Они направились в Дебри. Был восхитительный вечер. Один раз они остановились и принялись целоваться, как сумасшедшие, и не могли сойти с места, пока Френни не отстранилась, разгоряченная и растерянная, встревоженная своей тягой к нему. Когда они подошли к пруду с моделями парусных лодок, официально именуемому Водохранилище, Хейлин полез в карман за мелочью, чтобы купить лимонада в киоске.
– Эй, посмотри, – сказал он. – Что это с ними?
Все монетки у него на ладони были тусклыми и темными. Он не знал, что серебро у мужчины в кармане всегда чернеет, если мужчина целует ведьму.
Небо уже потемнело, на горизонте разлилась густая чернильная синь. Все, что было бледным, как будто светилось в темноте: веснушчатая кожа Френни, белые соцветия белладонны, полная луна в ночном небе. Это была «голубая Луна», второе полнолуние в одном месяце, тринадцатое полнолуние в году. Если бы Френни вспомнила слова Винсента о несчастье, которое случится на полнолуние, она бы, наверное, услышала тревожный звоночек; но рядом был Хейл, и они уже шли к озеру Бельведер, которое между собой называли Черепашьим прудом, потому что там жили маленькие черепашки. Над озером возвышался замок Бельведер. Горделивое сооружение из серого гранита с бронзовым крылатым драконом над входом.
Хейлин улыбнулся и сказал:
– Мы могли бы здесь жить, и никто бы нас не нашел.
Эта улыбка всегда задевала какие-то струны в душе у Френни. Он был таким искренним, таким чистым. Хейлин твердо знал для себя, что хорошо, а что плохо. Когда он рассуждал о царящей в мире несправедливости, о людях, которым отказано в праве решать их собственное будущее, Френни обмирала от нежности и восхищения. И все-таки ей не хотелось, чтобы у нее было сердце, потому что сердце легко разбить. Она вспоминала всех женщин, стучавшихся в заднюю дверь дома на улице Магнолий. Они так отчаянно хотели любви, так горько рыдали на тетиной кухне, и каждая была готова заплатить любую цену за внимание мужчины, который зачастую даже не подозревал о ее существовании. Раньше Френни считала, что это просто досужие слухи, будто тетя Изабель берет драгоценности в качестве платы за свои снадобья, но однажды увидела, как соседка сняла с себя кулон на золотой цепочке и оставила его на кухонном столе. И чуть позже, когда Френни искала в буфете солонку, она наткнулась на пластиковый контейнер, в котором что-то гремело. Внутри оказалось около дюжины колец с бриллиантами.
Джет искала любовь, и Френни считала, что это глупость, однако почти каждый день виделась с Хейлином, пытаясь разобраться в порывах своего исступленного сердца. Рано или поздно она придумает, как одолеть проклятие. Любую тайну можно раскрыть, применив логику и запасшись терпением.
Под темнеющим вечерним небом они с Хейлином сидели на плоском камне у самой воды и пересказывали друг другу городские легенды о Черепашьем пруде, где якобы обитают гигантские хищные черепахи, которые выпрыгивают из воды и ловят голубей на лету, и огромные свирепые рыбы с острыми зубами – потомки аквариумных рыбок, выпущенных в пруд. Ходили слухи, что где-то в парке живет старая нищенка, которая ловит черепах себе на обед. Она частенько просила милостыню на улице неподалеку от школы Старлинга.
Зря вы думаете, красотки, что с вами такого никогда не случится, шипела она, обращаясь к хорошеньким юным девчонкам, проходившим мимо. Юность быстро проходит. Юность рассеется, будто сон. Вы все станете такими, как я. Я – это вы в скором будущем.
Ее называли Озерной леди. Девочки жутко ее боялись и с визгом убегали прочь, но ее слова накрепко застревали у них в голове. Френни же, если встречала Озерную леди на улице, всегда давала ей доллар, потому что она не страшилась себя такой, какой ей суждено стать.
Спектакль закончился. Когда они вышли на улицу, Джет быстренько сотворила заклинание «Верь мне» и сказала родителям, что ее одноклассницы из Старлинга устраивают пижамную вечеринку с ночевкой в честь ее дня рождения. Ведь мама с папой этого и хотели? Чтобы их дочка была популярной и у нее было много подруг?
– Какой адрес? – спросил папа.
– На углу Девяносто второй и Третьей, – без запинки ответила Джет. Она заранее отрепетировала ответы на все вопросы, которые ей могли бы задать.
– Мы тебя подвезем, – сказала Сюзанна и подняла руку, чтобы поймать такси.
– Ну, мама… Они подумают, что я маленькая и меня везде водят за ручку.
Джет расцеловалась с родителями на прощание, села в такси и, наклонившись вперед, назвала водителю адрес: Пятьдесят девятая улица. Таков был план, совершенно не связанный с одноклассницами, которых меньше всего волновал день рождения Джет Оуэнс. Но кто-то отчаянно ждал встречи с ней, и этот кто-то уже почти час дожидался ее у южного входа в Центральный парк. Они проведут эту ночь вместе в отеле «Плаза», самом романтичном нью-йоркском отеле, построенном в 1970 году в стиле французского замка. В парке напротив отеля стояла элегантная конная статуя генерала Шермана, созданная скульптором Огастесом Сент-Годенсом.
Леви не только продал прадедушкины часы, но и взял дополнительную работу в аптеке и устроился разносить почту, чтобы скопить денег для этой особой ночи. Когда Джет увидела Леви из окна такси, это было лучшее мгновение в ее жизни. Она была готова влюбиться самозабвенно и безоглядно. На самом деле она уже влюбилась. Расплатившись с таксистом, она бросилась к Леви в объятия. Они целовались и не замечали, что творится вокруг. Гудели машины, на них чуть не наехал велосипедист. Леви рассмеялся и оттащил Джет в сторонку. Он вручил ей подарок. Старое издание стихотворений Эмили Дикинсон.
Если сердцу – хоть одному – не позволю разбиться,
Я жила не напрасно[7].
Джет уже собралась открыть книгу – ее сердце пело, ее жизнь начиналась сейчас, в эти самые минуты, – и тут из-за поворота с Шестой авеню вылетело такси, в котором сидели ее родители. Они услышали, как она назвала водителю адрес «Плазы», и, заподозрив неладное, решили поехать за ней. Сейчас Сюзанна открыла окно и пронзительно закричала, назвав Джет полным именем, которое редко употреблялось в семье. Бриджет Оуэнс, стой где стоишь!
Джет увидела маму и запаниковала. Такси неслось прямо на них с Леви. Прежде чем родители успели бы выскочить из машины, увезти ее прочь и разрушить ей жизнь, она схватила Леви за руку и крикнула: «Бежим!» Он даже не понял, от чего они убегают, но он знал, что смысл его жизни – защищать Джет. Они побежали ко входу в парк, а родители Джет велели водителю жать на газ, чтобы не упустить беглецов. Таксист не видел, что среди луж на дороге было масляное пятно. Уже стемнело, и в городе пахло свежеразрытой землей.
Прямо напротив отеля «Плаза» таксист потерял управление. Птицы, сидевшие на деревьях, взмыли в небо, тлеющее закатом. Леви оттолкнул Джет себе за спину и встал между ней и машиной, вылетевшей на тротуар. Время замедлилось, Джет успела увидеть, как широко распахнулись его глаза, когда он понял, что сейчас произойдет. Время сделалось густым и тягучим, точно смола. Джет услышала мысли Леви. Не сейчас. Только не так. А потом время снова ускорилось, бросилось прямо им под ноги и опрокинуло наземь. Воздух был словно живым, он ударил в Джет жаркой волной, но Леви успел ее оттолкнуть. Она лежала на холодной земле, а сверху сыпался град из осколков стекла. В мире не было никаких других звуков – ни птичьих криков, ни шума машин, – лишь глухой стук ее сердца. Не было ничего, кроме этого страшного мига, когда такси сбило Леви, и мир раскололся надвое. А потом Джет услышала его голос. Он сказал одно слово, последнее слово. Это было ее имя.
У Черепашьего пруда Френни сбросила теннисные туфли и свесила бледные ноги с края камня. Ночь была идеальной, а Френни всегда беспокоило все идеальное, потому что почти в любой идеальной вещи есть какие-то скрытые изъяны, которые можно разглядеть лишь в микроскоп, только ясным, холодным взглядом. Ее пробрал странный озноб, словно порыв ледяного ветра ворвался прямо ей в сердце. Внезапно ей захотелось заплакать. Без всякой причины.
– Я, наверное, искупаюсь, – сказал Хейлин, уже снимая рубашку. С самого первого дня их знакомства он стремился произвести впечатление на Френни, но сам понимал, что ему далеко до ее удивительного бесстрашия. Казалось, Френни вообще ничего не боится и даже не замечает опасности. Возможно, поэтому рядом с ней ему хотелось быть смелым – надо было быть смелым, – и поэтому он сейчас встал на краю камня, нависающего над водой. Сердце бешено колотилось в груди, чувства захлестывали и лились через край. Если ей хочется, чтобы он был смелым, он будет смелым. – А ты не хочешь поплавать? Давай!
Френни покачала головой. Нет. Она ощущала смутную тревогу, гулкую пустоту в животе, как будто мир сейчас опрокинется и выйдет из-под контроля. В другое время она, наверное, пришла бы в восторг от предложения Хейлина прыгнуть вдвоем в эту темную мутную глубину. Но есть знаки, которыми нельзя пренебречь. Она должна соблюдать осторожность. К тому же ей нельзя плавать с Хейлом; она не сможет нырнуть, вода сразу вытолкнет ее назад, Хейлин заметит и наверняка спросит, почему так, и как она будет ему объяснять? Ему не надо знать правду, а врать ей не хотелось.
Вода была мутной, под поверхностью смутно угадывались какие-то непонятные, замшелые формы. Но Хейлин не отступился. Он сбросил ботинки, расстегнул джинсы и снял с себя все. Френни впервые увидела его голым. Он был как античная статуя, само совершенство.
Хейлин сделал глубокий вдох и нырнул. Раздался громкий всплеск, черепашки порскнули во все стороны, и черные воды сомкнулись над Хейлом. Волна накатила на камни у берега, немного воды выплеснулось на тропинку. Хотя пруд наполняли из водопровода, на дне наверняка скопилось немало мусора – ржавого, острого и зловещего. Вода была мутной и грязной. Неизвестно, какую заразу там подхватишь. Сердце Френни глухо стучало о ребра. Возможно, Хейлину придется делать прививку от столбняка.