сь подробное видео да еще крупным планом.
Он, начав «процесс», умудрялся вертеть меня, усаживая поудобнее, и то отклонялся назад, то приближался, то, наоборот, отстранял телефон. И еще командовал при этом, давая указания, как мне самой изгибаться-поворачиваться, отклоняться-наклоняться, как гладить себя и прочее. Мне было неудобно, странно, я смеялась и злилась, но я слушалась Адама. Попросила его потом убрать звук – наши переговоры заменить какой-нибудь мелодией.
– Хорошо, уберу, – кусая губы, пробормотал он, держа в одной руке телефон. – Но ты не молчи. У тебя классный голос сейчас. Попробуй постонать, а?
Я засмеялась, но потом мой смех как-то сам собой перешел в прерывистый стон, словно я собиралась упасть в обморок.
– Только не торопись, Птен, мне нужны все подробности… Погоди, сейчас сделаю крупный план…
Словом, в эти минуты Адам думал не обо мне и не о себе, а лишь о том, чтобы у него получилось красивое видео. В какой-то момент он вообще отвлекся, замер, находясь во мне, и принялся тыкать пальцем в экран.
– Этот момент я сотру, тут смазалось изображение, а вот сейчас давай так попробуем. – Он чуть отклонил меня назад.
Смена положения, пусть и небольшая, произвела на меня ошеломляющее впечатление, и тут со мной опять случилось это… когда я ощутила несколько раз подряд оргазм.
– Давай-давай, Птен… – поняв, что со мной сейчас происходит, ожесточенным, грубым голосом бормотал Адам. – Теперь я… о-о… так, держу, держу, снимаю… руки не дрожат… я хочу это снять… только бы не смазалось…
Сделав зверское лицо, согнувшись, продолжая двигаться, он снимал мои и свои «последние содрогания» крупным планом на камеру.
Я при этом испытала какие-то очередные, невероятные и очень сильные ощущения. «Сколько раз подряд? Три или четыре даже?» – находясь в каком-то полуобморочном состоянии, попыталась сосредоточиться потом я. И не могла вспомнить, плавая в каком-то зеленовато-синем, с золотыми сполохами, мороке…
После паузы, заполненной затихающими, ослабевающими, наплывающими друг на друга, словно волны, ощущениями, Адам наконец осторожно отстранился от меня. Отложил свой телефон в сторону. Затем опустил меня на пол, прижал к себе.
Он был весь влажный, и я, оказывается, тоже. Буквально прилипла щекой к его груди, за которой звонко и ровно билось сердце Адама.
– Ни полотенца, ни салфеток… – пробормотала я. – Да и как я полезу под душ, мыла тоже нет, и вообще эту ванную надо сначала тоже вымыть.
– Салфетки есть, – вспомнил Адам. – Они в сумке у меня, в коридоре. Погоди, сейчас принесу.
– Нет, стой. Держи меня пока так. У меня ноги какие-то ослабевшие, – пробормотала я.
– Экая ты нежная. – Адам звонко и с чувством поцеловал меня в макушку. Потом произнес задумчиво: – Ну вот, обновили.
– Что обновили? – не поняла я.
– Квартиру обновили.
– А, ты об этом… – засмеялась я. – Адам, а что, если это тот самый раз, когда у нас получится с ребенком? Ведь сейчас то самое время, когда у меня…
– Значит, не зря старались.
– Ой-ой, все, беги за своими салфетками, – скомандовала я, оттолкнула Адама, провела пальцами у себя по ноге.
– Ну уж нет. – Он вдруг подхватил меня на руки, причем мои ноги оказались как-то выше горизонтали, а голова – немного ниже. – Пусть хоть что-то останется в тебе. Пусть у нас получится.
– Адам, ты серьезно? – засмеялась я.
– Абсолютно, – своим «фирменным» грубым голосом произнес он. Прижал меня к себе и принялся ходить по пустым комнатам, в которых гулко отзывались его шаги, эти звуки летали от одной стены к другой, заполняя собой пространство.
– Тебе тяжело? – спросила я.
– Нет.
– Адам, ты знаешь, что ты красивый?
– Нет.
– Адам, ты простил свою маму?
– Она ни в чем не виновата, – подумав, ответил он. – За что ее прощать? Это отец должен просить у нее прощение.
– А его ты можешь простить? – осторожно спросила я.
– Не знаю. Не думал.
– Ты его с зимы не видел?
– Нет. Я никого из них не видел. Отец звонил пару раз, он звал меня обратно. Я так понимаю, они не могут справиться с заказами. Я им нужен только для работы, – усмехнулся Адам, продолжая ходить по комнатам со мной на руках.
– А если они вернут тебе твои деньги?
– Не вернут. Потому что деньгами теперь распоряжается Наталья. Я с ней два дня подряд толковал, помнишь, тогда, еще зимой, – ничего на нее не действует. Отец, возможно, уже раскаивается, что передал все ей, но, насколько я понял, назад уже ничего не вернешь.
– А через суд если? – сделала я предположение.
– И даже через суд не вернешь. Всё, финита. Ну, если только Наталья сама не передумает и не вернет денежки отцу, а она не передумает.
– Адам… дети, твои племянники, они уже освоили кузнечное ремесло? Гена и Гоша?
– Нет, – вздохнул Адам. – И вот какая история, представь, Птен… Нас-то учили ремеслу с детства, меня и Виктора. Помню, мне лет семь, Виктор уже подросток – а мы на кузнице отцу помогаем, с железками возимся… Своих детей Наталья в кузницу не пускает. Говорит, это опасная, тяжелая, вредная работа, ее мальчики не должны этим заниматься. Им место только в чистеньком офисе. Они бы и рады, пацаны, к нашему делу приобщиться, но нет, против матери не попрешь. Отец, кажется, это уже понял, что наше семейное дело загибается потихоньку. Потому что продолжения не будет. – Помолчал и добавил с выражением: – Прервалась поколений связь…
– А разве Наталья этого не понимает? – с интересом спросила я. – На что она собирается жить дальше?
– Я думаю… но это мои домыслы, конечно, я могу и ошибаться, кстати… короче, сейчас в ее руках все движимое и недвижимое имущество нашей семьи. Все деньги – у нее. Это несколько миллионов. Или даже больше десятка?
– Ого!
– В общем, все мы ей надоели. Она почему Дарину в нашу семью стремилась протолкнуть? Потому что Дарина изначально на роль прислуги соглашалась. Наталья думала на нее все домашние заботы перебросить. И вот что делать Наталье? Она устала, свекровь ее – в возрасте уже… Муж, Виктор, с ней не спит…
– Да-а?!
– Ну а как ты думала, чего она бесится? Виктор ее терпеть не может, сказал мне как-то, что лучше землю есть, чем с ней… того-этого.
– А, ну да, точно… не спит. Вспомнила. Но почему он ее не любит?
– Потому что он любит нежных созданий, – сказал Адам и поцеловал меня. – Как и я, впрочем… Нет, ну кому-то из мужиков нравятся такие, как Наталья, но Виктору – нет. Она с годами прям совсем невыносимой стала, это просто заколдованный круг у них. Чем Виктор дальше от нее, тем она злее. А он себя уже не может пересилить, чтобы его к ней потянуло. Там накопилось. И уйти он не может, слишком порядочный. У него нет повода уйти от нее.
– Пусть уходит без повода, – предложила я.
– А без повода он почему-то не может, он тогда подлецом себя будет чувствовать!
– Странный он… Жизнь-то одна, – заметила я.
Адам помолчал, потом продолжил:
– Я на него не в обиде. Ну глупо тогда вышло, в Новый год. И я его понимаю, честно, ну как от такой с ума не сойти. – Он опять поцеловал меня. – И вообще, он… это же он тогда меня спас, в детстве. Никого в округе, и дома никого. А я в яму свалился, за мячом побежал. Он меня вытащил и на себе – к воротам, к дороге. К людям. Спасите-помогите, братика надо в больницу отвезти.
– Я этих подробностей не знала! – в ужасе воскликнула я.
– Ну вот так, да, дело было. Поэтому я ему все могу простить. Ну не все, нет… Но ту историю в Новый год – наверное, могу. Просто не сейчас, но… Ты не обижайся.
– Нет. Я не обижаюсь. Не с чего, – сказала я. – Мне вообще понравилось, когда мы с тобой, как ты выражаешься, того-этого, а за нами кто-то наблюдает. Это заводит. Можно на бис повторить перед Виктором. Мы будем с тобой миловаться, а он рядом пусть стоит и всякое такое с собой делает…
– Птен!!!
– Что ты орешь? – недовольно произнесла я.
– Ничего, тут можно, тут стены потолще, чем в прежней квартире…
– И вообще, я шучу, – сказала я. – А ты шуток не понимаешь.
– Птен, вот честно, мне тебя иногда хочется убить! – засмеялся Адам. Потом сделал зверскую гримасу, зарычал. И опять поцеловал меня – звонко, долго, немного больно. – Как же я тебя люблю, такую вредную и злую, злую и нежную, как же я тебя люблю, мне самому иногда страшно… Ведь если с тобой что случится, я не знаю, что со мной будет.
– Ну ради матери-то надо жить, – резонно заметила я. – Потом другую Птен себе найдешь, ничего.
– Ты одна такая. – Он опять принялся качать меня точно малыша. – Ну давайте, давайте, ребята, внедряйтесь там, куда надо, внутри у Птен, что я, зря старался?
– Адам!!!
– А что ты орешь-то? Сама шуток не понимаешь, да?
…К концу июля квартира была уже готова – обставлена мебелью и немного усовершенствована.
Но переезжать туда мы с Адамом не спешили – в городе стояла такая жара, что даже кондиционеры не спасали. А на природе все же и дышалось легче. Так и остались на даче, тоже к этому моменту почти приведенной в порядок.
Адам уехал на работу, а мы с Инной сидели в саду, в беседке. Я писала очередной книжный отзыв, Инна в наушниках смотрела кино на планшете. Кошка Бусинка дремала рядом с ней, вытянувшись на лавке. В доме было прохладней, обычно Бусинка пряталась там, но одиночество она переносила с трудом.
Я отвлеклась, потянулась, погладила кошку. Бусинка, не открывая глаз, замурчала и принялась сжимать-разгибать передние лапки.
– Что ты сказала? – Инна вздохнула, вытащила из ушей наушники.
– Ничего.
– Мне показалось, значит… тяжелое кино, жалко героиню, почему она столько лет этого изверга терпела… – пробормотала Инна, делясь своими впечатлениями от просмотра фильма.
И тут я не выдержала и наконец спросила:
– Инна, а почему вы с Иваном Лукичом развелись? Если не хотите – не рассказывайте, но меня это волнует.
– Мы с Иваном не сошлись характерами. Мы разные с ним были, слишком разные, – сказала Инна, тоже гладя разомлевшую на жаре Бусинку.