, только сейчас сообразил про родство. Про кровное родство.
– Это так, да, – пробормотал он. – Но я не делаю различий между детьми…
– А я делаю. А я делю людей на родных и нет, – перебила его я. – У меня есть свекровь, а свекра у меня нет.
– Это что, ты к нам внуков-то не допустишь, что ли?
– Нет, – мстительно произнесла я. – Или да? Пущу, но только при одном условии, вернее при двух.
– При каких же? – с мрачным изумлением спросил Иван Лукич.
– Во-первых, вы должны попросить прощения у Инны. Желательно стоя на коленях и искренне. А во-вторых, вы должны вернуть Адаму его долю, то, что он заработал. И вообще… – Я отпила из бутылки. – Заберите все у Натальи и завещайте это потом моему ребенку. Сыну или дочери Адама. Это будет компенсация. Вы должны Инне и должны своему сыну, Адаму. Можете не отдавать им напрямую, а передать, повторюсь, это все родному внуку или внучке. – Я указала на свой живот. – Он или она – наследник Громовых. Других кровных наследников у вас нет. Да, вот еще что! – подняла я палец. – Жене, Ольге Маратовне, ничего не оставляйте… Она не следила за детьми, с нее тоже компенсация. За тот шрам на лице Адама. За то, что поддерживала вас и не давала матери, то есть Инне, увидеть родного сына.
Иван Лукич после моей речи только воздух мог ртом хватать. Потом все-таки изрек хриплым голосом:
– Ты спятила.
Сел в машину и уехал, подняв облачко пыли.
Я пожала плечами и вернулась во двор. Меня колотило. Может, я и правда, сумасшедшая? Хотя нет, я нормальная, я очень здраво и прямо высказалась. И вообще, может, и ребенка никакого нет, меня просто развезло от жары, а всему виной та окрошка на обед.
Злясь и чуть не плача, я зашла в дом и использовала очередной тест на беременность. Их, конечно, рекомендовали применять утром, но какая разница…
Тест показал две отчетливые полоски. Раньше, в предыдущие месяцы, такого вообще не случалось, эти тесты упорно твердили, что беременности нет, нет и нет. Сейчас – да, но, может быть, ошибка, такое ведь тоже нередко случатся… надо еще раз проверить.
Я взяла еще один, а затем и третий тест. Все они – от разных фирм. И на всех упрямо проступило по две отчетливых полоски. Я выкинула тесты в мусорное ведро, вымыла руки и легла на кровать.
Мне хотелось плакать. Я не могла уже ничего изменить. Я теперь навсегда приговорена к Адаму и Инне.
Вечером приехал Адам, мы втроем сели ужинать на веранде.
Трещал специальный антимоскитный фонарь неподалеку, убивая подлетевших насекомых, и меня этот звук раздражал. Меня от него просто выворачивало. Но делать было нечего, и я объявила, что, скорее всего, я жду ребенка. Свершилось то, о чем все так мечтали.
Инна тихо, блаженно плакала, Адам радовался…
А я делала вид, что хотя и устала немного, но тоже счастлива.
Адам сказал, что теперь нам уж никто не мешает пожениться, и мы это сделаем. Вот прямо сейчас подадим заявку – это можно сделать в электронном виде, главное, чтобы связь не подвела.
На следующий день Адам повез меня в город, к моему доктору. И та после ультразвукового исследования подтвердила, что я действительно беременна. И даже примерный срок поставила – сколько недель уже.
Ровно столько, сколько прошло от того самого дня, когда мы с Адамом ездили на нашу новую квартиру… И от этого мне тоже было как-то неприятно. А Адам еще и снял весь процесс на видео тогда. Гадость, гадость. Почему люди рождаются вот через это – животное, утробное, грубое, порой уродливое, некрасивое, то, что все прячут и запрещают показывать и рассказывать об этом?
Люди же не животные, но по факту сам процесс совокупления у них еще неприглядней, чем у животных, разве нет? Те-то, звери, хоть делают это ради продолжения рода, подчиняясь инстинктам… и в определенный период делают, только когда приходит срок, в остальное время они и не думают спариваться. Так что люди еще больше животные, чем сами животные.
Я ненавидела себя, Адама, Инну, Ивана Лукича, Наталью, Виктора, Полю, Ванду и даже ее пьющего мужа Арсения. Гошу и Гену – с их откровенными, юношескими, лезущими наружу проявлениями пубертата. А, ну и конечно, я ненавидела отдельно еще и Кирилла, который требовал для себя каких-то «особых» удовольствий.
Я не чувствовала никакой радости от своего грядущего материнства – одно безнадежное отчаяние только. Теперь я прикована к Адаму и Инне. Они хорошие и добрые, но… но зачем мне они? Мне же никто не нужен, никто. Я хочу быть одна и жить в спокойном, чистом одиночестве. Как прежде гулять, спать, читать книги, разбирать чужие литературные опусы, встречаться со своими милыми подругами, сидеть в кафе… Почему я не родила ребенка с помощью инсеминации, например? Без занятий сексом, без обязательно прилагающейся толпы родни…
А судьба взяла да и связала меня намертво с сексуально озабоченным мужчиной, сделала меня заложницей его страстей, превратила и меня заодно в самку, которая теперь жить не может без регулярной близости с мужчиной… Судьба сделала так, что и мой ребенок, мой свет – должен получиться вот через это все грязное и низменное, ну почему в этом занятии, в продолжении рода то есть, ни намека на возвышенное, на хоть какую-то эстетику… Лишь разнообразные виды слизи, пот еще, и бессмысленные грубые звуки, лишенные всякой гармонии, и однообразные, непривлекательные движения.
И я никому не могу об этом рассказать. О своих чувствах. То есть могу, но после подобных признаний люди от меня отвернутся, наверное. Хотя нет, не отвернутся, скорее спишут на гормоны, на стресс от известия о своей беременности, на психологию все свернут… Но что-то сломается наверняка. В отношении моих близких ко мне. Если я скажу, что не рада своей беременности. Люблю своего будущего ребенка, жду его появления, но радости во мне нет.
Поэтому лучше молчать, не выказывать своей брезгливости и не портить отношения с Адамом.
Мы ведь с ним после того скоро поженились. Быстро, не затягивая, в течение следующих недель! В МФЦ, по-простому, без торжественной регистрации. Без торжественного банкета и белого платья. На этом настояла я.
Я взяла фамилию мужа, мне было все равно.
Что воля, что неволя.
А ведь главное, Адам во всем, во всем шел мне навстречу. Он был, как назло, удивительно добр, нежен, предупредителен.
Забыла сказать, он ведь мне свою зарплатную карточку отдал, еще зимой, как только пошел на работу. Поначалу средств на ней было негусто, но к лету сумма увеличилась значительно.
Адама оценили – там, где он сейчас официально трудился, ему стали платить больше, а в будущем, как я и предполагала, обещали еще больше, поскольку их конторе предстояли какие-то важные заказы. Это у населения могло не хватать денег на роскошества всякие вроде красивого оружия и кованых изделий – в кризисные периоды, а вот государство вечно что-то чинило и реконструировало, при любом раскладе, памятники архитектуры сами себя починить не могли… И хороший кузнец без работы никогда не оставался под крылом государства. Старинные особняки, усадьбы, храмы – все это требовало поддержания надлежащего вида.
Дом свекрови мы более-менее привели в порядок, обустроили нижний этаж, теперь Адам собирался поставить на участке матери кузницу – по всем правилам, с еще более современным оборудованием, чем то, что было у его отца.
Адам в свободное время собирался делать что-то для себя на этой кузнице.
В свободное время!
Тоже парадокс. Когда Адам работал у отца, у него не было этого свободного времени, впрочем, как и денег.
А еще я вдруг начала ревновать Адама. Он с какого-то момента стал выглядеть очень хорошо. То есть и раньше он казался довольно интересным мужчиной, но сейчас он и вовсе превратился в самого настоящего красавца. Не знаю, то ли это на меня скакавшие гормоны влияли, то ли мой муж действительно изменился под влиянием самой жизни. Окружающая обстановка, изменившийся распорядок ведь тоже влияют на человека, делают его другим? Мой муж буквально светился, и гордость отчетливо читалась в его взгляде. И это меня тоже почему-то раздражало.
Адам мне признался, что чувствует себя счастливым. А счастье – оно красит, да…
А вдруг беременность тоже изменит меня, но только в худшую сторону? Изменит мою фигуру, лицо, волосы, которыми Адам особо восхищался… Я перестану быть тонкой и звонкой, стану тревожной и крикливой подобно Наталье.
Словом, вместо радости (от того, что жду ребенка, желанного причем; что у меня есть красивый, добрый, любящий муж; что свекровь мне готова помогать во всем, она считает меня своей дочерью; что у меня нет жилищных и финансовых проблем) я ощущала растерянность, беспокойство, страх. Неуверенность.
Однажды, когда все мы еще жили на даче, Адам позвонил мне. Не отправил, в обычной свое манере, ворох смайликов и эмодзи, возглавляемый рисунком цыпленка (это он делал каждый день, а порой и по нескольку раз – слал мне сообщения, по делу и без дела), а сам позвонил.
– Алло, – ощутив беспокойство, тут же отозвалась я.
– Птен, ты как? Тут вот какое дело… – издалека начал Адам. – Сейчас звонил отец. У него сегодня день рождения.
– Ты его поздравил?
– Ну раз он мне позвонил, я его и поздравил… – с досадой ответил Адам. – Нет, сам я бы не стал с ним специально связываться, я до сих пор не могу с ним спокойно, из-за матери… если когда-нибудь потом, а сейчас меня от него прям воротит, ты знаешь. Короче. Он хочет, чтобы мы с тобой сегодня приехали к нему.
– Отметить с ним его день рождения? – спросила я, немного успокоившись.
– Формально – да, повод именно такой, – согласился Адам. – Но… Он, оказывается, каким-то образом узнал, что мы с тобой поженились. Он хочет сам нас поздравить, загладить, наладить немного отношения и все такое прочее. Мы же теперь с тобой официально семья…
– Как мило с его стороны… – усмехнувшись, пробормотала я.
– Сердце у меня ко всему этому не лежит, но умом я понимаю, что и врагами нам с отцом оставаться нельзя, – решительно произнес мой муж. – Работать у него я не собираюсь и частить к нему с поездками тоже… Так, пару раз в год будем с ним поздравлять друг друга, и хватит.