ведь ее любил до безумия. О, как же я ее любил! Я ни о чем не мог думать, только о ней. Инна была моим солнцем. Воздухом. Моим цветком, над которым я порхал, словно трудолюбивая пчелка… Опылял ее, так сказать, постоянно, – произнес он с иронией и усмехнулся. – Я оторваться от нее не мог, я ею дышал! Мне было так больно, когда она несколько раз уходила от меня и забирала нашего сына. Ну хоть сына-то я мог себе оставить? Наказать ее я мог?!
Мне вдруг стало не по себе. Я увидела эту ситуацию с совершенно другой стороны. Нет, я была не в силах оправдать Ивана Лукича, но хотя бы понять мотивы его действий теперь могла.
– Все эти годы Инне тоже было больно, – сказала я. – Не знаю, из меня фиговый миротворец, у меня своих тараканов в голове полно…
– Ты самый лучший миротворец в мире, – благодушно произнес Иван Лукич, ловким движением опять поймал мою руку и поцеловал ее. – Твое дитя нас всех примирит. Это чудо. Ты как мне сказала, что я стану дедом, такая сентиментальность на меня вдруг напала…
Снова послышался грохот.
– Это что? – спросила я.
– Да не обращай внимания, ремонтируем потихоньку… особенности жизни в собственном доме, вечно приходится что-то чинить… Ты меня послушай, Лизонька. А это ведь правда будет мой внук. Или внучка? Я хоть кому рад, мальчику ли, девочке ли. Сегодня ночь не спал, думал. О тебе, о том ребенке, что родится… а он ведь мне самый родной будет, и правда. Продолжение рода Громовых. И ты права, как же ты права, Лизонька… ты все правильно мне в прошлую встречу высказала. Я должен все завещать своему внуку. Иначе зачем мне эта жизнь?
– Иван Лукич… – с тоской произнесла я, осторожно пытаясь вытянуть свою ладонь из его жестких колючих лап.
– Бес меня попутал, – с отчаянием произнес он. – Наталья накрутила, ну и Оля тоже заодно… Оля ж ей в рот смотрит, во всем ей подчиняется, думает, что мы без Натальи пропадем, кто нам дебет с кредитом сведет, кто декларацию в налоговую оформит… да какое пропадем, сейчас программа все, оказывается, считает. Никакой бухгалтер и не нужен! Да она, Наталья, и мухлюет там, в своих подсчетах, так что мы от этой Натальи, не исключено, больше бед получим, чем добра. К тому же она нас всех рассорила и врагами друг другу сделала, Даринку вон в дом зачем-то прошлой осенью привела, когда Адам только тебя одну и любит. Я давно должен был настоять на том, чтобы Наталья Адаму деньги отдавала… я его тем унизил, сына своего родного, лишив его средств, которые он сам честно заработал. И вот представь – я, старый дурак, все на Наталью переписал, и не вернуть ничего уже. Она настояла, чтоб я это сделал, говорила – иначе Лиза у нас все отнимет с Адамом заодно. И она была права, но в том смысле, что я сам захотел все вам отдать, а поздно уж. Моя вина, моя вина… Вы только с внуком меня не разлучайте или с внученькой… с моим родненьким. С моим настоящим внуком! – воскликнул он, глядя на меня блестящими от слез глазами.
И в этот момент опять раздались грохот и какой-то треск – буквально из камина (в котором огонь не горел).
– Да что ж там такое?! Весь дом как будто рушится… – Не выдержав, сорвался с места Иван Лукич, ну и я за ним следом отправилась.
Грохот шел с кухни.
Мы ворвались туда и увидели, что на полу валяется разбитая посуда. И Наталья стоит у стола перед каким-то смешным зайцем с антенной. Только это был не заяц, а что-то вроде переговорного устройства. Уоки-токи, телефон, домашняя рация… Когда один аппарат – в одной комнате, а второй – еще где-то лежит, передавая все звуки и голоса из первого помещения.
Обычно подобные устройства, я знала, используют мамы, когда ребенок спит у себя в комнате, а сама мама находится где-то в другом месте дома и имеет возможность подловить тот момент, когда ребенок просыпается…
Тот треск от неработающего камина и перед тем возня Натальи у каминной полки – они означали, что Наталья поставила на полку рацию, это из нее шло характерное потрескивание. Наталья слышала весь наш разговор с Иваном Лукичом, получается! А затем начала все крушить на кухне.
И Иван Лукич, похоже, тоже догадался о том. Кивнул на рацию и произнес скорбно, с утвердительной интонацией:
– Подслушивала, значит.
– А что мне делать?! – с гневным отчаянием закричала Наталья. – Вы меня предали, Иван Лукич! Я, значит, никто, мои дети тоже никто, неродные вам, а от этой ведьмы будет любимый внучок или внучка… Настоящий внук! Родненький! – задыхаясь, уже шепотом повторила Наталья. – А у меня, значит, дети не настоящие… чужие вам!
– Я имел в виду кровное родство, – не сдаваясь, упрямо возразил Иван Лукич. – А по факту, Наташенька, ты давно в этом доме хозяйка, да. Вертишь нами всеми, как тебе угодно.
– Вами повертишь… – Сверкнула она глазами. – Неблагодарные. Все вы тут неблагодарные. Я почти двадцать лет на вашу семью пашу как лошадь…
– Да где ж ты пашешь-то? – нахмурился Иван Лукич. – Можно подумать, надорвалась. Как сыр в масле… Круглыми сутками свои видосики снимаешь, одних нарядов у тебя на целую комнату, целых три норковых шубы… а на пластику ты сколько ухнула? То лицо переделывала, то сиськи, я извиняюсь… Ни в чем отказа не знала. И еще и хитростью обобрала нас всех в результате! Рассорила меня с родным сыном!
Наталья смотрела на Ивана Лукича, и ее буквально трясло от гнева.
– Обобрала?! Да я вас спасла от этой проходимки! – Она кивнула в мою сторону. – Это она вас с Адамом рассорила… Она требовала, чтобы все наши капиталы распотрошили и поделили! А Квазимодо ваш тупой у нее под каблуком…
Наталья назвала Адама Квазимодо. Она назвала его тупым. И подкаблучником! (Тут полагается разгневанный смайлик-эмодзи.) У меня вырвалось:
– А уж как ты своего мужа под каблук загнала… во что ты Виктора превратила, как ты его сломала…
– Она мне еще указывает! – Наталья вдруг разразилась нецензурной бранью. – Иван Лукич, забыли? Она с обоими шуры-муры крутила – и с Витькой, и с Адамом! Их обоих, эту ведьму и Витьку, мама Оля на горячем поймала, тогда, в Новый год, ночью! Все потом сделали вид, что ничего и не было, замяли, а на самом деле еще как было! Ты ведь с Витькой давно встречалась, да? – Наталья повернулась ко мне. – Он твой портрет на металле выбил, он твои фотки в телефоне держал. Голые фотки, и на них того-этого делал, точно подросток… Я поначалу тебя не узнала, ну девка какая-то, лица не разглядеть, все волосней завешано, а потом поняла, что это тобой мой драгоценный супруг упивается, твой образ непотребный хранит…
Я закрыла уши ладонями.
Наталья продолжала кричать, перемежая слова с ругательствами, и я видела, что она буквально накачивает себя. Чем больше кричит, тем сильнее растут ее гнев и ненависть ко мне.
Она теперь именно на мне сосредоточилась, я, именно я превратилась в ее главного врага.
– Наталья, прекрати, – неожиданно жестким голосом произнес Иван Лукич. Но на Наталью это не подействовало. Она бесновалась все сильнее, кричала и бросала посуду на пол. Не стесняясь в выражениях при этом.
На кухню зашла Ольга Маратовна, с ужасом спросила:
– Это что у вас тут такое, а? Наташенька, что случилось?
– Наташенька… – передразнила с яростью Наталья. – Мама, а вы в курсе, что Иван Лукич хотел все деньги Лизке отдать? Как я и говорила, между прочим! Лизке и ее выродку!
– Какому выродку? – с недоумением спросила Ольга Маратовна.
– Так вы не в курсе, мама? Иван Лукич вам не рассказал? Лизка ждет ребенка! Настоящего внука, настоящего!!! Гоша с Генкой – не настоящие, а Лизкин выродок будет настоящим!
Мне казалось, что Натальин голос звенит на весь мир, заглушая все остальные звуки в пространстве. Бесполезно было зажимать уши… Выродок. (Пожалуй, нет такого смайлика, который описал бы мои чувства сейчас.)
И какая она странная, эта женщина. Вроде взрослая, а словно неразвитая? Эгоистичная и инфантильная. Вечная маленькая девочка, которая требует внимания от окружающих только к себе, и любая другая девочка рядом, которой восхищаются взрослые, вызывает у нее возмущение.
– Почему это Гоша с Геной – ненастоящие внуки? – возмутилась Ольга Маратовна.
В окне, в наступающих сумерках, мигнули автомобильные фары. Кто-то приехал. Адам?
– Потому что они от Витьки! Неродные, значит! – завизжала Наталья.
– Да как это неродные… – пробормотала Ольга Маратовна и сбилась. Вероятно, тоже лишь сейчас начала догадываться… сообразила, что родными по крови ее мужу будут только дети Адама.
– Ненастоящие! Мои дети – ненастоящие!!! – завизжала Наталья и быстро-быстро затопала ногами, и под подошвами ее туфель захрустела разбитая посуда. – А Лизкин ублюдок будет настоящим!!!
И тогда Иван Лукич со всего размаху влепил Наталье пощечину. Наверное, думал ее этим жестом утихомирить. Но получилось только хуже.
В этот момент на кухню зашел Виктор, из той двери, что вела в гараж. Он встал позади жены, с недоумением уставился ей в затылок.
Пару мгновений Наталья ловила ртом воздух, а потом вдруг схватила со стола нож, которым, вероятно, резала до того салаты, и бросилась прямо на меня.
Именно на меня, словно я, по ее представлениям, олицетворяла все то зло, что творилось в мире.
Никто ничего не успел сообразить, и я тоже, разве что в последний момент шагнула назад. Но зато Наталью успел схватить за косу Виктор.
Наталья дернулась, переступила ногами, сделав нечто вроде танцевального движения, развернулась, ее повело в сторону, и нож в ее руках воткнулся в живот ее мужа.
Я наблюдала за происходящим словно в замедленной съемке. Краем глаза увидела, как вслед за Виктором на кухню зашел Адам. Это он только что приехал.
И он тоже стал свидетелем этой сцены.
Наталья отпустила нож и отступила назад, а нож так и остался торчать у Виктора из живота. Летняя рубашка на нем потемнела спереди, на пол закапала кровь. Виктор с недоумением смотрел себе на живот, из которого торчала рукоятка ножа.
– Мамочки… – прошептала Наталья. – Я не хотела…