– А в чем именно разность? – не отставала я от Инны.
Она помолчала, глядя куда-то вдаль, машинально почесала руки и произнесла неуверенно:
– Ну как-то неудобно мне об этом… Я только Давиду об этом рассказывала… Адам и то не в курсе. – Она вдруг выдохнула: – Ладно, пусть и ты об этом узнаешь, ты-то от меня ничего не скрывала никогда. В общем… у нас с Иваном были совершенно разные темпераменты.
– Это как?
– Ну как-как. – Она опять принялась расчесывать руки, но, заметив мой взгляд, тут же опустила их на колени. – Ты должна понимать.
– Ивану Лукичу надо было много, а вам – гораздо меньше? – сделала я предположение. И неожиданно попала в цель.
– О да! – взволнованно произнесла Инна. – Ему надо было очень много. Очень. Всегда, все время. И поначалу я терпела. Но когда родился Адам, стало совсем невыносимо. Я не спала вообще.
– Почему?
– Ну потому что Ивану, повторю, надо было много, долго, часто, обстоятельно и еще чтобы я как-то в этом участвовала… – Инна покраснела. – В одиннадцать ночи начинал, за полночь только мог угомониться. Помню, как-то один раз вообще в четыре утра он закончил, со всеми прелюдиями, интермедиями, паузами, антрактом и дальнейшим перебором всех возможных вариантов… мне два часа оставалось на отдых… Адам в шесть просыпался, а днем уже не ложился. Это была пытка какая-то.
– Это насилие, – пробормотала я, не зная, верить Инне или нет. «Пять часов секса – так не бывает! Да даже если час этим заниматься – перебор…» – подумала я.
– Не совсем, но… а куда мне было деваться? Я напоминала в те времена зомби, просто слушала указания Ивана и тупо ждала, когда все это закончится.
– А он вам помогал хоть днем? – спросила я. – Сам сидел с ребенком?
– Не-ет, что ты, детка! – нервно засмеялась она, с иронией заметила: – Это не мужская забота – возиться с ребенком, заниматься домашним хозяйством. Все было на мне. Хотя, признаюсь честно, Иван тоже без дела не сидел, он работал в своей кузнице.
– А как же он сам без сна обходился? Он ведь тоже не спал, получается?
– Он спал днем, часа полтора после обеда, у себя, там же. И ему этого хватало.
– А вы пробовали отказаться от этих ночных бдений? У вас получалось дать отпор мужу?
– Иван тогда обижался… Скандалил, говорил мне страшные вещи. Страшные и обидные. Поэтому мне было проще промолчать и подчиниться ему.
– Это точно насилие, – убежденно произнесла я.
– В общем, я в один прекрасный день решила сбежать от мужа. С ребенком на руках. Моя мать не особо меня ждала, но… я поехала к ней, только Иван меня на полдороге догнал и вернул назад. Не бил, нет. Но он всерьез разозлился. И не простил, как он выразился, моего предательства. Не простил, но все по-старому пошло… Бессонные ночи и не думали заканчиваться. Пока я не поймала себя на том, что хочу убить собственного мужа. Это странно, я не могу этого объяснить, что тогда между нами происходило… Когда я второй раз попыталась уйти от Ивана, он решил лишить меня родительских прав. Наверное, со стороны я выглядела тогда не очень… Но мое сознание уже плавало, я существовала точно в полусне. Я не могла толком объяснить окружающим, почему хочу развестись. Люди верили Ивану, а не мне. Меня спрашивали, помню: твой муж бил тебя? Нет, говорю. Пил? Нет, отвечаю. Изменял тебе? Нет, что вы! Денег не давал, голодом морил? Да нет же!
Мы некоторое время сидели молча. Мурчала Бусинка, сонно перебирая лапками. Стрекотали кузнечики в траве, с басовитым гудением пролетел мимо шмель.
– У Ивана были знакомые со связями, он много чего им делал как кузнец… Сделать красивую ограду на кладбище не всякий сможет. Кованую садовую мебель, интерьерные всякие безделушки, оружие еще… – рассеянно продолжила Инна. – Со стороны люди видели работящего серьезного мужчину, талантливого мастерового и его полубезумную жену, которая все время пытается куда-то бежать с ребенком на руках. Они были полностью уверены, что поступают правильно, свидетельствуя против меня, они говорили, что тем самым хотят защитить маленького Адама. А Иван был очень зол на меня, считал предательницей – за то, что я пыталась бежать от него… Он отсудил себе Адама и развелся со мной. На алименты, кстати, мог подать, но не стал делать этого. И окружающие ему ставили это в плюс – надо же, какой Иван благородный человек! Он выставил меня и пьющей, и гулящей при этом. Ему поверили. А то, что он замучил меня этим сексом…
– Он делал вам больно при этом?
– Ну не совсем… – пожала она плечами. – Наоборот, Иван тогда, в тот еще относительно спокойный период нашей с ним супружеской жизни, был уверен, что ублажает меня, что я должна ощущать себя счастливой, купаться в его любви. А я чувствовала себя куском мяса, который от души отбили молотком на разделочной доске. Я уже не ощущала радости от постоянных занятий любовью, мне просто хотелось спать. И я мечтала не участвовать в этой бесконечной тряске… гонке… или как это еще назвать. А еще это вечное ощущение истертости, потертости, неудобства, жжения – там, где кожа, слизистые – такие нежные… Просто сесть – для меня и то тогда было проблемой! Уж прости за эти подробности.
Мы опять помолчали. Я вдруг окончательно поняла, что верю Инне. Все было именно так, как она и говорит.
– С Давидом подобного не случалось, – едва слышно продолжила Инна. – Он в этом плане являлся мне… ровней, что ли. Мы с ним совпадали темпераментами. Больше нежности, больше разговоров по душам. Мне, как женщине, именно этого и не хватало, оказывается. Он был великий гуманист, он мечтал облегчить жизнь всем больным и страждущим. Давид – вот мой настоящий муж. А Иван… – она свела брови, махнула рукой. – Ладно, пойду в дом, жарко тут. Буся, идем?
Инна встала, позвала за собой кошку. Я тоже поднялась следом и обняла Инну.
– Ну что ты, – смущенно сказала она. – Ах, детка, ну теперь-то мне от вас двоих сплошное утешение. От сыночка и от тебя. Я счастлива, правда. Не переживай за меня.
Она ушла в дом, и Бусинка за ней. Я осталась в саду одна и совершенно отвлеклась от своей рецензии.
Мне было очень нехорошо – так я прониклась рассказом своей свекрови. Я бродила по дорожкам между цветов, которые вырастила Инна, и меня мутило от их сладковатого запаха.
Адам ведь весь в отца. Нет, многочасовые оргии ему не требуются, но он ведь тоже ненасытный. Он все время об одном и думает. И я рядом с ним уже не человек, а почти зомби. Это не насилие, но я себе не принадлежу. Я животное. Я самка.
Когда родится ребенок, я, возможно, еще сильнее пойму Инну. Не исключено, что я тоже не захочу близости с Адамом, так бывает с родившими женщинами, они жаждут отдыха, а тут ублажай своего самца… Фу. С вечно разведенными ногами, с липкими потеками на внутренней поверхности бедер, с ноющей от поцелуев челюстью. Истертыми от вечных фрикций слизистыми. И перед глазами только одно и мельтешит… то, что красиво называется «мужским достоинством».
В книгах иногда пишут, например, о проститутках, и как это тяжело, когда бедным женщинам приходится постоянно обслуживать мужчин. Ну да, муж априори считается любящим, не способным причинить боль, но… он ведь тоже может сильно замучить свою жену любовью? И чем тогда жена отличается от проститутки? И та и та – в тенетах бесконечного секса.
Зачем я помирилась с Адамом, зачем я вновь с ним сошлась? С Кириллом бы мне было проще и легче… Или тоже нет? Нет, нет, Кирилл, если вспомнить, уже начинал требовать чего-то такого… дополнительного. Того, с чем я, со своими фобиями и принципами, не могла согласиться.
Так что одной – проще и легче.
Быть может, сейчас самое время сбежать от Адама? Разорвать с ним все отношения? С ним и с Инной. Инна при этом уж точно не почувствует себя несчастной – она останется с сыном.
Раздался автомобильный гудок за воротами, совсем рядом. Через минуту – еще один. Может, кто-то заблудился, хочет спросить дорогу?
Я подошла к калитке, открыла специальное окошко в ней. И увидела у обочины, прямо напротив, Ивана Лукича. Он стоял, привалившись спиной к передней дверце своей машины.
Красивый, крепкий, седой, с крупным загорелым лицом, опять в какой-то цыганской рубашке навыпуск.
Я распахнула калитку, вышла на улицу.
– Лиза, привет! – бодро произнес Иван Лукич. – Мне сказали, что вы все где-то здесь поселились… Нашел, получается! И Инна теперь с вами, да? К-хм… А как близко от нас… Наверное, если пешком, то минут за сорок можно дойти.
– Адама нет, будет вечером, – сказала я, чувствуя, как от нагретого автомобиля несет волнами теплого, пахнущего чем-то тошнотворно-сладким, воздуха.
– А я не к Адаму, я к тебе, – весело заявил Иван Лукич. – Хочу, чтобы ты повлияла на него. Я, знаешь, уже не справляюсь с работой на кузнице, слишком много заказов. Вернее, мы с Витей не справляемся.
– Нет, – ответила я. И подумала, что зря сейчас вышла за ворота. Не стоило раскрывать свое местоположение.
– Лиза, ты напрасно полезла в нашу семью… Вернее, стала активно вмешиваться в нашу жизнь. Нехорошо ссорить двух братьев между собой, отца – с сыном, – укоризненно покачал головой Иван Лукич, не теряя прежнего благодушия.
– А лишать сына матери – еще хуже, – возразила я, морщась. Весь мир вокруг пах чем-то противно-сладковатым. Пах так сильно, что желудок у меня скрутило и я едва успела отбежать за придорожные кусты. Там меня стошнило.
И неожиданно мне стало легче после того.
Я вышла из-за кустов. Иван Лукич шагнул мне навстречу, подал полулитровую бутылку с водой.
– Чего это с тобой? – с тревогой спросил он. – Уж не в положении ли ты?
– Возможно, – ответила я, с усилием отвинчивая пробку дрожащими руками, затем умыла лицо водой, отпила из бутылки.
– Дело молодое, – улыбнулся Иван Лукич, подмигнул мне. – Я не удивлен.
– А жаль, – сказала я. – Если я беременна, то это ваш первый внук или внучка…
– Почему? У меня ж уже есть Гошка с Генкой!
– Первый родной внук или внучка.
Лицо Ивана Лукича странно изменилось. Он хоть и был неглупым человеком, но, верно