и влюбилась когда-то в Адама потому, что увидела его за работой. Ну вот так, это моя особенность, на эти вещи я западаю, теперь все ясно. Руки мужчины в работе – это что-то…
А еще мне нравится смотреть на руки Адама, когда они на руле машины…
Кто-то любит докторов. Кто-то банкиров. Кто-то без ума от спортсменов. Преступников. Певцов. Актеров. Военных. А мне вот нравился Адам… Потому что он соответствовал моим сексуальным предпочтениям, и я была счастлива тем, что Адам – кузнец…
Наверное, Кирилл не имел никакого шанса. Юрист, ну что юрист, это не мой фетиш. Какую-то женщину это будет возбуждать, но не меня. Не мой избранник.
Если подумать, то что-то в этом было, в этой женской склонности к рабочим профессиям, недаром же в фильмах для взрослых использовался образ не только пожарного, но и водопроводчика, то есть мужчины, который крутит разводным ключом все эти трубы, вентили и прочие железяки. (Тут нужно поставить улыбающийся смайлик.)
Может, это проявление древнего инстинкта, когда женщина выбирала мужчину, видя его силу и ловкость, – с тем чтобы чувствовать себя более защищенной рядом с ним? Чтобы потомство было более здоровым?
Все это, конечно, звучит очень примитивно и не очень-то монтируется с современностью, когда выживаемость рода уже не зависит от физической силы мужчины, а скорее от размеров его кошелька, но… немного животного начала осталось в каждом из нас, каким бы высоким ни был уровень цивилизации.
Шампанское бродило у меня в крови, я обнимала Адама, танцуя с ним, и чувствовала себя счастливой. То, что мне не удалось найти общий язык с некоторыми членами его семьи, – это ерунда. Я скоро уеду отсюда и вряд ли вернусь обратно.
Мы еще посидели за столом, выпили еще шампанского, попробовали тех салатов, что еще не пробовали, а затем отправились во двор.
Со всех сторон бабахали салюты, на фоне темного неба сверкали разноцветные фейерверки.
– Адам, а у нас будет фейерверк? – спросила я.
– Нет, Птен, с Бобиком такое не пройдет – у него случается истерика, – засмеялся Адам.
– Кто такой Бобик?
– Это наш пес, он алабай, сейчас его в теплом вольере заперли. На самом деле он Бобби, Бобик – по-домашнему. Если его не запереть – вырвется и начнет куролесить. Когда салюты не у нас, а где-то там, далеко, он еще терпит, но если устроить пальбу во дворе – все, начнет метаться. Разнесет тут все. Пару раз он сбегал. Уж не знаю как, но ему удавалось перемахнуть забор… И бегай потом за ним по всем окрестностям…
– Тут у вас на участке водится огромный страшный алабай? – испугалась я, огляделась.
– Он сейчас заперт. Не бойся.
Прибежали мальчишки – Гена и Гоша – и принялись кидать в нас снежки, мы с Адамом тоже стали бросаться снегом.
Это было забытое детское ощущение, когда мы все вот так играли во дворе зимой. Потом мальчишки притащили ватрушку-тюбинг, и мы катали на ней друг друга по очереди…
Около четырех часов утра (или ночи?) все вернулись в дом – мокрые от снега, вспотевшие, немного замерзшие и веселые.
– Явились… – выглянула в прихожую Наталья. – А кто со стола посуду уберет? Тоже мне, нашли домработницу.
Она говорила это, глядя почему-то на меня. От нее буквально веяло раздражением и злостью.
– Сейчас все уберем, – успокаивающе произнес Адам.
– Ага, опомнился… Я уже все на кухню сама перетаскала, в холодильник затолкала, пол в зале вытерла. Блин, это не праздники, а наказание какое-то! А завтра баня, между прочим, опять мне все организовывать.
Какой же у нее был резкий голос, она словно хлестала по ушам…
– Я все сделаю, – терпеливо произнес Адам.
– Ты все неправильно делаешь! – разозлилась Наталья. – Проще самой, чтобы потом не переделывать за тобой…
Я вдруг вспомнила бывшую жену Кирилла. Как ее? Света, кажется. Она тоже страдала чем-то подобным. Тем раздражала Кирилла и в то же время вызывала у него сочувствие. Быть может, с Натальей тоже что-то подобное происходит и надо относиться к ней более снисходительно?
– Все, с наступившим, мы тогда спать, – примирительно сказал Адам.
– Что значит «мы»?! – Глаза у Натальи сделались круглыми. – Вы вместе? Вдвоем в одной комнате? Чтобы опять трах-тарарах на весь дом? У меня дети еще несовершеннолетние, между прочим! Нечего тут дом свиданий со всеми подряд устраивать…
Мне стало нехорошо, как-то пусто внутри, и Адам тоже побледнел.
В этот момент в прихожую выскочил Виктор, схватил Наталью под руку и с ожесточенным, мрачным лицом потащил куда-то, бормоча:
– Ты пьяная, уймись, у нас же гости…
– Ну а что, мы должны все это слышать и видеть?! Наблюдать очередные брачные игры? А дети? Я в гостевой уже постелила Лизавете, а ты, Витек, иди к Адаму, понял? Не пускай его никуда… В другом месте пусть развлекаются! У нас тут не дом свиданий!
Виктор уволок Наталью, а Адам помог мне раздеться, повесил мои перчатки сушиться на батарею.
– Не слушай ее, – сказал он. – Мы привыкли. Ну вот такой она человек.
– Да ничего, – попыталась я улыбнуться.
– Я приду к тебе, не запирай дверь, ладно?
– Ладно… – безо всякого энтузиазма, уныло ответила я. «Опять трах-тарарах» – это Наталья на Дарину намекала, что ли? Или еще на кого-то?
…Комната для гостей мне понравилась. Просторная, с минимумом мебели. Единственное, чем это жилище отличалось от обычной городской квартиры, – это тем, что в каждой стене зачем-то было сделано окно, ведущее в другую комнату. Интересно, зачем?
Я подошла к одному из «стенных» окон, отдернула занавеску. Ничего. Непроглядная тьма. В соседней комнате, судя по всему, с другой стороны тоже висела плотная занавеска.
…В конце коридора (Адам показал) – места общего пользования. Я умылась, приняла душ, вернулась в свою комнату и легла в постель.
В комнате было тепло, даже жарко. Сначала я откинула одеяло, затем стащила с себя длинную футболку (она выполняла у меня несколько функций – домашней одежды, ночной рубашки).
Все равно было жарко. В окна светила луна, и так странно было ощущать на себе лунный свет. Дома у меня не было такого освещения ночью, толстые шторы блэкаут не пропускали ни свет, ни уличные шумы.
А тут – тихо, и это бледное серебристое сияние. Я подняла руку, посмотрела на нее. Потом принялась разглядывать ноги. Повернулась лицом вниз – а что, спиной я тоже почувствую на себе свет луны?
Мне казалось, что да, я его чувствую. Он, в отличие от солнечного, слегка холодил кожу, давал ощущение мятной прохлады.
Я уже не вспоминала о Наталье, я думала только о том, когда придет Адам. Вертелась с боку на бок, представляя руки Адама на своем теле.
Я соскучилась по нему, по его прикосновениям, казавшимся мне раньше такими простыми, даже примитивными. Неужели все-таки я ласковая? Иначе откуда тогда у меня этот тактильный голод вдруг взялся…
Дверь беззвучно отворилась, я узнала силуэт Адама.
– Что ты так долго! – нетерпеливо прошептала я.
– С Натальей беседовал. – Адам шагнул вперед, лунный свет упал на его странное, состоящее словно из двух половинок лицо. Одна часть была живой, другая – мертвой, неподвижной. Но вместе с тем Адам показался мне невероятно красивым. Стильная, модная внешность у него. Не чета прилизанным красавцам из барбершопа. – Она чего-то совсем с катушек съехала. Ну да ладно.
Он разделся, сел рядом со мной на кровать, положил мне руку на живот.
– Тысячу лет… – пробормотал он.
– Что – тысячу лет? Ничего не тысячу, мы не виделись с сентября, – напомнила я. – И потом, перед Новым годом, по телефону, мы делали это…
– По телефону не считается, – сказал Адам. Приподнял меня, прижал к себе. Мы сидели долго просто так, обнявшись.
– Иногда мне хотелось тебя убить, – печально произнес он. – Немыслимо представлять тебя с кем-то другим.
– А сам-то! – мстительно засмеялась я.
– Я не любил Дарину ни дня, ни часа, ни минуты и ни секунды, – мрачно произнес он. – Это был какой-то бред и наваждение. Я никого и никогда не любил, кроме тебя.
– И я тебя люблю, только тебя, – торжественным шепотом призналась я.
– Я знаю, но… я, оказывается, не умею владеть собой. Я так тебя ревную иногда. Даже крышу сносит.
Я опустилась на кровать и потянула Адама за собой:
– Давай без прелюдий сейчас. Я больше не могу.
– Птен, ну зачем ты так торопишься… – засмеялся он, прикасаясь ко мне. – О… хотя да, понятно, тебе можно сейчас и без прелюдий. Пирожок со сладкой начинкой дал немного сока.